Прима

– Что? – черед удивляться переходит к брату. Я вижу, как сжимается его кулак, на скулах начинают бегать желваки. Он выглядит таким, словно узнал новость-катастрофу. И если подумать, то в какой-то степени так оно и есть: мы не можем существовать вместе дома, в одном учебном заведении будет подавно тяжело. Я не смогу противостоять ему в режиме нон-стоп.

– Так сказала ваша матушка, – оправдывается смотрительница, переступая с ноги на ногу.

– Только попробуй, – Глеб поворачивается ко мне, в его взгляде так и читается: “Ты серьезно? Решила еще и здесь наследить? Ты – мое разочарование, сорняк, который давно пора срезать под корень”.

– Если этого хочет мама, – не знаю, зачем я поджигаю фитиль. Наверное, мне просто не хочется показать свою слабину, уступить ему. – Значит, так и будет.

– Уверена?

– Да, – киваю я, хотя это ложь. Мне нужна сцена, мне нужны тренировки, мне нужна мама. Я должна вернуть ее расположение, напомнить, что восемьдесят процентов балета – это упорная работа. И я ведь работала, отказывала себе во всем, ради нее одной.

– Дашка, – Глеб вырастает передо мной, максимально сократив между нами расстояние. Он кладет руку мне на талию и резко дергает, заставив меня упираться ладонями в его плечи. Его горячие пальцы, словно угольки, едва не прожигают кожу, несмотря на ткань моей майки. Глеб само воплощение необузданной энергии, которая вот-вот разнесет меня вдребезги.

– Если я увижу тебя в универе, тебе хана, понимаешь? – его губы случайно задевают мочку моего уха. Он постукивает пальцами по моей пояснице, в то время как мое сердце почему-то предательски ускоряет лихорадочный ритм. В коленях появляется мелкая дрожь, в горле пересыхает. И нет, это не страх, я уверена, тут что-то другое.

– До встречи в универе.

– Я предупредил, – хмыкает он, оттодвигаясь от меня.

Разворачивается, стремительно покидая мою комнату.

– Дарья, – тихонько зовет меня смотрительница.

– Давайте свой смузи, – вздыхаю я. – Кажется, я захотела есть.

Глава 05 - Даша

Находиться дома мне максимально непривычно, да и некомфортно. Я не помню, когда в последний раз разглядывала эти высокие потолки и выбеленные стены. А еще, кажется, не замечала, что в коридорах гуляет сквозняк одиночества. Раньше каждый элемент особняка виделся мне чем-то волшебным, невероятным. Я не могла налюбоваться, надышаться здешним воздухом. А теперь… ощущение, словно попала в камеру.

Прислуга живет в своих отдельных апартаментах, в нашем особняке они бывают исключительно для уборки, готовки, плюс накрывают на стол. В основное время их тут нет, разве только Агриппина ходит, контролирует какие-то процессы из серии: полить цветы, проверить, нет ли где пыли, поругать садовника.

Наш дворец такой красивый и такой пустой.

Я останавливаюсь напротив входа в зимний сад. Он расположен на втором этаже, и благодаря ему, в этом закутке достаточно света, в любое время года.

И вдруг перед глазами вспыхивают воспоминания, связанные с этим местом.

Мне до сих пор десять лет. Прошло полгода с момента моего пребывания в новый дом. Их сложно обозначить счастливыми или веселыми. Я не играю с новыми игрушками, да и вообще с игрушками. Я не зачитываюсь книгами, пропуская ночной сон. Моих сил хватает доползти до кровати, закрыть глаза и отключится. Не понимаю, когда закончилось детство, куда оно ушло и вернется ли. Но запрещаю себе скучать по нему. В настоящем, мире взрослых, у меня, по крайней мере, есть мама. Она красивая и уверенная в себе, ее тонкой талии завидуют многие девушки, а от звука каблучков вздрагивают наши слуги. Я тоже вздрагиваю, правда пока не определилась от приятного возбуждения предстоящей встречи или же это все-таки страх.

Выходных дней у меня нет. Они превратились в сплошные рабочие. Обычно в субботу и воскресенье я хожу на дополнительные тренировки, но в этот раз учительница приболела, и у меня появилось свободное время. Только чем занять себя – непонятно.

Не придумав занятия лучше, я брожу вдоль коридоров и натыкаюсь на этот сад.

Тихонько открываю дверь, пораженная тем, что вижу. В центре стоит круглый стол, на нем лежат однотонные альбомы, совсем не похожие на детские, уж больно скучные. В органайзере аккуратно выстроились карандаши, острием вверх. Я оглядываюсь, на полках расположились горшки с фикусами, пальмами, азалиями и другими экзотическими цветами. Воздух пропитался сладкими ароматами, которые вызывают непроизвольную улыбку.

А еще здесь безумно много роз – белые, красные, желтые, розовые, даже черные… Они растут вдоль стен, на подоконниках и даже на потолке! И они же изображены в одном из альбомов. Невероятно красивые.

Напротив одного из горшков я останавливаюсь, разглядывая белые маленькие цветочки. Они отдаленно напоминают уличные ромашки. Наклоняюсь, чтобы узнать, пахнет ли как-то растение и вдруг слышу позади себя мальчишеский голос:

– Можешь сорвать, – говорит Глеб, облокотившись о дверной косяк. Он как обычно хмурый, руки скрещены на груди, и взгляд такой холодный, чужой, словно передо мной сын Снежной Королевы, а не моей мамы. Хотя и она практически не улыбается. Волосы у Глеба растрепаны, словно он забыл причесаться. Не зря Агриппина постоянно твердит ему за завтраком, что пора подстричься.

– Зачем? – оглянувшись, спрашиваю я.

– Разве тебе не нравится?

– Нравится.

– Тогда сорви.

– Но… – я нерешительно топчусь на месте. С одной стороны, мне кажется, что если Глеб предлагает, надо выполнить его просьбу, вдруг мы станем ближе, если я буду сговорчивее. С другой же, мне не нужен этот цветок и рвать его не имеет смысла.

– Если хочешь, надо брать, разве нет? – он склоняет голову набок, и я почему-то завораживаюсь его взглядом. В отличие ото всех, кто меня теперь окружает, в глазах Глеба есть эмоции. И они направлены в мою сторону, а не сквозь меня.

Раньше, когда я жила в детском доме, было проще что ли. Мы собирались с девчонками за большим столом и играли в карты, иногда к нам присоединялись мальчишки. Они всегда блефовали, но в округе звучал смех, разные голоса, наполненные энергией. А в прекрасном замке нет ни голосов, ни смеха, ни уж тем более энергии.

Наверное поэтому, чтобы не показаться какой-то не такой, я подчиняюсь просьбе Глеба и срываю растение. Корешок выпускает сок, его капли попадают на кожу моей руки, и я тут же вздрагиваю. Больно.

– Ай! Щипит, – пищу я, на что Глеб лишь разводит руками.

– Млечный сок ядовит, вызывает ожог или аллергическую реакцию, – сообщает Гордеев спокойным, будничным тоном, будто ничего такого не произошло.

– Тогда! – вскрикиваю обиженно я. – Зачем ты сказал сорвать его?

Он вырастает напротив меня, и смотря прямо, с присущим высокомерием, отвечает:

– А ты думала, что если сорвешь вишенку, не будешь платить?