Прима

– Что?

– Скажи спасибо, что я не предложил тебе что-то похуже, – сообщает он. Отходит к столу, отодвигает стул и садится в него, чувствуя себя прекрасно. А мне больно. Не столько от раны, сколько от ситуации.

– Я не виновата, что твоя мама меня удочерила, – поджав губы, дрожащим голосом говорю я. – Если тебя что-то не устраивает, скажи ей об этом.

– А не ты ли тут пытаешься из кожи вон лезть, чтобы мама тебя похвалила? – ядовитым тоном кидает он. А мне и сказать нечего, ведь прав, по факту прав.

Я жду от нее похвалы, как глотка воздуха. Отказываю себе в еде, тренируюсь больше остальных, не общаюсь со сверстниками и все ради чего? Ради одного короткого – “молодец”. Я до ужаса боюсь не оправдать маминых ожиданий, надежд, которые она возложила на ребенка. И мне отчего-то хочется, чтобы она гордилась мной. Чтобы все вокруг гордились тем, какая Дарья прекрасная дочка, хоть и приемная.

Если родная мать отказалась от меня, это не значит, что я какая-то бракованная. Руки и ноги как у всех. Глаза отлично видят. Со слухом проблем нет.

Я не бракованная. Я нормальная. И меня взяли в семью, потому что считают также.

– Молчишь? – голос Глеба врывается в мое сознание. Только ответить ему мне нечего, он не поймет. У него с рождения все – дом, красивая одежда, внимание мамы. Он никогда не чувствовал себя ущербным, не просыпался со слезами, задаваясь в сотый раз, что сделал не так. Почему его оставили одного.

– Молчи, – кивает сам себе Гордеев. – Только за дверью. У меня голова болеть начинает, когда тебя вижу.

– Мы… – выдавливаю из себя остатки гордости, – могли бы стать друзьями.

Мальчишка подрывается со стула, хватает меня за руку, до боли сжимая тонкое запястье, и силой выталкивает из сада. Я падаю на пол, когда он пихает мое хрупкое тело в коридор. С нынешним весом противостоять приемному брату практически невозможно.

– Даже не мечтай, – цедит сквозь зубы он и прежде чем захлопнуть дверь, добавляет. – Ты навсегда останешься чужой.

___ Дорогие читатели, как думаете, Даша права или нет, что пыталась угодить новой маме?) Делитесь в комментариях.)

Глава 06 - Даша

Глеба нет. Неделю назад он уехал в Канаду и вернется теперь только к осени. Мне нравится такой вариант, по крайней мере, никто не будет строить козни. А еще с моей ноги, наконец-то сняли гипс. Прописали процедуры и сказали, что уже к началу июля я смогу вернуться к тренировкам.

Я написала об этом маме, но она не читает сообщения. Зато мне позвонила педагог из балетного училища. Когда девчонки шептались, что я ее любимица – не верила, а зря. Ее звонок поразил до глубины души:

– Мне недавно звонил Анатолий Аркадьевич, они будут к концу года ставить новую “Чайку” и им нужна Аркадина. Я решила предложить тебя, Дарья.

Зажимаю ладонью рот, чтобы не заплакать от счастья. Хоть кто-то в меня все еще верит – ждет. Значит, ничего не потеряно – я смогу.

– Дарья, – нарушает тишину Наталья Михайловна. – Будет непросто, да и роль, откровенно, говоря, не совсем подходит под тебя, я понимаю. Но придется постараться.

– Я приложу все силы! Обещаю!

И нет, это обещание не ей, а моей матери. Большего смысла в жизни-то и нет… Я его не вижу.

***

Смотрю в большое настенное зеркало, вернее зеркала, которые тут расположены буквой “г” и вижу ту, кого не хотелось бы. В моих глаза усталость. Я измотана настолько, что готова упасть камнем на пол и лежать неподвижно неделю, если не больше. Отвратительное чувство.

Сажусь на мат и развязываю пуанты. Ступни разодраны до крови, местами видны зажившие ссадины и синяки.

– Ненавижу! – кричу в пустоту. – Как же я ненавижу себя такой немощной!

Знаю, что должна продолжать тренироваться: стиснуть зубы и через “не могу” пробовать снова и снова, снова и снова, пока тело не отзовется нужным ритмом. Но каждый раз, когда я пытаюсь сделать шаг, боль пронзает мою голень.

Я не обращаю на нее внимания. Так нас учили с детства: хочешь парить лебедем, забудь про боль. Ее нету. Это не существующая субстанция. Мои ступни порой превращались в месиво, до того я себя изводила. Помню, однажды я шла босиком по коридору, а после меня оставались кровавые следы.

И что изменилось? Если тогда я могла, почему не могу сейчас?

Делаю глубокий вдох, встаю и начинаю медленно поднимать ногу, пытаясь повторить движения, которые раньше давались мне легко. Мыслю позитивно, даже представляю, что буду прыгать по сцене, тем самым переключая спектр внимания с боли.

А потом очередное падение. Я как камень, а не перышко. Я тяжелая, а не воздушная. Я – почти проиграла…

Возвращаюсь изнеможенная к себе. Открываю ящик, чтобы взять книгу и немного отвлечься, но натыкаюсь на дневник, который около пяти лет, с момента поступления в училище, непрерывно вела. Зачем-то открываю его и читаю вслух то, что никто никогда не должен прочитать. Мои унижения. Боль. Обиду и страхи. Кажется, я успела забыть о них, попробовал успех на вкус. Но чего он стоил?..

20 мая.

Сегодня снова нас унижали на занятиях. Алла Михайловна, наш куратор вывела всех в зал, прошлась вдоль шеренги и попросила сделать шаг вперед тех, кто по ее мнению недостаточно худой.

“Коровы”, – сказала грубым тоном она. Среди вышедших вперед и я. Мне настолько противно находится здесь, слушать гадости, которые она раз в месяц озвучивает в сторону учениц. К горлу подкрадывается тошнота.

“Ты что себя свиноматкой возомнила?”, – спрашивает она, останавливаясь напротив меня. Затем отворачивается, ответ ей не нужен, и уходит к следующей ученице.

Вечером я рассказываю обо всем маме. Ситуация в училище порой граничит с безумием. Об нас вытирают ноги. Да, мне всего одиннадцать, но я прекрасно понимаю, что нас не воспринимают, как учениц. Мы – рабы в глазах педсостава.

“А ты думала, в сказку попала?” – отвечает мама.