Прими как есть. Я рядом

— И то, и другое.

Я скучал. Сука… как же я скучал! Это даже словами не передать! Я с ума сходил, представляя раз за разом нашу встречу. Переосмысливал. Включал голову, чтобы понять: как с этим справиться? Как? Что сделать, чтобы вернуть тебя себе?!

И вот сейчас… смотрит. И все слова куда-то исчезли.

Она рядом. И она уезжает.

— Я провожу тебя. — Проговорил, останавливая взгляд на её потрясающего цвета глазах. — Ты не против?

Глава 27

Когда Никита и Таня покинули салон, Кристина невольно напряглась. В голову тут же нахлынули воспоминания о тех моментах, когда они оставались наедине. Страх, боль, злость, недоверие… всё это и многое другое, что он заставлял её испытывать в своём присутствии, молниеносно ворвались с теми фрагментами их взаимоотношений, которые хотелось бы забыть. Но…

— Я хотел увидеть тебя, — его взгляд застыл на поджатых губах Тины. — Ты не должна дрожать от страха.

— Я и не дрожу, — казалось, что задетая гордыня вынудила её повысить голос на пару октав. — Я не боюсь тебя, Стас. — И дело даже не в твоей… ограниченности. Даже когда ты окончательно поправишься. Я просто больше не боюсь. Я прошла закалку. Смятение… скорее именно это я сейчас испытываю.

Вот. Она сделала это. Как и хотела. Это не совсем то, что она хотела сказать, но всё же. Главное — не молчать. Иначе он это интерпретирует по-своему. Сумеет вывернуть так, что обратно не завернуть.

— Ты не поверишь, — усмехнувшись, затылком коснулся подголовника и прикрыл глаза, — но это последнее, чего бы я хотел. Твой страх. Я не хочу, чтобы ты меня боялась.

— Тогда чего ты хочешь? Столько времени прошло. — Глядя на то, как подрагивают его чёрные пушистые ресницы, отбрасывая тени под глазами, она заметила ещё большие изменения. Он похудел. Сильнее, чем в момент их последней встречи. — Ты должен был выкинуть всё из головы. Как это сделала я.

Ей бы очень хотелось, чтобы эти слова оказались правдой.

— Ты? — Стас медленно повернул голову, не отрывая ей от подголовника. Открыл глаза и тут же наткнулся на изучающий взгляд рыжей. Что-то кольнуло под рёбрами. И ему показалось, что не у него одного. Потому что Тина, словно обжегшись, встрепенулась и попыталась разорвать зрительный контакт. — Не отворачивайся.

— Всё это бессмысленно, Стас, — задержала взгляд на его лице. — Это… не несёт с собой ничего хорошего. Ты же это понимаешь. Это боль. Самозабвенно зарываться в это с головой… ты этого хочешь? У нас ничего не получится. И даже если бы начали с другого — вряд ли бы получилось. Мы слишком разные. Совершенно. Твоя реальность в корне отличается от моей. И это ты тоже понимаешь.

— Прости меня, Тина. — Хрипотца в голосе заставила тихо откашляться. Резко выдохнув, он протянул руку, неожиданно переплетая свои пальцы с её. Попытка вырваться…

Нет. Нет, я не могу. Я лучше пальцы себе переломаю, чем отпущу.

— Стас, — замотав головой, она закрыла глаза и опустила голову, пряча лицо. — Я же говорила, что простила. Я простила тебя. И хочу, чтобы ты… отпустил. Это становится ненормальным.

— Ненормальным, — повторил Холодный, кивая. — я давно не считаю себя нормальным. И ты… ты лишнее тому подтверждение.

— Может, это тоже надо лечить?

— Может. — оттепель. Это именно то, что он чувствовал в эти секунды. Не смотря на слова, произнесённые ею. Стоило лишь прикоснуться к своему наваждению, и корка льда, покрывшая его с момента их последней встречи, начала таять. Медленно и мучительно сладко. — Это, наверное, смешно будет звучать… но я всё осознал, Тина. Всё. Каждый шаг, сделанный в твою сторону. Этого больше не повторится. Я, — он перевёл дыхание, и свободной рукой помассировал шею, нервничая. — я встал только из-за тебя. Тут, — указательным и средним пальцами постучал по виску, — только ты. Все эти месяцы только ты. Ты понимаешь? Что это? Потому что я ни хрена не понимаю. Я, блядь, даже не могу себе объяснить, почему не могу выкинуть тебя из башки. И я просто прошу у тебя шанс. Просто… хотя бы надежду. Не лишай меня её.

— Почему? — Искренне не понимая, почему должна была ему давать этот шанс. Ведь он не был к ней так щедр, когда ломал. Даже не спрашивал. Он этом даже не думал. — Стас, — вздохнув, она снова попыталась освободить свою руку, но даже сейчас он не учитывал её желание. — Чтобы я ни чувствовала по отношению к тебе…

Отпусти. Услышь меня. Прямо сейчас хотя бы раз услышь меня. Отпусти. И тогда я дам тебе шанс. Если ты умеешь слышать.

— Я правда думал только о тебе, Тина. Ты — единственный стимул в моей голове. Только благодаря тебе я начал чувствовать ноги. И благодаря тебе я встану и пойду как и раньше. Это только твоя заслуга.

— Тебе есть ради кого вставать на ноги.

— Да неужели?

— А как же папа? Какими бы сложными ни были ваши отношения…

— Его нет. — выпалил первое, что пришло на ум.

Отец, конечно же, был. И надо отдать ему должное: без его бабок с ним бы вряд ли так возились. Счета оплачивались, не задевая Стаса. И тут не нужно быть гением, чтобы не догадаться, кто вкладывает в его реабилитацию.

Он мог бы бесконечно выяснять отношения с ним, доказывать, что не нуждается в его заботе и тем более — деньгах. Мог бы послать его к чёрту и… и что?

Чтобы тогда?

Он бы имел только огромное желание встать на ноги. Но не возможность.

Поэтому между ним и отцом состоялся разговор на тему финансирования. И Стас чётко дал понять родителю, что вернёт ему всё до копейки. Каждый долбанный рубль. Только бы встать. Встать и заплатить по счетам. Сначала долг. Потом правосудие.

Он не оставит этих двоих. И если не правосудие, то он сам превратит в Ад жизнь и отца и его молодой жены. Только бы… встать.

— То есть как? Нет? — опешив, она забыла о том, как тяжело рядом с ним дышится. Мучительно. И одновременно приятно. — С ним что-то случилось?

— Да нет, — прыснул Холодный, — жив. Здоров. Вот, сейчас со своей пассией на Крите отдыхает. Всё у него прекрасно.

— Тогда что значит: его нет?

— Мы не общаемся.

— Как не общаетесь? — и сама не заметила, как проглотила наживку и вступила с ним в диалог, обсуждая семью.

— Наверное, я расскажу тебе, — криво улыбнувшись, он с тоской посмотрел на Кристину. — Мне бы очень хотелось тебе рассказать, Тина. Только тебе. Но это такая длинная история. В башке уже всё перепуталось.