Принадлежать им
Шрифт:
Киваю.
И сзади шумно, с облегчением, выдыхает Черный.
— Блять… — комментирует он наш диалог, — я напрягся дико.
— Подожди, — Серый не любит незавершенных дел и не до конца озвученных условий. Это я еще с первой нашей встречи уяснила. — Дана, мы предлагаем тебе не контракт… Верней, контракт, но… На всю жизнь. Ты — наша. А мы — твои. Согласна? Без дополнительных условий. Без срока. Согласна?
О… Боже…
— Выяснилось, что мы — редкие дураки, конфетка, — голос Черного чуть подрагивает, а лапы все сильней прижимают меня к горячему мощному телу. Смотрю на Серого, по-прежнему поглаживающего меня по шее, зарывающегося пальцами
— Хочу… — выдыхаю я едва слышно, — хочу… Но… Я вам кое-что сказать должна…
— Потом, — все так же спокойно говорит Серый, и лишь глаза за стеклами очков становятся поистине дьявольскими, яркими до безумия. Слепящими. — Сначала мы тебя трахнем.
— Да-а-а… — тянет Черный, все сильнее жамкая меня за задницу и живот, — надо… Очень надо… А то я нихера не соображаю уже, веришь? Серый, бери ее, а то я не выдержу, прямо тут выебу…
Серый легко подхватывает меня на руки, обнимаю его за шею, расслабляюсь, позволяя нести себя.
Сердце оживает и теперь суматошно лупит в грудную клетку, губы сохнут, и невероятно хочется уткнуться в шею Серого. Не могу себя сдержать.
Его кожа чуть солоноватая. И вкусная до слюноотделения.
Серый чуть вздрагивает, сильнее меня стискивает и говорит сквозь зубы идущему впереди брату:
— Давай в темпе.
Черный даже не поворачивается, просто ускоряется.
Его мощная фигура, словно массивный ледокол, а мы — баржа, которой он прокладывает путь.
Мы выходим из зоны бассейна, оставляя позади какое-то непонятное мне шевеление, кто-то бегает, кричит, кто-то наблюдает за движем, и нам удается уйти незаметными.
В лифте меня ставят на ноги, потому что мы теперь не одни, и остальные пассажиры в коридоре и без того слишком уж явно косились на нашу троицу.
— Я на пятьдесят четвертом… — пытаюсь я скорректировать направление, когда вижу, что Черный жмет на пятьдесят седьмой.
— Мы в курсе, конфетка, — поворачивается он ко мне, — мы тут уже пару дней.
Я только рот открываю, осознавая ситуацию до конца.
И…
Снова нет слов.
Вот ведь… Засранцы.
64. Дана. Отпустить правильно
Апарты Жнецов, наверно, раза в два больше моих, это сразу понятно по размеру помещения, в которое мы попадаем, едва переступив порог. Не меньше пятидесяти квадратов, навскидку. Огромное, практически пустое, не считая здоровенного дивана, расположенного прямо напротив панорамных окон. Отсюда, наверно, наблюдать за рассветами и закатами — сплошное удовольствие…
Но все это я успеваю буквально взглядом окинуть, а затем весь мир заслоняют Жнецы.
Они как-то очень ловко, а, главное, молча, словно лимит на разговоры давно исчерпан, несут меня к дивану, по пути сдирая в четыре руки купальный халат с купальником заодно. По-варварски, само собой, как обычно. Так что купальник трещит, доживая на этом свете последние минуты, халат теряется где-то по пути к дивану, и на сам диван я попадаю, уже полностью обнаженная.
А Жнецы — одетые.
Стоят напротив, жрут меня дикими взглядами… И что-то мне это напоминает… Дежавю, блин…
Но в, отличие от братьев, явно решивших на сегодня, что разговоры — это не то, что им необходимо,
у меня есть, что сказать!Потому быстренько становлюсь на колени, прикрываю грудь руками и выдаю что-то вроде:
— Э-э-это… Мне надо…
Тут Черный, не сводя с меня сумасшедшего яростного взгляда, стягивает через голову белую футболку… И у меня уже нечего сказать!
Открываю рот, задыхаясь, захлебываясь воздухом, потому что… Бо-о-оже… Он еще шире стал? Еще массивней? Или я просто чуть-чуть забыла, какой он? Насколько шикарный? Как взгляд-то оторвать от него?
Наверно, что-то у меня на лице такое отражается, например, полная потеря мыслительной деятельности, потому что братья переглядываются, довольно перекидываясь совершенно одинаковыми усмешками, а затем Серый принимается медленно расстегивать пуговицы на рубашке… Черный, не дожидаясь, пока я в кому впаду от переизбытка визуального ряда, делает шаг ближе, дергает ремень на джинсах, расчехляя своего дикого зверя. И мне кажется, что я тоже как-то забыла, насколько он… массивный…
Большой…
— Это ты хорошо встала, конфетка, — урчит Черный, — мне прямо нравится… Потрогаешь? А я — тебя…
Словно завороженная, отнимаю ладонь от груди и обхватываю толстый, мощный ствол. Черный крупно вздрагивает, глядя то на мое лицо, то на мои пальцы, скользящие вверх и вниз, медленно, с нажимом…
Серый, расстегнув рубашку и ослепив меня невероятным зрелищем мускулистой жесткой груди, тоже подходит, и мне на мгновение кажется, что и он сейчас штаны расстегнет… Картинка, которая в голове возникает, настолько порочная, что дышать не могу, и внутри все сжимается. И так мне горячо! До боли просто! И необходимость эту картинку из мыслей перевести в реальность — просто чудовищно сильная.
Но Серый неожиданно падает на колени и тянется губами к моей груди. Забирает меня обеими руками в объятия, выгибает так, чтоб добраться до сосков… И целует, прикусывает, сначала нежно, а потом — очень требовательно.
Меня простреливает сразу от макушки до пяток наслаждением, болезненным и жестким.
Запрокидываю голову, встречаясь с яростным взглядом Черного. Мои пальцы на нем ослабевают, я не в силах контролировать это.
Я вообще ничего не в силах контролировать!
— Я в рот тебя хочу, конфетка, — рычит он, толкаясь уже сам мне в ладонь, — ложись.
Серый тут же укладывает меня спиной на диван, раздвигает рывком ноги и тянет к себе ближе.
О-о-о… Он хочет… Офигеть…
Черный тоже становится на колени, и его ствол оказывается прямо у меня перед лицом. Мне делать ничего не надо самой, да я и не смогу, честно!
В глазах темно, запахи, звуки, взгляд, все — смешивается, из разрозненного становясь целым, из отдельных нот — симфонией.
И вкус Черного во рту — знакомый, до последней молекулы порочный и сладкий настолько, что непроизвольно открываю рот шире. Мне надо больше его всего! Я скучала!
И, когда Серый, щурясь, наклоняется и проводит языком внизу, у меня даже крик не вырывается! Потому что рот занят, и дыхание не вернулось еще в полной мере!
Все происходящее с нами тремя всегда было чуть-чуть за гранью для меня, но теперь, после небольшого, но такого основательного перерыва, когда я думала, что больше подобного в моей жизни не случится, и даже успела привыкнуть к этому, убедить себя полностью… Теперь наша игра кажется настолько острой, настолько запредельной, что я не могу больше ничего соображать. Только чувствую. Я всегда с ними двумя — голову отключаю.