Принцип неопределенности

– Оправдываешь милитаристскую политику?

– Скорее констатирую сложившийся факт, - ответил я.
– Но тут вступила в дело ещё и религия. Воинам объяснили, что всем погибшим за правое дело светит путёвка в рай. А принести это замечательное изобретение, причём исключительно их версии, к соседям их священная обязанность. Начальство их, правда всё понимало и продолжало грабить и захватывать женщин, - продолжил я объяснение.

– Идея религии распространена в Галактике, и воинственных культов в ней до жопы, но разумные виды в большинстве своём слишком рациональны для этого, - капитан нехорошо ухмыльнулся, уголки его губ чуть поднялись к верху.
– Вы, люди... хомо и ситы - нет. Обожаете верить в духов и божеств. И мы, твилеки, увы, тоже. И да, если люди могут выбирать себе правителей то они, к примеру, выберут, чтобы их дети изучали религиозный бред, если сами они верят в это. Это же их 'человеческое право' - выбирать, чему учить их детей. В итоге право выбора одних порождает отсутствие права выбирать у других. Какой мозгодробительный абсурд!

– Какая чудесная рекурсия!
– поддакнул я довольно.
– Или замкнутый цикл, в чём я не уверен. Но это если вообще существует какой-то выбор. А не его иллюзия.

– Ты тоже любишь такие вещи, да? А насчёт этих чудесных граждан Республики: они же компетентны делать выбор, верно? Так им говорят в Республике, - продолжил Травер свою мысль.
– Но им говорят: нет, постойте, вы не специалисты по образованию. Хе-хе. И да, конечно, они могут выбирать себе правителей.

– Тебя всё ещё не оставляют эти мысли?
– спросил я его.

– Ну не абсурд ли?
– вернул он вопрос. Затем ловко распечатал бутылку с пивом.
– Тебе не предлагаю, у вас людей не очень крепкий желудок. Нас придавит, и заблюешь тут всё.

– Забудь, - отмахнулся я.
– Поведение людей не определяется рациональными причинами. Наше поведение выработано жесткой внутривидовой конкуренцией между небольшими группами приматов, как правило, приходящимися друг другу родственниками, а не вдумчивым впитыванием теории вероятности или игр. Воспринимай окружающий мир, как документальной сериал 'в мире животных', - злорадно сказал я.

– Умеешь ты утешить. Так что там было дальше?

– Затем возникло ещё одно такое понятие, как нация и стали играть на патриотизме, - продолжил я, - Инструмент, создающий и прекрасные, вдохновляющие вещи, но не нужно же давать ему ослеплять себя. Массы солдат той страны, потерпевшей поражение, всё прекрасно понимали. И им нравилось быть победителями, а награбленное добро и богатство поверженных стран радовало их отцов и матерей. И это было справедливо - ведь люди не равны. Так это или нет, я сам не знаю. Но конкретно эти были в этом убеждены. Их в этом убедили, или они дали себя в этом убедить - не важно. Но спроси их после окончания войны, почитайте мемуары, так все они поголовно хорошие, законопослушные граждане своей страны и патриоты. А военные преступления совершал кто-то другой. Мы просто выполняли приказ, скажут они[13]. Патриотизм обоюдоострая вещь, она может сделать миллионы, в общем-то, неплохих людей, болванчиками в касках, готовых умереть за неясные им цели. Иные, кроме защиты своего отечества от разграбления или порабощения. Людям внушают с детства, что все миллионы человек вокруг них это их родственники. А страна - большая семья. Стоит только сказать 'Родина - читай семья, скопище твоих генов - в опасности', и они делают стойку. И прочие инстинкты, и мозг в целом отключается.

– Я думаю, что есть такая вещь, как Родина, - не согласился со мной твилек.
– И если ей будет грозить опасность, то я возьму оружие в руки, - сказал он, подумав немного.
– Хотя и пользы от этого в моём случае никакой не будет.

– И я возьму. Когда буду уверен, что это действительно интересы родины, а не компактной группы лиц, использующих подмену понятий. И мои понятия о том, что ей называть, а также понимание 'справедливости' могут значительно отличаться от общепринятых. Но по идее умный человек не должен брать оружия в руки и идти воевать вообще. Были бы все умными, никто бы не брал. Разве что за большие деньги или ради конкретных благ. Тогда и войн почти не было бы. Но, как известно, дилемма заключённого обычно решается иначе. И это почти всё, что нужно знать о человеческом поведении, - я грустно смотрел в темноту кабины, слабо подсвеченной аварийным освещением. Мрак навевал печальные думы.
– Но мир такой, какой есть и существуют государства, идеологии и религии. Хотя без фанатиков и не было бы социального прогресса, как это ни странно, но их существование меня всё равно не радует. А отдельные страны имеют такие армии, что хочешь, не хочешь, а соседи ради политической и промышленной независимости обязаны иметь свои. И мы возвращаемся к проблеме с молотком. И возникает рекурсия - отказаться от молотка выгодно, но только в том случае, если от него откажутся и все остальные. Если бы их не было, то повода для войн не существовало бы. Корпорации бы вели, конечно, серьёзную конкуренцию друг с другом. Может, дело доходило бы до терактов и диверсий. Но смысл вести крупные разрушительные войны тогда исчез бы. Но людям не хватает разума или силы воли, чтобы изменять пути. Люди так любят быть частью целого, что не могут разорвать почти ни одно такое порочное кольцо. Ведь для этого надо обособиться, выйти из бесконечного цикла, взглянуть со стороны на все свои мотивы и суждения. Договориться. А это так трудно...

– В твоих речах сплошные 'если' и 'бы'... и кого не было бы, я не много не понял?

– Государств разумеется. Они очень живучие химеры. Не сопротивляйся им, они желают тебе добра.

– Сомнительная идея. Они будут всегда, как и армии. Больше людей - больше и банды.

– Я исходил из устройства одной, не контактирующей с другими мирами, планеты. Наличие на ней отдельных государств, как таковых, сомнительное достижение. Но, даже если в каждом из них найдутся люди, которые захотят изменить эту ситуацию, им придётся принимать во внимание наличие всех остальных. Считающих её правильной, потому что она правильная.

– Возможно, ты прав. Но нельзя заставить жить под одной крышей и по одним законам все культуры и разные виды.

– А Республика?
– вспомнил я.

– Единое торговое и правовое пространство. Но не на все права это распространяется, в основном на имущественные и касающиеся ведения бизнеса. Уголовное законодательство у каждого своё. Как хочешь. И армия у Республики как раз для коллективной защиты. Довольно близко к твоему идеалу.

– Я ещё не видел её со всех сторон, чтобы убедиться в этом. Но буду рад, если это так.

– Радуйся, что контрабанда - преступление в Республике экономическое. Или печалься, что за жабры нас возьмут в случае чего налоговики. Как хочешь, - съязвил Травер.

– А это в Республике мне уже не нравится, - ответил я.

Резкий рывок возвестил о том, что таможня даёт добро. Здесь было принято именно так - досмотр на высокой орбите, во время которого мы не были замечены ими из-за слабеньких, но спасающих с такого расстояния искажающих полей. Они делали нас невидимыми в оптическом диапазоне, хотя были запрещены к гражданскому использованию в Республике. Существовала даже персональная версия такого устройства, носимая на поясе, но ценник готов был выгрызть вам печень. А затем и прочие внутренности. А эффект был сомнителен.

Мы терпели нарастающую перегрузку недолго, когда она стала пятикратной, Травер с перекошенным лицом включил компенсацию в обитаемых отсеках. Я вздохнул с облегчением. На меня перегрузка давила слабее, но ощущение было не из приятных.

– О, ты наконец соизволил включить связь, - голос Нейлы выражал крайнюю степень недовольства.
– И зачем всё это было?

– Нас могли засечь, - оправдался Травер.
– И они продолжают сопровождать грузовик до самой планеты. На Хориде это важный гость.

– Более важный, чем я?

– Милая, для меня нет ничего важнее, чем ты. Именно поэтому я не хочу, чтобы ты попала на скамью подсудимых.

– Я знаю, - сказала она.
– Но такими темпами мы все скорее попадём на инвалидное кресло.

Корабль тащился до орбиты ещё десять часов, затем мы ждали ещё сутки, когда очередь разгрузки дойдет до нашего узла. Вряд ли настоящие контрабандисты, а не любители вроде нас, занимались подобными извращениями. Они могли просто купить таможню, или воспользоваться официальными грузовыми рейсами и ввезти реакторы, как груз свежей рыбы. Но таких связей у нас не было. Не обладал ими и Сольвин. К тому же связи должны были быть очень серьёзными, так как досмотр на Корусанте был драконовский. С рандомной инспекцией любого таможенного участка. Провезти контрабанду, просто запихав её между легальным грузом, было малореально. Столичные таможенники собаку съели на вылове левых грузов. Подделка документов опять обходила нас стороной. Да и возили такие полулегальные грузы контрабандисты иного рода, чем мы. Они использовали 'чистые' корабли, а не забитые оружием и модернизированные в сторону малозаметности. У них также не имелось накладок с документами и правами. Контрабандистами они были только потому, что перевозили сомнительные грузы. В любой момент они могли перевезти и легальный груз. Но на этом много не заработаешь.

Так или иначе, но нам удалось сменить точку парковки и вместе с секцией оказаться на поверхности Хорида-4. Достигнув поверхности, мы обновили атмосферу корабля, поскольку система жизнеобеспечения включалась крайне редко, и мы рады были вдохнуть свежий воздух, а не спёртый, бедный кислородом газ, тысячу раз прогнанный через 'пылесосы'. Эту настоявшуюся атмосферу, пропитанную крепким запахом авантюризма и ношеных носков, мы счастливо продули наружу. Спуск был адом, мы смогли войти в роль космонавтов Земли, а подъём обратно окончательно завершил этот жизненный опыт. Перегрузки мы компенсировали только частично, вырабатывая заряд энергоячеек и лёжа вповалку все четверо на одной напольной секции компенсатора. Мысли о деньгах действительно помогают! Нас в любой момент могли обнаружить, и тогда нам пришлось бы срочно освобождать занятое нами место. Но никто не заглянул вглубь ниши, и мы покинули сельскохозяйственную систему, вместе с транспортом уйдя в гипер. Пока можно было вздохнуть спокойно - благо, теперь было чем.