Природа плакала в тот день...

— Ага, — рассеянно произнес Билл и бегом бросился вниз. Надо забрать все газеты, чтобы ни одна не попалась Тому на глаза, чтобы не расстраивался, чтобы не знал, чтобы не догадался. А потом он что-нибудь придумает. Обязательно что-нибудь придумает. Как-нибудь отвлечет его. Дьявол! Да что же это такое делается?! Чертовы педики! Что б вам пусто было!

Он собрал все газеты по отелю, какие только смог найти. Выклянчил за автограф экземпляры, приготовленные для подкладываний в лоток, утащил к себе в номер, выдрал странички с интервью, разорвал их в мелкие клочки и спустил в унитаз — так надежнее. Потом аккуратно спрятал все под матрас, чтоб никто не заметил. Идиотство, конечно, но Том не должен ничего знать. Рассуждал он примерно так: Том бы не стал встречаться с парнем, у которого есть другой парень, следовательно, брат ничего о Франко не знает. Видимо, Тому пришла смс от Юргена, что он в больнице с ранением. Он перепугался и тут же помчался к нему. Билл был уверен, что Юрген что-нибудь соврет, а Франк тем временем в полиции, арестован… Не факт… Ну не сунется Франк к Юри сейчас! Значит, Тому ничего не угрожает. Дойдя до этого умозаключения, Билл чуть не поседел от страха: если Франко не побоялся поднять руку на Юри, то Тома… Тома… Билл едва не упал в обморок. Сколько до концерта? Четыре часа? Том, господи, включи телефон, сволочь!!!

Четыре часа.

Двести сорок минут.

Четырнадцать тысяч четыреста секунд.

Он прочел четырнадцать тысяч четыреста молитв.

Он двести сорок раз поклялся, что отдаст за него жизнь.

Он четыре раза начинал истерить, но брал себя в руки и заставлял молчать.

Молчать и ждать.

Молиться.

Ждать.

Том.

До концерта осталось полчаса.

Полный зал народа.

Тома нет.

Телефон выключен.

Пятнадцать минут…

Все сидят. Молчат. Ждут.

Только Билл вышагивает по гримерке туда-сюда, обхватив руками плечи. Бледный, сутулый, осунувшийся. Иногда начинает нервно грызть ногти. Вздрагивает, когда дверь открывается. Тоби.

— Там есть у служебного входа кто-нибудь из наших? — спрашивает он в двести сороковой раз.

Тоби кивает.

— Он звонил? — четырнадцать тысяч четыреста десять.

Билл качает головой.

— Сядь, не мельтеши, — Густав.

— Не могу, — нервно.

— Твою мать, я ж не посмотрел его белый «Гибсон»! — срывается с места Георг.

— Пять раз уже проверял. И черный тоже.

— Где эта сука? — не выдерживая, тянет, словно воет, Билл.

— Еще пять минут, — смотрит на часы Питер Хоффман. — Том не имеет привычки опаздывать.

— А после концерта оставьте меня с ним наедине минут на двадцать, — подозрительно ласково шипит Дэвид Йост.

— Сначала я, — плотоядно улыбается Питер Хоффман.

А потом время вышло.

Билл растерянно смотрел то на Густава, то на Георга, словно ища у них поддержки и объяснений. Сердце в груди сокращалось быстро, резко, работая, словно эспандер.

— Ну? — вопросительно уставился на парня Питер.

— Он уже рядом, — безжизненным голосом пробормотал Билл. — Он вот-вот… Я чувст…

Минус пятнадцать минут…

— Питер, какая у нас там неустойка? — спокойно вздыхает Дэвид.

— Дэйв, ты же умеешь на гитаре, да? — робко спрашивает Георг.

— Сказать, что Том… я не знаю… с аппендицитом… — тихо подхватывает Густав. — Мы же готовы…

— Еще десять минут, пожалуйста, — молит Билл. — Ну, бывает же, что задерживают выступление…

Минус еще пятнадцать минут.

— Ладно, ребята, — встает Питер. — Деньги-то мы отработаем. Понять бы, куда гитарист делся… Дэйв, контракт у кого? Что там у нас с пунктами о невыполнении обязательств? Посмотри, мы сильно попали? Надо обсудить детали с организаторами. Возможно другой концерт или что-то еще… Прикинь, что мы можем им предложить вместо Тома Каулитца. Билл, надо будет выйти и что-нибудь сказать умного, чтобы те двадцать тысяч истеричных девочек не разнесли в пыль этот концертный зал. Всем спасибо. Все свободны. Тобиас, подойди ко мне попозже.

Продюсеры вышли. Тоби потоптался и тоже куда-то ушел. Ни Густав, ни Георг не двинулись с места. Билл остановился посреди комнаты и закрыл лицо руками, стараясь сосредоточиться на брате. Сердце стучало в ушах. Гулко. Тяжело. Он чувствовал, как мышечные волокна сокращаются, гоняя по телу кровь. ГДЕ ТЫ, мать твою?!

— Я буду готов через пять минут! — ввалился Том в помещение. — Погода нелетная… И батарейка у телефона села, я не смог предупредить.

Биллу было достаточно одного взгляда, чтобы всё понять. Радостный вопль так и застрял в глотке. Том, бледный, словно пообщавшийся со смертью, с совершенно пустым взглядом, воспаленными веками, дрожащими красными руками, тяжелым дыханием, стягивал с себя мокрую куртку, под которой оказалась не менее мокрая футболка. Мокрые дреды рассыпались по плечам. Мокрая шапка полетела на диван. Он скинул кроссовки и, оставляя мокрые следы, прошелся к приготовленной одежде, на ходу расстегивая узкие джинсы. Билл узнал в них свои любимые штаны, которые из-за напряженного гастрольного графика начали спадать с его, Билловой, отощавшей задницы. Том быстро влез в мешковатые джинсы.

— Ты будешь выступать в мокрых трусах? — зачем-то спросил Билл.

— Я же не могу снять их при дамах, — кивнул в сторону трех женщин, брат.

— Надо согреть руки, — ожил Георг, кидаясь к чайнику с теплой водой.

— Сухие носки… У меня есть с собой, — Густав полез в сумку. — И кроссовки. Тебе должно быть в них удобно.

— Посмотри на меня, — строго приказал Билл.

Том повернулся.

Билл не знал, как описать это состояние. В его глазах плескалось горе, боль, отчаянье, обида. В его душе было холодно и пусто, мертво. Он был на грани нервного срыва и не понятно за счет чего сейчас держался. Том не мог выступать. Он не мог выступать не только эмоционально, но и физически. Он просто не вытянет концерт до конца, не выдержит, сорвется на глазах охочей до сенсаций публики.

— Ну, наконец-то! — воскликнул за спиной Дэвид.

— Какие люди нас осчастливили, — с сарказмом произнес Питер. — Потерял часы? Перепутал время?

— Том не может выступать, — твердым голосом сказал Билл. — Питер, прости, но концерт надо отменить. Я объяснюсь со зрителями.

— Билл… — слабо-слабо скривился Том. Обмяк, сжался, присев на край дивана.

Младший близнец упал на колени перед старшим, взял его ледяные руки в свои, поднес к губам, согревая дыханием.

— Я сейчас только к ним выйду, ладно? И мы поедем в отель, хорошо? — ласково зашептал он. — Не надо… Не думай об этом… Я знаю. Я всё знаю…

— Билл, концерт нельзя отменять, они не виноваты.

— Ты не сможешь… Я чувствую, что ты не сможешь…

— Я смогу. Я буду стараться. Дэйв, я сейчас буду готов. Только оденусь… И руки согрею… Прости, батарейка еще ночью сдохла, я, правда, не мог позвонить. — По щекам текли слезы.

Глаза Билла тут же стали влажными. Том аккуратно вытер слезинки.

— Ты-то чего? Тушь потечет. Макияж испортишь. Давай, я оденусь. Зрители ждут. И так почти на час задержались.

Георг протянул другу чай. Густав накинул на голые плечи свитер. Билл так и остался сидеть у его ног, вцепившись в колени.

Это был не концерт, а полтора часа чистейшего мучения. Билл на нервной почве путал слова и сбивался. Том лажал, словно заново подбирая музыку к неизвестным доселе песням. Георг старался подстроиться под близнецов и тоже постоянно ошибался. Густав вообще был не с ними в этот вечер. И лишь зрители в зале кричали и визжали по настоящему, бросали на сцену мягкие игрушки и красивые лифчики.

— Его надо в отель и спать, — шепнул Билл Георгу, когда они уходили со сцены. — Надо как-то не допустить до него Хоффмана. Том на грани.