Природа плакала в тот день...

Том молчал.

Билл потоптался, не зная, что делать. Он ожидал чего угодно, только не такого вот безразличного молчания и тупого лежания на кровати.

— Том, я… Там машина уже пришла… Вещи уже… — он виновато посмотрел на брата. Наверное, плохо уезжать, когда он болен. — Ты это… Там лекарства… Я купил всё, что доктор велел… Пиццу себе закажи… Ты это… Горячее пей…

Том не шевелился. Лишь ресницы подрагивают. Моргает медленно.

Всего одно слово и Билл останется, никуда не поедет. Будет сидеть рядом с ним, греть ему чай, делать компрессы…

— Там доктор еще велел, чтобы ты грудь и горло натирал… Мазь… Разогревающая… Там… На стуле… И ноги…

Том закрыл глаза.

Ком стоит в горле. Кажется, что предаешь… Всего одно слово… Или знак…

— Хочешь, я останусь? — не выдержал.

Молчит.

— Том, мне остаться? — с надеждой.

— Езжай, — хрипло, едва слышно.

В груди больно кольнуло. Словно пуля попала… Билл хмыкнул и закусил губу. Попытался улыбнуться. Не вышло.

— Я устроюсь… Приезжай в гости… — понятно, что не приедет. — Ты будешь мне звонить? — понятно, что не будет.

Молчит.

— Я буду часто приезжать, ты не переживай… У нас же здесь студия… Ребята здесь… Друзья… тоже… здесь… Ты будешь мне рад?

Ресницы дрожат.

— Еда там… В холодильнике…

Спохватился, убежал на кухню. Достал из пакета его любимые сладости, а то ведь не найдет сам.

— Я купил специально для тебя, — протянул.

Том взял.

Билл заметил, что у него ледяные руки и игрушка опять лежит под боком.

— Температуру померяй, может, опять поднялась…

Не отвечает.

— Ну… Я пошел?..

Достаточно взгляда…

— Я там дверь закрою… Не вставай…

Он очень долго обувался. Очень долго ковырялся с курткой, искал очки и кепку. Он еще пару раз заглянул к брату, просто чтобы посмотреть, может ему что-то понадобиться… Вода там… Или лекарство какое… Том так и не изменил позы за это время, не произнес ни слова, не вышел проводить…

— Ты звони мне… Можно я тоже буду тебе звонить?

Так и не дождавшись ответа, он ушел из своей квартиры.

Спустившись вниз, он все оглядывался на окна, пытаясь увидеть там знакомый силуэт, или хоть какое-то шевеление занавесок, может быть свет… Он не чувствовал взгляда брата… Значит, он так и лежит, прижав к груди маленького плюшевого Тома…

Глава 17.

Он покрывал ее маленькими поцелуями. Спустился по тонкой шее к ключице. Пощекотал языком около ямочки, подул. Девушка тихо выдохнула. Чуть склонила голову на бок, открывая шею еще больше. Он прихватил зубами тонкую кожу, сжал сильнее. Фыркнул и тряхнул головой, обдав плечо волосами. Она едва выгнулась, прижимаясь к нему животом. Запустила руки в волосы. Помассировала кожу головы, постанывая. Он потеребил по очереди оба соска, напряженно всосав и с чмоком выпустив их. Порывисто спустился совсем вниз. Забрался языком в пупочную впадинку, поцеловал бритый лобок. Он хотел попробовать. Хотел, но боялся, брезговал. Немного смущал запах. Очень тонкий, очень специфический запах секрета. Опять поднялся чуть выше к лобку. Принялся целовать нежную мягкую кожу. Провел языком по одной губке, улыбаясь маленькому колючему островку в зоне бикини. Надо просто пересилить брезгливость и попробовать. Она чистая. Она пахнет его гелем для душа. Он глубоко вдохнул и, зажмурившись, тихонечко сунул язык между губ в самом верху, там, где находится его любимая «волшебная кнопочка». Девушка застонала и подалась навстречу, сжав волосы в руке, раскрываясь. Он очень осторожно лизнул клитор — вкус солоновато-горький, необычный. Явно не пломбир… А потом он совершил ошибку — он посмотрел. Посмотрел на красненький бугорок набухшего клитора, на налитые от возбуждения малые половые губы, на манящую вовсе не язык блестящую от сочащейся смазки щелку… Противно не стало. Но и совать язык во всякие сомнительные места он резко передумал. Одним махом поднялся вверх, сунул язык девушке в рот, а туда — то, что и так уже изнывало от желания куда-нибудь засунуться…

— Пить будешь? — спросил он, когда дыхание немного восстановилось, и он смог говорить. Было жарко и холодно одновременно. Точнее телу было очень жарко, а мокрой от пота коже очень холодно.

— Ага, — сладко выдохнула Адель.

— И мне принеси, — хихикнул Билл.

— Господи, Каулитц, какая ж ты скотина, — с улыбкой. Перевернулась на живот и уткнулась носом в потную подмышку с отросшими темными волосами. — Офигеть, у тебя даже пот вкусно пахнет.

— Я и сам ничего, — самодовольно покосился на нее. — Ну, сходи, ну, принеси попить. Я сейчас засохну… Я сейчас помру… Ну, принеси…

Адель поднялась и, ничуть не стесняясь наготы, отправилась на кухню. Билл тут же натянул на себя одеяло, закурил. В Гамбурге у них с Томом была договоренность — они никогда не курили в постели. И этому была своя причина: однажды Билл перепил, и заснул в комнате Тома с сигаретой. Хорошо, что ничего страшного не случилось, лишь прожег брату одеяло, но с тех пор на курение в постели они наложили табу. Сейчас же ему элементарно было лень вставать. Он третий день не вылезал из постели и, кажется, теперь может с уверенностью сказать, что наконец-то сыт, а то все эти проблемы с братом наиотвратительнейшим образом сказались на его сексуальной жизни. Билл как-то между делом вдруг забыл, что есть такие чудесные создания, как хорошенькие девушки. Все-таки Том — сволочь! На Мальдивах во всю трахался, дома во всю трахался, на гастролях и то во всю трахался, а он, Билл, как дурак, сидел и страдал, вместо того, чтобы жить полной (сексуальной) жизнью. И ради чего? Ради этого мерзкого «Езжай»? Чертов эгоист! Только о себе и думает!

— Билл, а чего у тебя идиотизм какой-то в ванной? — Адель протянула чашку. — Ну, я понимаю две зубных щетки. Допустим, ты извращенец и утром чистишь зубы красной, а вечером зеленой. Я даже могу поверить, что одним станком ты бреешь лицо, а вторым ноги и подмышки…

— Я не брею ноги! — брезгливо фыркнул он.

Адель звонко засмеялась, поставила чашку и перелезла через него к стеночке.

— …Да, неприятно шкрябать по морде и ногам одним лезвием. Но с какой целью у тебя стоят на полках крема для разного типа кожи? Я их, конечно, расставила, как ты велел, но в чем смысл?

Так он и сказал. Ага, держи карман шире.

— Все зависит от времени года, — с умным видом изрек Билл, целуя девичью головку, примостившуюся у себя на плече. — Вот зимой у меня кожа сохнет. Значит, нужен крем для сухой кожи. А летом кожа жирная…

— Это ты мне сейчас по ушам ездишь по поводу зимы и лета? — хмыкнула она.

— Не, ну сделай вид, что хотя бы веришь, — обиженно выпятил он губы. И хихикнул.

— Хорошо. Про крема я, допустим, поверила. Но зачем тебе воск и шампунь для дред? — наивными глазами смотрела она на него.

Адель была его другом уже много лет. Наверное, всю жизнь. Хотя она утверждала, что они познакомились всего лишь в шестом классе. Она была новенькой, робкой, забитой девочкой в очках с толстыми линзами. И ей не повезло сидеть впереди Каулитцев. Тонкие, похожие на крысиные хвостики, косички не давали близнецам покоя ни на уроках, ни на переменах. Однажды, доведенная до отчаянья, Адель, после того, как мальчишки в очередной раз привязали атласные ленточки к спинке стула, развернулась и со всей силы двинула по одному из них тяжеленным портфелем. А когда второй полез защищать брата, то тоже получил спортивной курткой по голове. Вроде бы что тут такого, подумаешь, легкой курточкой по голове… Если бы на предыдущей перемене она не обменяла у Тори фигурку Микки-Мауса на большой стеклянный шарик, который и покоился в кармане той самой легкой спортивной куртки, в мгновение превратившейся в тяжелое орудие мести. Шишак у Билла на лбу был таким знатным, что он умудрился начать им гордиться. После этого близнецы по умолчанию стали считать Адель своим человеком.

Лет до шестнадцати она была для них своим парнем. Иногда они отдалялись друг от друга, когда у кого-то на горизонте появлялась пассия, иногда становились как никогда близки. Адель почти не делилась с ними своими секретами, а близнецы не посвящали ее в свои тайны. Но между ними была сильная связь. Они всегда знали, что именно этот человек, независимо от ситуации, натурально вывернет наизнанку любого, кто посмеет обидеть друга.

А потом она как-то очень быстро распустилась. У нее внезапно появилась грудь и округлая попа, тонкая талия и ровные ноги с соблазнительными коленками-капельками. Ее движения стали мягкими и женственными, взгляд томным, с поволокой. Она начала ходить на высоких каблуках и носить короткие юбки. Сделала короткую стрижку и покрасила волосы в ядовитый красно-рыжий цвет. Очки тоже куда-то исчезли. Вроде бы ей сделали операцию по восстановлению зрения. И близнецы поначалу расстроились, что их пацаненок Адель, всегда бегающий в рваных джинсах и раздолбанных кедах, вдруг стал девушкой.