Приручить Сатану

Девушка рывком открыла дверь в детскую, однако никого, кроме Ады, там не оказалось. В распахнутое настежь окно лезли чёрные, покрытые густой зелёной листвой ветви, словно чьи-то длинные руки, стучали по подоконнику в попытке достать до маленькой девочки, что стояла буквально в паре сантиметров от их хищных лап. Сама Ада, в голубом ситцевом платьице, развивающимся на ветру парусом маленькой лодочки на озёрной глади, завязанными в косички чёрными волосами, яркими зелёными глазами, сияющими на её детском лице, словно два больших изумруда, испуганно смотрела на Еву, явно не понимая, чем вызвана подобная реакция со стороны девушки, а та, в свою очередь, не менее испуганно смотрела на ребёнка, параллельно оглядывая комнату в поисках посторонних людей. Никого.

— С кем ты только что разговаривала?

Ада ничего не ответила, только виновато скосила глаза в сторону окна, за которым на ветру бились со всей силы в стену чёрные ветки дерева.

— С дядей Бугименом.

Ева напряжённо поджала губы. Объяснение, что это всего лишь выдумка, уже не прокатит, в первую очередь для неё самой — столько уже она повидала и натерпелась.

— Я закрою окно, если ты не против.

— Нет! — воскликнула Ада, когда Ева уже взялась за ручку. — Я же уже объясняла тебе: дядя Бугимен приносит мне игрушки, а как он попадёт в комнату, если окно закрыто?

— Через дверь! — отрезала Ева, и оконная рама захлопнулась, придавив пару тонких веточек.

В дверь постучали.

Постучали громко, настойчиво и крайне агрессивно. Ева подумала, что, возможно, то, что она только что сделала, было её роковой ошибкой, потому что потом начался самый настоящий ночной кошмар.

Естественно, тот, кто так крайне настойчиво стучался, не обладал особо долгим терпением, поэтому после того, как дверь испытали на прочность кулаками, в ход пошли… Ева не могла знать, что именно, но явно не руки, потому что спустя пару таких ударов в дереве пошли трещины и на пол упало несколько отлетевших щепок. За окном оглушительно прогремел гром, однако Ева не обратила на него совершенно никакого внимания, потому что судорожно пыталась сообразить, что ей уберечь Аду и спастись самой. Девушка уже было потянулась снова открыть окно, чтобы в случае чего выпрыгнуть наружу, как вдруг Ада дёрнула её за рукав и указала на свою кровать:

— Если спрятаться под одеяло, он нас не найдёт…

Ева непонимающе замерла и внимательно посмотрела на ребёнка. Она говорила с детской, до смешного наивной серьёзностью: верить в истинность таких предположений могут только дети. В этот момент в голове Евы будто что-то щёлкнуло: кто-то (или что-то, потому что то, что находилось за дверью, явно обладало нечеловеческой силой) пытался ворваться в их комнату, и в то же время в девочке не было и доли той паники, что творилась в сознании Евы. Ещё секунду колебавшись, она позволила Аде увести себя к кроватке.

Как только Ева и Ада с ногами забрались под одеяло и накрылись им доверху так, что образовался некий шалаш, дверь слетела с петель. Глухой удар заставил девушку вздрогнуть всем телом; она крепче прижала к себе Аду, которая, хоть и сидела тихо, явно интересовалась происходящим вне их импровизированного укрепления и с любопытством заглядывала в маленькую щёлочку между пледами. Ева ждала услышать тяжёлые шаги, которые вот-вот оглушат пространство детской комнаты своей грубостью и неотёсанностью… Однако за дверью никого не было.

— Тише, мыши!

Кто на крыше?

Кто там бродит еле слышно?

Кто боится перемен?

Это дядя Бугимен…

По углам, где скопилась мохнатая тьма, прошёлся громкий шёпот, словно десятки тысяч мышей разом вылезли из своих норок, затопали, зашуршали, заговорили между собой, наблюдая маленькими чёрными бусинками-глазами за двумя фигурами под одеялом. В окно со всей силы врезался какой-то предмет, а затем забарабанил, застучал, забился, как в конвульсиях, заставляя и без того испуганное сердце ёкать и трепыхаться где-то в горле; Ева осторожно отодвинула край пледа в сторону и выглянула наружу, хотя лучше бы она этого не делала: прижавшись лбом к стеклу, в комнату заглядывало страшное, белое лицо с улыбкой от уха до уха, которая больше напоминала операционный разрез, и острыми акульими зубами, выделяющимися на фоне чёрного рта, словно жемчужины в глубине пещеры. На голове этого странного существа, лишь приблизительно напоминающего адекватного человека, красовался высокий старомодный цилиндр, какой, наверное, в последний раз носили в девятнадцатом веке. Несмотря на то что внимание Евы было полностью сосредоточено на скалящемся жутком лице, которое, бешено вращая глазами, жадно осматривало комнату, девушка краем глаза успела заметить на существе такую же старомодную, как и цилиндр, накидку с надетой на неё чёрной тальмой*; однако уже через мгновение за окном мелькнула белая размытая тень, и образ пропал, словно его и не было.

— Тише, мыши,

Не шуршите!

Кто идёт по скатной крыше?

Кто ползёт вдоль старых стен?

Это дядя Бугимен…

Под кроватью что-то заскрежетало, отчего Ева ещё крепче прижала к себе, впрочем, ничуть не испуганную Аду: казалось, её вообще мало интересовало происходящее за пределами их воображаемого укрытия, а если и интересовало, то выглядело это так, будто она оказывает честь, уделяя внимания подобным мелочам. Звук, как будто кто-то с силой провёл когтями по старому паркету, противно прошёлся по ушам девушки, задев все возможные струны в её грудной клетке. В довершение картины противный хор голосов, шепчущий немного видоизменённую детскую считалку из углов комнаты, не добавлял спокойствия и медленно, но верно сводил с ума. Ева, для того чтобы не закричать от страха, зажала себе рот рукой и сразу почувствовала влагу, скопившуюся у внешнего уголка глаза.

— Тише, мыши!

Кто на крыше?

Кто ползёт всё выше, выше?

Кто живёт во тьме ночной

И гуляет под луной?

Дверца высокого платяного шкафа медленно отворилась, скрипнув старыми несмазанными петлями, и оттуда, слегка царапнув острыми когтями по деревянной поверхности, высунулась чья-то рука с неимоверно длинными пальцами в белой лайковой перчатке. В черноте гардероба, между многочисленными вешалками с детской одеждой сверкнули белёсые глаза на фоне фарфоровой кожи; они метались из угла в угол, цепляясь взглядом за любую мелочь и сразу отпуская её, как что-то ненужное. Но вдруг до этого момента бегающие зрачки остановились и посмотрели прямо на Еву, отчего её сердце оборвалось и с грохотом упало куда-то вниз, а существо, широко улыбнувшись (хотя, казалось бы, куда ещё шире?), стало медленно вылезать из шкафа, являя на свет свои до невозможного длинные конечности.

Крепко прижав к себе Аду и зажмурив глаза, Ева слышала, как скрипят половицы под чьими-то тяжёлыми шагами; как чьё-то холодное, потустороннее дыхание полупрозрачно свистит, вырываясь из широкого рта; как шепчут противные мыши, стуча по паркету своими маленькими лапками с острыми коготками, и будто насмехаются, мол, «вот наш король, вот наш правитель, который живёт в темноте так близко с вами, людьми, а вы его не чувствуете, не видите, пока он лично не почтит вас своим приходом»; слышала шелест старомодного плаща на едва осязаемом ветру, чувствовала, как чья-то рука протягивается к краю одеяла, желая сдёрнуть его…

— Ева!

Саваоф Теодорович обеспокоенно всматривался в полные слёз глаза девушки, которая, ничего не понимая, оглядывалась вокруг себя, словно что-то или кого-то искала. Всё было как прежде: нетронутая дверь стояла на своём месте, шкаф, доверху набитый детскими вещами, был закрыт, а злополучное окно слегка отворено, впуская в комнату юный ветерок, который лениво раскачивал из стороны в сторону прозрачные занавески.

— Я видела… Оно… Оно было там, оно смотрело на меня! — в истерике воскликнула Ева, показывая на шкаф, а Ада, ничуть не смутившись, спрыгнула с кровати и весело пошла играть с куклами.

— Что — оно? — переспросил Саваоф Теодорович, тревожно наблюдая за девушкой, однако та только переводила взгляд с окна на дверцу шкафа. Не придумав ничего лучше, он безропотно подошёл к гардеробу и открыл его: в нём ровным рядом висели детские платьица, сарафанчики, костюмы и всё такое прочее, но никакого монстра не было. Ева не нашлась, что ответить, и от безысходности разрыдалась.

— Может быть, Вы задремали, и Вам это всё приснилось? — предположил Саваоф Теодорович, опускаясь на кровать рядом с Евой. Подобное объяснение показалось ей весьма логичным, поэтому она, всё ещё мелко подрагивая, всё же утёрла слёзы и грустно сказала: