Приручить Сатану

Чёрные крылья широко раскрылись, и Ева увидела среди темноты жуткое бледное лицо с высоким чёрным цилиндром на голове: широкая улыбка от уха до уха держалась на ржавых металлических зацепах, обнажая неестественно белые и слишком большие зубы; казалось бы, из щеки должна была течь кровь, но её не было, и даже дёсны были как будто обескровленные, совершенно мёртвые и прозрачные, особенно на фоне бездонного чёрного рта. Глаза, как у хамелеона, быстро вращались в разные стороны, словно судорожно искали в окружающем пространстве предмет, за который смогли бы зацепиться мыслью и взглядом, и вскоре нашли: в какой-то момент глаза вдруг остановились на лице Евы, улыбка стала ещё шире (хотя это казалось невозможным), и огромного роста существо поползло по кровати к девушке, сминая одеяла и простыни. Несмотря на то, что сердце трепыхалось от страха буквально в горле, Ева не чувствовала веса существа, и для неё он был ничем иным, как полупрозрачным фантомом, который растворится, стоит только взмахнуть в воздухе рукой.

Крылья встрепенулись, со всей силы ударили по монстру, и тот мгновенно рассыпался тысячами тёмно-серых, почти чёрных мотыльков, разлетевшихся в разные стороны и исчезнувших в окружающей темноте. Снова наступила тишина, только крылья слегка подрагивали над Евой, успокаивающе шурша огромными перьями.

— В этом мире нам отведена непростая роль… Да и у кого она не сложная? — зазвучал позади Евы голос Саваофа Теодоровича. — Думаешь, так легко наказывать грешников, из раза в раз поднимать на кого-то руку? Для этого нужно каждый день жить обидой на мир, гореть изнутри чувством несправедливости… Знаешь ли, это бывает тяжеловато. Пожалуй, это и есть причина, почему я не хочу поверить в людей. Мы не хотим. Ведь тогда бы мы не смогли так бессовестно ставить вам подножки, а если бы и смогли, то вместо смеха в нас родилось бы чувство гордости за вас. Ведь ты понимаешь, как работает этот механизм, да, Ева? Чем больше подножек мы ставим, тем меньше из вас попадает в Ад.

Крылья раздвинулись, и Ева увидела Ад, но он был не таким, каким его традиционно представляют: это был отдельный край, отдельная страна, в которой тоже были города, деревни, жители, горы, холмы и вьющиеся реки между ними. Да, может быть, она была слишком блёклой по сравнению с людским миром, и души, словно ползающие по земле муравьи, по большей части были изнеможённые, и даже солнце, редко выглядывающее из-за серо-белой пелены облаков, было слишком полупрозрачным, но всё это не было лишено определённой красоты, как не лишена красоты чья-то глубокая печаль.

— Кто-то говорит, что Дьявол — это корень зла… Отчего же он не набирает себе приспешников среди обречённых на вечные муки, зачем наказывает их, хотя они являются результатом его же влияния? Не пойми меня неправильно, я не оправдываюсь… На наших душах много пятен, но мы знаем свои грехи и, поверь, отвечаем за них, — крылья сомкнулись, ласково укрывая собой Еву, и изображение рассеялось в воздухе разноцветным дымом. — Я притомил тебя… Но ты так внимательно слушаешь, и мне не хочется уходить. Не думай, что Ад мрачен, как забытый склеп, бывают лучи света в тёмном царстве*, — крылья опять раскрылись, и перед Евой появились две фигуры, в одной из которых девушка узнала Бесовцева, а во второй — Аглаю. Пара танцевала, быстро кружась в воздухе и легко перепрыгивая с облачка на облачко, словно они ничего не весили. — Посмотри на них — разве могу я им мешать? И дело даже не в том, что один — мой друг, а вторая — моя дочь. Они счастливы, а разрушить счастье у меня не поднимется рука. Или вот, посмотри, — правое крыло с силой взмахнуло в воздухе, заставив рассеяться предыдущую картинку, и вместо неё появилась новая: это тоже была пара, и тоже танцующая, только вместо Аглаи и Бесовцева на их месте оказались Мария и Ранель, — увидь, как они красивы. Недаром на балах от них не отрывают глаз… Их любовь заразительна, она зажигает сердца. Но я вижу, ты устала: глаза слипаются, и мысли «когда же это закончится» посещают твою голову всё чаще и чаще. Что ж, скоро, совсем скоро, лишь дай сказать мне ещё пару слов. Ты представляешь, какой звездой ты взойдёшь над моей мрачной страной, как ярко засияешь над её просторами? Я говорю не в условном наклонении, потому что это будет, я точно знаю… — крылья ударились друг о друга, разгоняя видение, и теперь вместо Ранеля и Марии перед Евой появилась она сама. Она стояла на самом верху длинной тёмной лестницы в белом, но не подвенечном платье, а внизу к ней протягивал руку Саваоф Теодорович. Она медленно спускалась по ступенькам, как заворожённая, совсем не глядя себе под ноги, а Саваоф Теодорович стоял, не шелохнувшись, будто оставляя за ней право выбора. Вдруг она оступилась и полетела вниз, прямо в его распростёртые объятия, а когда он поймал, всё вокруг погрузилось во мрак, только тихо мерцал где-то в глубине темноты свет её души. — Красиво, не правда ли, моя дорогая Ева?.. — большие чёрные крылья снова резко взмахнули, превратив изображение в бесцветный туман и оставив перед глазами Евы только неопределённую беловатую пелену. — А теперь я тебя оставлю… Спокойной ночи…

Чёрные крылья начали медленно отодвигаться назад, пока совсем не исчезли где-то под кроватью. Ева снова попробовала пошевелиться: не получилось. Тем временем белый полупрозрачный дымок, висящий над ней бесформенной каплей, вдруг стал принимать очертания, пока не превратился в огромную голову волка. Он лениво зевнул, тряхнул ушами, отгоняя невидимых мух, равнодушно посмотрел на Еву и вдруг громко заблеял, на глазах превращаясь в чёрного козла. Его жёлтые глаза с горизонтальными зрачками внимательно следили за Евой и так неприятно смотрели в самую душу, что девушке сразу захотелось спрятаться от него под одеялом или хотя бы пошевелиться, но, как назло, тело оставалось каменным. Вдруг из-за козлиной головы появился маленький человечек: он нагло покрутился сначала вокруг одного рога, затем второго, уселся на лоб козла, свесив ножки тому на переносицу, и только тогда Ева узнала в нём Бесовцева.

«Когда же это закончится», — вымученно подумала она, стараясь заставить себя не смотреть на всю эту вакханалию, что происходила у неё перед глазами, однако не смотреть не получалось, потому что закрыть глаза Ева не могла, а отводя взгляд куда-нибудь, натыкалась на новые формы невообразимых существ. Справа от козла и Бесовцева быки из соломы с чёрными пятнами на боках и спичками вместо ног медленно жевали ещё шевелящуюся свинью в апельсинах, а с другой стороны, слева, маленькие домики на колёсиках ползали внутри огромного таракана. «Какая ирония», — подумала Ева, перевела взгляд обратно на козла и тут же пожалела: Бесовцев уже практически полностью скрылся в его пасти, даже не пытаясь выбраться и лишь для виду стуча руками по его морде, а козёл всё продолжал жевать и неотрывно смотреть на Еву. Вдруг под постелью что-то зашевелилось, зашипело и затопало, а затем сотни чьих-то маленьких рук подняли её кровать и понесли к выходу, и девушка лишь краем глаза успела увидеть несколько толстых крыс в чёрно-белых похоронных костюмах — кто-то был в пиджаках и брюках, кто-то в платьях. «Ногами вперёд, — подумала Ева, когда кровать уже пересекла порог комнаты и направлялась к выходу из дома, — как покойника». На углу коридора и гостиной у крыс возникла небольшая заминка, потому что слишком широкая кровать не вписывалась в порот. Они принялись спорить, возмущённо запищали, и этот мерзкий ультразвук стал последней каплей в терпении Евы, которая, собрав все свои силы в кулак, громко воскликнула:

— Хватит!

И сразу всё смолкло. Девушка резко вдохнула полной грудью, села на кровати и огляделась: она была в гостевой комнате Саваофа Теодоровича, куда он её, по всей видимости, заботливо перенёс после того, как она заснула на диване. Лампа не работала, но было довольно светло из-за горящего на улице фонаря; тихо тикали часы.

— Воистину сон разума рождает чудовищ…**— тихо прошептала Ева, перед тем как провалиться в на этот раз спокойный сон.

* «Луч света в тёмном царстве» — статья Н.А. Добролюбова, название которой стало фразеологизмом

** «Сон разума рождает чудовищ» — картина Франсиска Гойи

Глава 18. Авария

Боль в голове. Визг колёс быстро отъезжающей машины. Ева пыталась открыть глаза, но тьма, окружающая всё вокруг, не уходила; она постаралась нащупать хоть какую-то опору, хоть что-нибудь, за что можно было зацепиться, но всё было тщетно, и от бессилия по щекам текли слёзы. Ева опустилась на колени, слепо шаря руками по грубому покрытию дороги, царапая ладони об острые камни. Ей казалось, будто вокруг неё бегают сотни маленьких ножек и чьи-то противные, тоненькие голоса перешёптываются совсем рядом с ней, словно дразнят; кто-то то приближался, то отдалялся, и страшное, почти обезьянье угуканье где-то над самым ухом заставляло сжиматься в маленький беспомощный комочек.

Позади послышались торопливые шаги. Паника неизвестности противным ошейником стянула горло: Еве хотелось что-нибудь сделать — позвать на помощь, открыть глаза, увидеть опасность, защититься от незримого монстра, — но девушка лишь неуверенно замерла. Вдруг кто-то осторожно обнял её со спины, и Ева оказалась в кольце больших сильных рук; чьи-то горячие ладони ласково обхватили её тонкие запястья и успокаивающе погладили.

— Тише, тише… Ева, ты слышишь меня?

— Саваоф Теодорович?..

Девушка вцепилась в него мёртвой хваткой.

— Я… Я ничего не вижу…

— Понимаю. Сейчас я поведу тебя к машине, и мы поедем в больницу.

— Вы просто мой ангел-хранитель…

— Не мели чушь. Иди вперёд.

Ева сделала неуверенный шаг вперёд и тут же пошатнулась. В голове всё плыло, будто она стояла на палубе корабля в самую сильную бурю.

— Не отпускайте меня…

— Не отпускаю.

*Два часа назад*

Ева сладко потянулась и, весело спрыгнув с постели, выглянула в окно: там ярко играло золотистыми лучами солнце, превращая оставшуюся после ночи росу в тысячи мелких бриллиантов, и желтогрудые синицы громко чирикали прямо на подоконнике, стуча своими маленькими сине-чёрными клювиками о железную поверхность; это, собственно, и стало причиной пробуждения девушки. Прислушавшись к себе, Ева с интересом обнаружила, что чувствует себя на удивление хорошо — так иногда после, казалось бы, тяжёлой ночи, утром, наоборот, появляется ощущение необычайной лёгкости и свежести, что, к сожалению, бывает довольно редко. Ева внимательно оглядела комнату: ни следа ночных гостей. Всё лежало на своих привычных местах, словно с момента предыдущего посещения Евы сюда никто не заходил, только безупречно чистая, без единой пылинки поверхность комода говорила о том, что здесь всё-таки кто-то был.

Девушка осторожно открыла дверь и выглянула в коридор — тишина. Ни в гостиной, ни в ванной, ни даже на втором этаже не было слышно ни единого звука, как будто Ева осталась одна во всём доме. Она на цыпочках прошла на кухню, но и там всё было до отвращения стерильно и пусто, без намёка на чужое пребывание, так что Ева даже подумала, не продолжает ли она спать. Абсолютная тишина в доме оглушала и напрягала, отчего хорошее настроение девушки понемногу переставало быть таким уж хорошим, однако именно в тот момент, когда голову Евы начала одолевать паника, она заметила на круглом кухонном столе записку с парой коротких строк: