Приручить Сатану

— Так что там… Со зрением?..

— Со зрением? — переспросил врач, будто не сразу понял, о чём идёт речь. — Да ничего пока. Сделаем Вам МРТ с контрастом, а там видно будет.

— А когда МРТ?

— Когда Вы получше себя станете чувствовать, тогда и сделаем. Делали когда-нибудь МРТ?

— Делала.

— Ну да, я вижу, — врач снова полистал медицинскую карту, остановился на какой-то странице, к которой был прикреплён в прозрачном кармашке диск, и внимательно прочитал заключение. — Как переносите? Спокойно?

— Не очень, — честно ответила Ева, прикрыв глаза. — Страшно.

— Проблемы с сохранением одной позы в течение продолжительного времени есть?

— Нет.

— Клаустрофобия?

— Нет.

— Ну, это самое главное, — доктор сунул объёмную папку с документами себе под мышку, забрал медкарту и успокаивающе добавил: — А насчёт всего остального не волнуйтесь, мы будем рядом.

Он хотел было весело подмигнуть ей, но вовремя вспомнил, что перед глазами девушки сейчас полный мрак, и только неловко попрощался, закрыв за собой дверь как можно громче, чтобы пациентка знала, что она осталась одна.

***

По неширокому уютному бульвару, расположенному где-то в пределах большого города между горными хребтами многоэтажек в спальных районах и слишком помпезным центром, ни на минуту не устающим быть жизнерадостным и весёлым со всеми, кто случайно ступит в его поле зрения, шло трое мужчин. Все они были довольно высокие, с гордой прямой осанкой, волевым подбородком, чересчур умным даже для людей их возраста взглядом, не знающим поражения ни в одном споре, не лишённым, однако, нескрываемого плутовства, никогда не ускоряющим свой ритм сердцем, вынесшей многое душой и вечной весной в ней. Впрочем, последнее относилось только к двум близнецам, идущим по обе стороны от более полного, чем они, мужчины, который одним своим видом показывал, что ни о какой «весне в душе» и речи быть не может. Несмотря на то что чисто внешне все трое были чем-то похожи, они всё-таки были разными: когда-то у всех троих были ярко-зелёные, цвета мха, освещённого лучами солнца, глаза, но сейчас у одного из них глаза потемнели, превратившись в два угля: такие же холодные, можно было бы сказать бездушные, когда костёр погас, и горячие, обжигающие, когда пламя ещё пляшет за тяжёлой чугунной решёткой камина. Волосы тоже будто отражали внутреннее состояние души: у близнецов пряди на солнце переливались жидким золотом, а когда светило скрывалось за облаками, как, например, сейчас, напоминали колосья пшеницы, раскачивающиеся на ветру в поле, словно маятник, в то время как у мужчины посередине волосы были почти чёрные, под стать глазам, и напоминали сажу ночи, среди которой иногда мелькали, точно серебристые кометы на тёмном небосводе, тонкие седые прожилки.

— Не могу поверить! — воскликнул один из близнецов с завязанными сзади в низкий хвост волосами. — Акелла промахнулся!

— Ничего подобного! — довольно возразил Саваоф Теодорович (а это был именно он) и, остановившись на пару секунд напротив одной из зеркальных витрин магазина, задумчиво поправил волосы. — Я не собирался её убивать.

— Зачем же тогда всё так усложнять? — спросил второй брат-близнец с распущенными прядями. — Какую цель Вы преследуете, о Темнейший? — весело спросил Михаил и слегка склонился в шуточном поклоне.

— Всё ту же, поверь, всё ту же.

— Ясно, как день: у пары медовый месяц, — поддержал брата по-плутовски улыбающийся Гавриил и еле успел увернуться от замахнувшегося на него Саваофа Теодоровича.

— И всё-таки я не могу понять, — начал снова через некоторое время Михаил, когда они свернули с центральной дорожки на боковую, посыпанную гравием, где было гораздо меньше людей и любопытных ушей. — Почему ты решил сменить локацию? В этом есть какой-то тайный смысл, или тебе просто надоело чахнуть в бетонных джунглях?

Саваоф Теодорович громко рассмеялся, искренне насмешённый словами Михаила, а затем, немного успокоившись, сказал:

— «Чахнуть в бетонных джунглях»! Ты говоришь это тому, кто каждый день видит пейзажи ещё более унылые, чем безродный пустырь на окраине города. О нет, нет. Я хочу, чтобы она всё вспомнила. Не знаю, почему, но я очень этого хочу. И не смотри так на меня, Гавриил. Это вы, там, — он многозначительно поднял указательный палец к небу, — любите всё просчитывать до мелочей. А мы вольные птицы: куда хотим, туда и летим, следуем зову своего сердца.

— Ну хорошо, она всё вспомнит. А дальше что ты будешь делать?

— А дальше… — глаза Саваофа Теодоровича потемнели, хотя это казалось невозможным, настолько они были чёрными. — А дальше будет весело… И тогда я изрядно посмеюсь над всеми вами.

— Ну, это мы ещё посмотрим, будешь ты смеяться над нами или нет, — Гавриил осторожно стянул с волос резинку и перевязал хвост. — Мы же, в свою очередь, ни над кем смеяться не будем, потому что это не в наших правилах.

— Кто бы сомневался… — не особо слушая, пробормотал Саваоф Теодорович, с большим интересом стряхивая со своего нового пиджака мелкие пылинки, которые уже успели налететь за те несколько минут, что он находился в этом душном и грязном городе. Хотя, как он сам выражался, «человеки молодцы: понастроили с его последнего посещения кучу всего, не узнать, даже дороги сделали».

— Ты же понимаешь, что, уезжая из одного места в другое, ты не избавляешься от нас? — спросил Гавриил, ласково потрепав за ухом подбежавшую к нему бездомную, но при этом довольно милую собаку: та весело вильнула ему хвостом в ответ, тихо гавкнула и побежала дальше по своим собачьим делам.

— У меня и нет цели избавиться от вас. К тому же, вы мне никак не мешаете, — расплылся в улыбке Саваоф Теодорович, как чеширский кот, которого почесали за ушком. — Могу вам купить билеты на поезд, на котором поедет Ева, если хотите.

— Благодарю, мы как-нибудь сами.

— Не думаю, что Ева будет рада нашей компании: хватит с неё всевозможных совпадений и внезапных визитов, — добавил Михаил, недовольно отряхивая брюки: мимо него только что на полной скорости проехал мальчик на велосипеде, причём ему нужно было обязательно проехать по самой глубокой луже, какой только можно, чтобы вся одежда мужчины превратилась из бежевых оттенков в цвет какао. Саваоф Теодорович незаметно для близнецов ехидно усмехнулся.

— Что ж, господа, как бы ни приятна была мне ваша компания, мне пора идти, — учтиво склонил голову он, когда они дошли до конца бульвара. Здесь аллея упиралась в перекрёсток, и мужчинам пришлось попрощаться: кому-то нужно было поворачивать направо, в сторону сверкающей белым кафелем больницы, а кому-то бежать на остановку, от которой вот-вот хотел отойти трамвай. — До встречи у Золотых ворот.

Глянув пару раз в обе стороны, Саваоф Теодорович, нисколько не церемонясь, вышел на дорогу, по которой с громким звоном неслись друг другу навстречу два трамвая; каким-то чудом Саваоф Теодорович умудрился проскользнуть между ними, скрывшись за одним из вагонов, а когда трамваи разъехались, его уже не было. Гавриил, как и Михаил, ещё некоторое время смотрел сквозь толпу, а затем медленно повернул голову к своему брату.

— Боюсь я за Еву. Не слишком ли робкий цветок — её душа?

Михаил только скосил глаза на брата, но даже не шевельнулся.

— У робких цветов есть свойство подниматься даже после того, как по ним прошло стадо слонов.

***

— Будут громкие звуки, поэтому мы наденем на Вас наушники, — голос врача прозвучал где-то с правой стороны и мгновенно отразился в голове Евы многотысячным эхом. Чьи-то сильные руки осторожно подняли её с носилок и аккуратно положили на что-то, напоминающее кушетку — впрочем, это она и была. Некоторое время Ева безвольно лежала жёстком прорезиненном матрасе, неприятно холодившем спину, а затем кто-то подошёл к ней слева, бережно отодвинул в сторону волосы и надел большие наушники, так что всё вокруг мгновенно погрузилось в абсолютную тишину, хотя Ева знала, что это ненадолго. Ещё через некоторое время на девушку со всего маху — по крайней мере, ей так показалось, — опустилось что-то тяжёлое, отчего сразу стало трудно дышать: это что-то давило своим весом, и Ева чувствовала, как сердце, неизбежно ускоряя свой ритм, ударяется об этот предмет и лёгкая вибрация возвращается в её грудную клетку. В голову Евы не вовремя пришло сравнение, будто это нога слона замерла сейчас в паре миллиметров от её тела и готова в любой момент опуститься… Еву передёрнуло. «Начинается», — подумала она, с силой сжимая кулаки и стискивая зубы, стараясь таким образом отогнать от себя плохие мысли. Пока Ева, как её кто-то учил ещё очень давно, представляла сад, море и белый парус, к ней снова подошёл врач, осторожно, но при этом настойчиво развернул её кулачок и вложил в него маленький резиновый шарик.