Присягнувшие Тьме

Перед нами открылся равномерно освещенный туннель без видимых источников света. Каменные стены были покрыты многовековой патиной, но всюду господствовал дух современности. Когда Замошский приложил указательный палец к биометрическому аппарату, у меня больше не оставалось в этом сомнений. Внешняя картина жизни крепости была мне уже знакома, теперь мне открывалась ее сердцевина.

Стальная перегородка отъехала в сторону, и обнаружилась большая комната со сводчатым потолком, напоминавшая редакционный зал газеты. Светились экраны компьютеров, у колонн жужжали принтеры, всюду звякали и вибрировали телефоны, факсы и телетайпы. Священники с закатанными до локтей рукавами сновали взад-вперед и суетились. Мне вспомнился филиал «Оссерваторе романо», официального органа Ватикана, но здесь царила совсем иная атмосфера — все было пронизано конспирацией.

— Зал наблюдений! — подтвердил Замошский.

— Наблюдений за чем?

— За нашим миром. Католический мир находится под постоянной угрозой нападения. Мы не дремлем. Мы следим, мы реагируем.

Священник двинулся по центральному проходу. Ощущалось тепло, идущее от компьютеров, и свежий ветерок от кондиционеров. Люди в белых воротничках говорили по телефону по-арабски. Замошский пояснил:

— Нашей вере грозят отовсюду. Молитва и дипломатия не вездесущи.

— Пожалуйста, говорите яснее.

— Например, эти священники постоянно держат связь с войсками повстанцев в Судане. Они, как я надеюсь, хоть немножко, да христиане. Мы им помогаем. И не только мешками с рисом, — он поднял вверх указательный палец. — Главное — заставить ислам отступить!

— Мне кажется, это несколько упрощенный подход.

— Мы ведем войну. А война — это упрощенный взгляд на мир.

Нунций говорил без всякой язвительности, добродушно.

Справа от нас священники говорили по-испански.

— Эти работают на территории Южной Америки, где положение очень сложное. Там мы не можем вступать в конфликт с власть имущими, главарями наркомафии, торговцами оружием и взяточниками. Нам приходится вести переговоры, выжидать, а порой даже объединяться с отъявленными подонками. Ради вящей славы Божьей!

Он подошел к другой группе, читавшей газеты на каком-то славянском языке.

— Еще хуже дела обстоят в Хорватии. Защищать мучителей, палачей, убийц. Они христиане, и они к нам обратились. Всевышний никогда не отказывал в помощи, не так ли?

Я вспомнил газетные вырезки. Судьи международного трибунала заподозрили Ватикан и хорватскую Церковь в укрывательстве в францисканских монастырях генералов, обвиненных в преступлениях против человечности. Значит, все правда. Замошский медлил:

— Не удивляйся. В конечном счете мы оба делаем одно дело, каждый по мере своих возможностей. Ты не один испачкал руки.

— Кто вам сказал, что у меня руки грязные?

— Твой друг Люк поведал мне о ваших взглядах на ремесло полицейского.

— Это всего лишь теория.

— Ну ладно, я разделяю эту точку зрения. Необходимо, чтобы кто-нибудь взял на себя грязные дела, чтобы остальные — все остальные — могли жить с чистой совестью.

— Можно закурить?

— Тогда лучше выйти.

Мы расположились под черными сводами, в нескольких шагах от сада. Запахи смолы, мокрых листьев, разогретой солнцем гальки. Я курил свой «кэмел» и с удовольствием выдыхал дым. Первая сигарета за день… Каждый раз одна и та же новизна ощущений.

— Вчера, — заговорил я, — вы мне рассказывали о АИК. Вы сказали, что входите в специальную группу. Как она называется?

— Никак. Лучший способ сохранить секрет — это не иметь секрета. Мы монахи-рыцари, наследники Христова воинства, которое защищало Святую землю, но у нас нет устава.

В моей памяти вновь всплывали образы. Монастыри в Испании времен Реконкисты, крепости, построенные в пустынях Палестины. Монастырь, в котором я находился, — из того же ряда.

— Ваша группа занимается и сатанизмом?

— Наши враги многочисленны, Матье, но главный, самый опасный, самый… постоянный — это тот, кому удалось убедить нас в том, что его не существует.

Мне сразу же вспомнилась бессмертная фраза Бодлера из «Парижского сплина»: «…самая лучшая из всех выдумок дьявола — убедить нас в том, что его не существует!» [30] Но Замошский процитировал другой текст:

30

Пер. Т. Источниковой.

— «Зло не только недостаток чего-то, оно деяние живого существа, хитроумного, развратного и развращающего. Ужасная, таинственная и опасная реальность». Ты знаешь, кто это написал?

— Павел Шестой в энциклике семьдесят второго года. В то время этот отрывок наделал много шума.

— Совершенно верно. Ватикан уже тогда принимал дьявола всерьез, но с приходом Иоанна Павла Второго наша позиция еще более укрепилась. Ты знаешь, что Кароль Войтыла сам занимался экзорцизмом? — На его лице мелькнула улыбка. — Все, что ты видел внизу, профинансировано им. И большая часть наших средств идет на борьбу с Сатаной. Потому что в конечном счете это самое главное.

Я стоял у выхода в сад, спиной к солнцу. Замошский присел на каменный парапет с пятнами лишайника. После посещения бункера меня мучил один вопрос:

— Люк Субейра приезжал сюда?

— Один раз.

— Ему наверняка здесь понравилось.

— Люк был настоящий солдат. Но я тебе повторяю: ему не хватало выдержки. Он слишком верил в дьявола, чтобы эффективно с ним бороться.

Я подумал о сатанинских предметах, обнаруженных Лорой. Прелат продолжал:

— Чтобы сражаться с Сатаной, надо дистанцироваться от него. Никогда ему не верить, никогда его не слушать. Это парадокс, но чтобы одолеть демона как реальность, надо обходиться с ним как с химерой, как с миражом.

Я погасил сигарету о камень, затем спрятал окурок в карман. Замошский держался абсолютно прямо. Его широкие плечи, белый воротничок, седой бобрик волос говорили о мощи воина и излучали тайное обаяние. При общении с ним возникало необъяснимое чувство безопасности. Я спросил:

— А вы-то сами верите в дьявола? Я хочу сказать: в его физическую и духовную реальность?

Он рассмеялся:

— Чтобы тебе ответить, мне понадобится целый день. А может быть, еще и ночь. Ты читал «Плату за страх»?

— Давно.

— Помнишь, с чего она начинается?

— Нет.

— Жорж Арно писал: «Не следует искать в этой книге географической точности, которая всегда обманчива. Гватемалы, например, не существует. Я это знаю, потому что я там жил». [31] То же самое я мог бы я мог бы тебе сказать о дьяволе: «Лукавого не существует. Я это знаю: вот уже сорок лет, как я с ним сражаюсь».

— Все это лишь игра слов.

Замошский встал, вдохнул и грустно заметил:

31

Пер. Е. Фактрович, Ф. Мендельсон.