Присягнувшие Тьме

— Ты там был?

— Я обнаружил труп.

— Тебя и на пять минут нельзя одного оставить!

— Послушай. Выясни, сделан ли анализ надписи. Не было ли отпечатков пальцев или чего другого. Но к жандармам не приближайся, понял? Они не должны пронюхать, что делом интересуются. И меньше всего об этом следует знать судебному следователю, женщине по имени Корина Маньян.

— Что-нибудь еще, мой генерал?

— Да. Свяжись с разведслужбами, с отделом, занимающимся сектами, и проверь, есть ли у них досье на группы сатанистов. На типов, которые именуют себя «Невольниками». А иногда «Писцами».

Молчание. Фуко записывал. В заключение я сказал:

— Начинай двигаться во всех этих направлениях. Я скоро вернусь и расскажу тебе подробности.

Я спрятал телефон. Пусть продвигаясь ощупью, но я снова был в деле и продолжал надеяться, что все данные пересекутся в одной точке, которая укажет если не имя, то хотя бы вектор.

Я позвонил Свендсену. Несмотря на поздний час, его «алло» было бодрым. Едва узнав мой голос, он разразился криками:

— Что ты делаешь? С тобой невозможно связаться! Ты даже не шлешь сообщений!

— Я в Польше.

— В Польше?

— Ладно, это неважно. Мне очень нужно, чтобы ты сделал для меня одну вещь.

— У меня немало новостей.

— Я знаю. Я только что разговаривал с Фуко. Швед что-то проворчал, разочарованный, что не может первым сообщить мне о своих открытиях.

— Произошло убийство в Безансоне, — продолжал я. — Убили жандарма.

— Я читал об этом в «Монд» вчера вечером.

Значит, убийство все-таки привлекло внимание крупных газет. Это знак. В деле Симонис скоро произойдет прорыв. Отныне моя команда должна избегать не только жандармов, но и средств массовой информации. Я продолжал:

— Там должно быть вскрытие. Тебе надо будет связаться с Гийомом Вальре, судмедэкспертом больницы в Безансоне.

— Не знаю его.

— Знаешь. Вспомни, я просил тебя собрать о нем информацию.

— Депрессивный?

— Он самый. Попроси его рассказать поподробнее о трупе.

— С какой стати он мне будет отвечать?

— Я уже с ним разговаривал по поводу Сильви Симонис.

— Это то же самое дело?

— Тот же убийца, думаю. Из разложения тела он устраивает представление. Посмотрите вместе с Вальре, не найдется ли чего-то подобного на теле жандарма.

— Труп уже разложился?

Я живо вспомнил тошнотворный запах, роящихся мух и кафель, вымазанный кровью.

— Не до такой степени, как труп Сильви Симонис, но убийца ускорил процесс.

— Ты видел убитого?

— Позвони Вальре и расспроси его, а потом позвонишь мне.

— Этот убийца — тот самый тип, которого ты ищешь с самого начала?

В голове мелькнули надписи: на кафеле в ванной — «ТОЛЬКО ТЫ И Я» — и на деревянной стене исповедальни — «Я ЖДАЛ ТЕБЯ». Оторвавшись от своих мыслей, я заключил:

— Посмотри вместе с экспертом. Это ты должен получить ответы.

— Я позвоню ему прямо с утра.

Я закончил разговор и лежал на кровати, рассматривая окружавшие меня стены — черные, толстые, крепкие. Такие же стены защищали Манон…

Внезапно мои мысли снова вернулись к ней, и меня охватил чуть ли не юношеский трепет…

— Нет, — произнес я вслух, качая головой. — Я должен сосредоточиться на расследовании.

Допросить Манон Симонис и, пока я еще не утратил власть над собой, покинуть Польшу.

87

Среда, 6 ноября

Два дня с утра до вечера я слонялся по Кракову, стараясь избегать Манон. Но уклониться от встречи с принцессой было невозможно. Я заразился болезнью, но продолжал бороться, отказываясь потонуть в своих чувствах. Можно и иначе сказать: меня уже охватывал ужас при мысли, что я не понравился ей, что терплю поражение…

Я забыл о своем деле и бродил по городу, понапрасну растрачивая время. Даже не просматривал сообщения. Однако, проснувшись сегодня утром, я решил взяться за ум и начал с прослушивания голосовой почты. Звонили Фуко и Свендсен. По нескольку раз, со все возрастающей настойчивостью. Я позвонил обоим, но и там и там нарвался на автоответчик. Было 7 часов утра.

Я оделся, не приняв душа, — было слишком холодно, — и включил компьютер. Открыл почту. Досье Раймо Рихиимяки в переводе на английский еще не прибыло. Других значительных сообщений тоже не было. Я зашел на сайты просматриваемых мною газет — «Републик де Пирене», «Курье де Юра» и «Эст републикен». Тема уже себя исчерпала, отклики на убийства Бухольца и Сарразена были вялыми.

Я вернулся в сегодняшний день. Еще с ночи меня преследовала одна мысль: не пошарить ли в недрах этого монастыря, деятельность которого мне казалась все более подозрительной, несмотря на экскурсию с гидом Замошским?

Я попытался вернуться в подземную штаб-квартиру. Безуспешно. Биометрические датчики, камеры слежения, фотоэлементы. Зона строго охранялась и оказалась более недоступной, чем военный объект. Другие помещения на первом этаже также хранили свои тайны. Накануне я набросал план здания. Оно представляло собой прямоугольник, обрамляющий внутренний двор. Две его стороны, северная и восточная, принадлежали ордену бенедиктинок, а две другие, южная и западная, священникам. В каждой части была своя церковь. Единственной общей зоной являлась столовая, где мужчины и женщины ели по очереди.

Я сосредоточился на юго-западной части и заштриховал карандашом помещения, в которых уже побывал. На первом этаже — административные офисы, далее библиотека, где семинаристы готовили диссертации по религиозной истории Польши. Затем часовня и зона отдыха. Оставались два неизвестных зала в месте соединения южной и западной сторон. Я готов был держать пари, что это личный офис Замошского и зал тайных собраний…

Надев плащ, я отправился на утреннюю прогулку. Бенедиктинки молились, а святые отцы были заняты завтраком. Идеальное время.

Я спустился по лестнице на первый этаж. Медленно занимался день. В углу, образованном двумя галереями, я остановился перед дверью, за которой, по моим представлениям, находилась большая комната — предположительно секретный зал. Веяло влажным камнем, самшитом и кипарисом. От холода каждое ощущение становилось более ярким и резким. Я достал отмычку, вставил первый ключ и понял, что дверь не заперта.

Еще одна часовня — длиннее первой и гораздо таинственнее.

За высокими узкими окнами угадывалась голубизна неба — таким оно бывает на заре. Вглубь уходили ряды стульев и пюпитры с закрытыми крышками. Ни алтаря, ни креста. Только роза на серебристом витраже в глубине зала, похожая на смятую фольгу.