Привет, любимая

Невеселые мысли бродили в голове. Очень невеселые. Такая карусель вокруг завертелась. Одни сплошные неприятности, а сил бороться нет. Да и какой из меня борец? Лучший выход из положения - уехать домой. Вот до чего я додумалась. В самом деле, где лучше всего зализывать раны? Дома, конечно. Мы все живем в городе. Или почти все. В деревню приезжаем в каникулы и на выходные. И общаемся только здесь. Если не считать нас со Светкой. Все равно, последнее лето я здесь. Уеду на месяц раньше. Подумаешь! А в городе... Город такой большой, что случайная встреча там почти невозможна. Да и что мне случайная встреча в толпе людей? Уехать домой - единственный разумный выход. И достойный. Решено, я уеду. Через два дня. Лучше, через три. Мне с этим Крокодилом, с Толиком, еще посчитаться надо. За "дуру-девку".

Как только решение было принято, сразу возникла жажда деятельности. Надо чемодан собрать, с тетей Ниной объясниться. Я вскочила на ноги. От озера шла толпа ребят. Они что-то кричали мне и призывно махали руками. Есть и другая дорога домой. Можно обойтись без столкновения. Все решено. Эти люди вычеркнуты из моей жизни. И точка.

* * *

Тетя Нина была поставлена в известность сразу.

– Через три дня я уезжаю домой.

– Что?
– переспросила она.

– Через три дня я уезжаю домой.

До глубокой ночи мы выясняли отношения с теткой. Потом расплакались. Потом помирились и сели играть в карты. Так и уснули на кухне - на драном топчане.

Вечером следующего дня мы отправились к магазину, звонить моему отцу. И опять невезение. В очереди к автомату перед нами только четверо. Все те же Светка с Олегом и Мишка с Толиком. Вот вездесущие! Они только переглянулись между собой и вежливо уступили тете Нине свою очередь.

Тетка затолкала меня в тесную кабинку рядом с собой. Орала она в трубку так, что ее слышала вся деревня:

– Да... Я не знаю, что с ней сделалося... Нет, я довольна... Ну, впрямь довольна... Да, нет, это не я ж... Это она сама... Не хочет быть у меня... Володя, я тебе русским языком говорю, она завтра уезжает домой... Да... Что, я ее силой держать буду?... Нет, здорова... Да ты сам с ней поговори!

Тетка сунула мне в руку трубку. Я вытерла со лба пот. В кабинке было душно.

– Здравствуй, пап. ... Да, еду. Завтра...

Мишка, который делал подозрительные круги вокруг будки, застыл, как вкопанный. Олег, Толик, Светка разом повернулись к нам и уставились на меня. И, может, пыльное стекло будки, может, вечерний свет сыграли с ними злую шутку? Но мне они показались бледными, слегка перепуганными.

– Нет, пап. Сейчас не могу... Я все равно... Ладно... Ладно, я сказала... Приеду и поговорим...

Вешая трубку на рычажок я тихо спросила тетку:

– Теть Нин, можно я тебя под руку возьму?

Она оглянулась вокруг, понимающе улыбнулась и подставила локоть. Так мы и вывалились из будки под ручку. Если у кого-то возникло желание подойти, то теперь оно было точно неосуществимо. Все подходы сознательно заминированы. И это доставляло особого рода удовольствие. Кроме всего прочего, с утра удалось осуществить план мести Толику. И целого дня, как планировалось вначале, не понадобилось. Прямо после ухода стада оказалось, что задрипанный мопед этого Крокодила остался на улице без хозяина. И рядом никого нет. Я метнулась домой. Через пять минут в бензобаке мопеда тихо растворялись четыре куска сахара-рафинада. Можно бы и два - вполне достаточно, но четыре - надежней. Влетит Толику от матери крепко. Один ремонт в мастерской займет несколько месяцев. Я уж не говорю о деньгах. Долго он будет меня помнить. Вот и все. Теперь можно уезжать со спокойной совестью.

Дома тетя Нина сказала мне:

– Слышь-ка, Александра, сядь. Поговорим.

Я села и уставилась на нее. Опять, что ли начнем выяснять отношения?

– Ну, с какого дурика ты чудишь?
– устало проговорила тетка.
– Я ить не дура. Я вот в будке-то постояла, так все и поняла.

– Да не все ты поняла, теть Нин. Не могла ты все понять.

– Пусть не все, а тоже не слепая. Ты плюнь на него-то. Плюнь. Мало ли парней вокруг?

Я молчала. Как ей объяснить то, что не могу объяснить самой себе?

– Вон Рыженький, - опять завелась тетка.
– Как его? Мишка, что ли? Ну, Соколихи внук. Так котору неделю возле нашей калитки отирается. А что? Он парень видный. По нем у нас много девок сохнет. И бабы. Молодые которые. А на этого своего плюнь!

– Да на кого?
– я сделала вид, что не понимаю.

– На Олега своего! Тьфу! Цыган он и есть цыган бессовестный.

– Ты за что на него взъелась-то?

– А так...
– разозлилась тетка.
– И ненашенские они. Пришлые.

– Как пришлые?
– уже по-настоящему не поняла я.

– А вот так, - пояснила она.
– Бабка их, Люба, - беженка. К нам ее во время войны определили. На постой к Калмыкову Витаське. Она у них после войны полдома купила. Работала на номерном заводе. Отсюда в город моталась. Муж у нее в сорок третьем погиб, у Любы... А Мишка наш, коренной. Сама знаешь, Кузнецовых здесь полдеревни.

Ничего себе, аргументики. И чего это она так за Мишку переживает? Не родня, вроде. Я встала и прошлась по комнате. Остановилась возле ходиков, поправила шишку-маятник.

– Да Рыжий твой тоже мне веселую жизнь устроил.

Я не ждала от тети Нины такой реакции. Она расширила глаза и медленно прикрыла рот рукой. Меня зло разобрало. Хорошо же она обо мне думает.

– Не таращься на меня так. Ну, чего уставилась? Все у меня в порядке. Не вру. Никого к себе не подпускала. Я - о другом.

Тетя Нина с шумом перевела дыхание. Ишь ты, как испугалась. А если бы мы с Рыжим... того? С ума бы сошла?