Привычка выживать

Равнодушная часть его во всем происходящем смогла бы найти некую высшую справедливость. Но охмор Китнисс – не высшая справедливость. Охмор Китнисс – это привет с того света, с наилучшими пожеланиями от мертвого Президента Сноу. Сам Президент, находящийся вместе с Питом, но не отражающийся ни в одном из зеркал, хранит молчание. Теперь он не так разговорчив, как в прежние времена. Быть может, время его пребывания в качестве личной галлюцинации Пита, подходит к концу. Но, черт возьми, эта пытка не может продолжаться вечно!

Будто в ответ на безмолвный крик Пита включается один из мониторов. Пита не интересует происходящее на экране. Пита вообще ничего не интересует, кроме работающего со все большими паузами механизма внутри него самого, поэтому большую часть вступления Тома он пропускает мимо.

(- Какая непозволительная расточительность, - не следует его примеру мертвый Президент Сноу. – Страна почти находится на грани экономической катастрофы, а они тратят немыслимые суммы на какую-то там сцену. К тому же, не такую шикарную, как прежде. – Пит слышит в его голосе самодовольство.)

Появление первой тройки победителей на недолгий период времени привлекает его внимание. Бити кажется ему незнакомым и слишком важным для обычной лабораторной крысы. Пит улыбается, вспомнив вечер, который посвятил приготовлению этой крысе нормального ужина. Улыбка его становится еще теплее, когда вместо одного голодного Бити за столом оказались почти все шумные жители Тренажерного Центра. Даже через призму прошлого они не кажутся ему счастливыми, но ведь именно в тот вечер они жили. Жили друг с другом, почти выглядя, как одна большая и ненормальная семья. В настоящем Пит отмечает скованность движений Энорабии, которая неплохо скрывает последствия своей свежей травмы, хотя и не может порой сдержать своего злого цинизма, умело превращаемого стараниями Тома в оригинальное чувство юмора. Джоанна, если верить наблюдениям со стороны, умудряется получать удовольствие от происходящего. И не упускает возможности дружески ткнуть сидящую через Бити Энорабию в плечо. Пит качает головой, представляя, что за каждый такой тычок вторая мысленно снимает с Мейсон слой кожи. А на людях вторая отвечает завуалированной гадостью и улыбается, не показывая свои убийственные зубы.

Самое забавное в том, что они неплохо справляются с поставленной задачей. Даже знакомые с подоплекой Голодных Игр сейчас должны проникнуться всеобщей доброжелательностью. Должны принять на веру пафосные слова о том, что все победители сейчас олицетворяют собой единство Капитолия и Дистриктов.

Пит не проникается. Пита охватывает отвращение.

Мертвый Президент Сноу закатывает глаза.

(- Они все слишком долго выживали. Они не готовы отдать свои жизни сейчас.)

Мертвый Президент продолжает бормотать что-то под нос, пока они в сопровождении охраны перемещаются в подсобное помещение с большим экраном и Каролиной Сноу, сидящей у этого экрана с тарелкой каких-то вкусностей. Рядом со своей живой внучкой Президент Сноу замолкает, и почти что растворяется в пространстве. Впрочем, Пит и не обращает внимания на призрак своего мертвого врага, потому что судорожно подбирает слова, чтобы начать разговор с девочкой, еще вчера говорившей ему о ненависти.

Особой изобретательностью начало разговора не отличается.

– Привет, - говорит Пит.

И, разумеется, не получает ответа. Каролина сосредоточенно пережевывает печенье, не сводя взгляда с экрана телевизора. Это порядком выводит Мелларка из себя. В нем просыпается учитель, пусть и не рисования. Спокойно, но повысив голос, Пит выговаривает своей бывшей ученице о вреде подобного времяпровождения, и Каролина, уже косясь в его сторону недобрым взглядом, послушно убирает тарелку с едой в сторону.

На сцене в этот самый момент появляется новая пара участников. Пит качает головой, впервые видя гармонично одетую пару из двенадцатого Дистрикта. Хмурого Хеймитча. Улыбающуюся Эффи. Пит старается не упустить ни единой детали, вроде того, как крепко Эффи держится за предоставленную руку. Его удивляет странная улыбка Хеймитча, особенно в самый первый момент появления на сцене. Но присутствие Каролины не позволяет ему погрузиться в происходящее на сцене слишком глубоко. Девчонка ерзает на месте, и, кажется, готова к диалогу. Неприятному, но все-таки диалогу.

И первая ее фраза ставит Пита в тупик.

– Я знаю, что ты не мог поступить по-другому, - говорит девочка. – Но это все равно нечестно.

В серьезном голосе ее сквозит обида. От вчерашней сдержанной ненависти уже не осталось и следа. Питу сложно представить, чтобы взгляд ребенка претерпевал за неполные сутки такие кардинальные изменения. Питу сложно понять, что чувствует Каролина, но он не потребует объяснений. Ему не хочется разбираться в подоплеке происходящего, используя чужие точки зрения. Он был вчера в столовой, чтобы видеть все собственными глазами. Но он не может отделаться от странного чувства, что происходящее именно сейчас – только иллюзия.

– Я не простила тебя, - добавляет Каролина. – Я не знаю, могу ли простить тебя. Я не знаю, смогу ли я простить ее, - вновь пауза.

– Ты должна понимать, что Китнисс…

– Я не понимаю Китнисс. Теперь, - девчонка качает головой. – Я слишком маленькая, чтобы понимать. Я хочу обижаться на непонятных взрослых и предвкушать нелепую месть, - уголок губы ее дрожит от сдерживаемой до поры до времени улыбки, но на глазах выступают слезы. – Дед учил меня отвечать ударом на удары. Дед учил меня, что месть приятна даже остывшей.

– Месть?

– Китнисс хотела убить меня, - Каролина отворачивается. – Еще до того, как узнала меня. Она ведь голосовала за проведение 76 Голодных Игр, я знаю. И я знаю, что у нее никогда не было причин так хорошо относиться ко мне. Только то, что мой дед просил верить ей, должно было насторожить меня, но…

Выдержки ей все-таки не хватает. Скрываемые чувства становятся слишком сильными. Она уже не сдерживает слез, и не отстраняется от осторожного прикосновения Пита. Сейчас она выглядит даже младше своих двенадцати лет. И пусть в глазах ее таится боль нескольких сотен прожитых жизней, на проверку она оказывается ребенком. Слабым, беззащитным, нуждающимся и в одобрении, и в окрике. Пит рассеянно гладит ее по голове. Боится что-либо сказать. Любое неправильное слово заставит ее вновь закрыться, может, на нескончаемо долгое время.

Пит может сказать ей, что она не виновата. Что она не могла знать о том, что сотворили с Китнисс в белых комнатах для того, чтобы Китнисс так жаждала защитить внучку своего заклятого врага. Что сама Китнисс, прежняя Китнисс, Китнисс, которую Каролина никогда уже не узнает, не стала бы целиться из лука в двенадцатилетнего ребенка. Что это же Китнисс! Но вслух он, разумеется, ничего не говорит. И девочка ему, должно быть, благодарна. Она затихает, потом отстраняется, неловко, с явным смущением, не поднимает глаз. Дрожащей рукой вытирает слезы, шмыгает носом и не отвергает протянутую Питом салфетку.

– Прости.

– Обещаю, что это останется между нами, - говорит Пит, и делает вид, что полностью поглощен происходящим на сцене.

Камера отвлекается от победителей. Показывают кажущийся бесконечным зрительный зал, затем – ложу Президента, со всеми министрами, и ложи представителей всех дистриктов. Пит морщится, изучая незнакомые в большинстве лица, и читая на них озабоченность происходящим, а не запланированное патриотическое воодушевление.

– А где Плутарх? – спрашивает Пит. Каролина фыркает.