Признание маленького черного платья

– Да, что ж, – продолжала мисс Лэнгли, – как только я открыла сундук – что, кстати сказать, оказалось нелегким делом, замок был дьявольски сложным – и обнаружила это платье…

– Вы взломали чужой сундук? – выпалил он.

– Господи, нет! Я просто открыла замок отмычкой, но, как я говорила… – Девушка замолчала и посмотрела на него. – О, Боже, я шокировала вас. Почему я постоянно забываю, кем вы являетесь?

Ларкен ощутил тяжесть ее взгляда, проникающего за его воротничок, мимо дурно пахнущей помады, вплоть до того места, которое она дразня приоткрыла прошлой ночью.

– Вы открыли замок отмычкой? – сумел произнести Ларкен, возвращаясь к более безопасной теме перечисления ее преступлений. Взлом чужого имущества. Похищение одежды.

Искушение викария лодыжками и призывными взглядами.

– Да, но он оказался довольно хитроумным. Вероятно, французского производства. Французы – очень недоверчивые люди. Их замки сделаны так, что их всегда труднее открыть, чем английские. – Она опустила Брута на землю, и песик отправился обнюхивать камни и фауну. – Боюсь, что настоящим преступлением были те туфли. Они божественны, не так ли?

Губы мисс Лэнгли приоткрылись, затем она улыбнулась ему, и стало ясно, что она имела в виду не туфли, а поцелуй, которым они обменялись.

Ларкен сделал глубокий вдох. Затем еще один. Осторожнее, приятель. Помни, что ты викарий.

– Вы имеете в виду ту пару, в которых вы споткнулись?

– О, да, в них дьявольски неудобно ходить, но, как говорила няня Джамилла, «ради моды женщины должны переносить всевозможные испытания». А эти туфли выглядели так искушающе. Вас когда-нибудь искушала пара туфель, мистер Райдер?

Да, такое было. По правде говоря, прошлой ночью. Но Ларкен не собирался признаваться ей в этом. Он сделал еще один вдох и опустил взгляд на книгу, которую держал в руке, пытаясь вспомнить только что прочитанный скучный и высокопарный отрывок.

– О, что это вы читаете? – спросила мисс Лэнгли, указывая на книгу.

Ларкен поднял том вверх и показал ей.

– Проповеди Фордайса. На самом деле я пытался запомнить подходящий отрывок.

Она сморщила нос.

– Фордайс? Вы собираетесь в воскресенье читать проповедь из Фордайса?

– Ну да, – ответил он, вполне готовый разразиться запланированной пустопорожней речью о назидательных свойствах проповедей унылого священника, когда до него наконец-то дошли ее слова.

Вы собираетесь в воскресенье читать проповедь из Фордайса?

В смысле, в это воскресенье? Его взгляд мгновенно метнулся к тому месту, где, как он знал, прятался Темпл. Который, по всей вероятности, сейчас согнулся пополам от смеха.

О, это задание становится все лучше и лучше.

– Проповедь? В это воскресенье? Что ж, я не думал…

– Конечно, вы, вероятно, не думали об этом, – торопливо произнесла девушка. – Но старому викарию герцога в последнее время нездоровится, и со всеми хлопотами по организации приема, полагаю, что Фелисити забыла сообщить вам. Она планирует заменить вами мистера Робертса в воскресенье, хотя бы только для того, чтобы выставить вас в выгодном свете перед мисс ДеФиссер.

Да, она и в самом деле имела в виду это воскресенье. Это означало, что у Ларкена не было иного выбора, кроме как найти Дэшуэлла до вечера субботы и уехать задолго до того, как утром в воскресенье зазвонят церковные колокола.

Тем не менее, он покачал головой. Решительно.

– Я не могу… другими словами, я был бы… – В этот раз он затруднился найти нужное объяснение тому, почему он предпочтет быть повешенным и четвертованным вместо того, чтобы встать перед всеми гостями, слугами Холлиндрейка и жителями соседней деревни и выставить себя на посмешище.

Не то чтобы Ларкен слишком сильно беспокоился о состоянии своей бессмертной души, но он не мог не представлять, что существует небольшое отличие между мистером Райдером, исполняющим свои обязанности на протяжении недели, и викарием, предлагающим духовную помощь… если только не о том, как быть проклятым до скончания веков.

– О, вы отлично справитесь. – Теперь настала очередь мисс Лэнгли лукаво улыбнуться. – Однако я посоветовала бы вам не цитировать Фордайса. Как правило, он приводит Фелисити в дурное расположение духа.

– А вас, мисс Лэнгли? Каково ваше мнение о добром священнике?

– Мое? – Она покачала головой. – Я не думаю…

– Определенно, у вас есть мнение… – заявил Ларкен, полагая, что его слова прозвучали весьма убедительно – как у заинтересованного викария.

– О да, но не думаю, что вы слишком высоко оцените мое мнение о мистере Фордайсе.

Ларкен бросил взгляд на том, который держал в руках.

– Почту за честь услышать ваши мысли.

Девушка весело и с недоверием фыркнула. Скорее, хмыкнула, предполагая совсем обратное.

– Помните о том, что это вы настояли.

– Запомню. Умоляю, продолжайте.

– Начать хотя бы с его взглядов на брак, – произнесла она, пожав плечами.

– На брак?

– Да, на брак, – ответила мисс Лэнгли на этот раз с большей горячностью. А затем она изложила ему свое мнение. – Силы небесные! Удивительно, что хоть одна леди вышла замуж, послушав, как он описывает подобный союз. Брак, как бы ни так! Больше похоже на ссылку в какую-то колонию среди дикарей. – Она погрозила ему пальцем. – Няня Рана говорила, что брак должен быть благословенным соединением радости и удовольствия.

Ларкен знал, что не стоило спрашивать, но не смог удержаться.

– Няня Рана?

– О да, наша дорогая нянюшка в Константинополе.

– И она была замужем?

Мисс Лэнгли засмеялась.

– О, Боже, нет. Она – наложница, которую султан подарил папе, после того, как умерла моя мама.

– Кто-кто?

– Наложница, – повторила она. – Вы знаете, кто это такая?

Ларкен поднял руку, чтобы предотвратить объяснение.

– Да, я знаю, кто это такая. Но я не могу представить, чтобы ваш отец предоставил подобной женщине…

– Заботиться о своих дочерях?

– Верно, – проговорил он, щелкнув пальцами. Даже если бы ему не полагалось выразить потрясение нравственными осложнениями подобной ситуации, его британская сущность оказалась по-настоящему ошеломлена.

– У него практически не было выбора. В городе свирепствовала лихорадка. Моя мама умерла, так же, как и ее горничная, которая приехала с нами в Константинополь. А кому-то нужно было заботиться о нас с Фелисити, практически младенцах. Папа был опустошен потерей маман, а мы были так малы… Что он мог сделать? Кроме того, он нанес бы оскорбление султану, если бы отказался. В действительности, няня Рана оказалась чудесной женщиной. У нее были очень выразительные глаза и негромкий, приятный смех. – Девушка отвела взгляд в сторону, словно эти воспоминания являлись слишком дорогими, слишком интимными, чтобы разделять их с кем-то.