Призрачный отель II. Куклы Маэстро

— Никаких сделок с тобой, тваль.

У Вана было четыре режима общения. Первый — молчание. Второй — два-три слова, произносимые порой вообще не к месту. Третий — складное лопотание с сильным акцентом. И четвёртый — практически идеальное владение русским языком. Ну, разве что казалось, что русский немного картавит.

Сейчас Ван выбрал третий режим. Мне показалось — а в призрачном мире интуиции и озарениям лучше доверять — что это был психологический момент. Ксенофобия всё же — какое-то глубинное чувство, в той или иной мере присущее каждому человеку. Когда тебя пытает земляк — это одно. С земляком можно договориться, убедить. А когда китаец, который повторяет русские слова, как автомат, и вообще, скорее всего, не понимает, что ты ему говоришь — другое.

На Маэстро, правда, этот приём не действовал. По крайней мере, визуально он не производил впечатления даже встревоженного.

— Зря, — покачал головой Маэстро. — Очень зря. Вы отпускаете меня. Получаете все души целыми и невредимыми, делаете с ними… Ну, что вы там делаете? Заливаете сказки насчёт вечной жизни и прекрасного Света.

— На самом деле не всегда. — Ван, заложив руки за спину, прошёлся от одной стойки со стиральными машинами до другой. — Кому-то плавда нужен лассказ пло Небеса и Свет. Кому-то — сделать движение души и отолваться от Земли. Кому-то что-то узнать или понять. Многих не понимаем мы. На самом деле мы всех не понимаем. Почему душа отклывается одному и не хочет длугому?

— Ты что — решил поболтать со мной о работе? — Маэстро вскинул брови.

Глава 25

Я такому повороту тоже удивился. К чему эти откровенности с врагом? Но Ван, похоже, твёрдо знал, что делает.

— Одно мы знаем точно. В каждой душе есть хотя бы исколка Света, иначе она бы не смогла быть. И до этой исколки можно достучаться. Можно лаздуть из этой исколки пожал. Холоший пожал.

— Прибереги пропаганду для клиентов. Мне не нужны сказки про хороший Свет. Я знаю то, о чём вы предпочитаете не рассказывать. Человек в этом Свете сгорает дотла.

— Нет, ты не плав. Не человек, но лишь его лазум. И не сголает, а ластволяется.

— А что есть человек, у которого отняли тело? Только разум.

— Лазум человека стлемится познать мил, вселенную. — Ван продолжал ходить между стиральными машинами, а Маэстро следил за ним взглядом. — Моя теолия. У каждого есть своя теолия. Вот моя. Лазум, не желающий познать, полождает пустышек. Лазум, котолый стлемится понять — наш клиент. Лазум, котолый уже понял — плосветлённый.

— Разум, который растворился — мёртвый.

— Ошибаешься. Что значит понять? Понять — значит, плинять, сделать частью себя. А если то, что ты понимаешь, больше тебя — то ты становишься его частью. Свет не зовёт к себе насильно, глупый ты человек. Иначе мы были бы не нужны. Вознесение — это когда человеческий лазум понимает и плинимает. Желтвует ничтожным лади бесконечно великого. — Ван остановился, глядя, судя по всему, на своё отражение в крышке стиральной машины второго яруса. — Бесконечно великого и благого. И каждая душа стлемится к этому. Лазум делжит. Иногда надо убедить лазум. Иногда — отодвинуть лазум. Но чаще надо говолить с душой, и тогда она сама отбласывает лазум — и летит навстлечу Свету.

— Красивая философия. Она не объясняет только сущей мелочи. Для чего людям был дан разум, если он в итоге превращается в проблему.

— А для чего бабочке дана куколка? — Ван повернулся к Маэстро. — Для чего молочные зубы лебёнку? Зачем по весне набухают почки на делевьях?

Ван замолчал, давая Маэстро возможность возразить, но тот молчал. И тогда Ван продолжил:

— Глупый лебёнок может отказаться ласти. Куколка может остаться куколкой, а почка не дать листа. Это не плекласно, а стлашно. Убить себя из стлаха стать лучше. Не сплавиться с собственным лазумом. Позол. И в глубине души каждый понимает, что это позол. Даже самый заколенелый мателиалист иногда видит во сне Свет и плачет. А плоснувшись, не помнит. Лазум клепко делжит поводья.

Мне показалось, что я слышу звук, которого тут быть не должно. Прислушавшись, понял, что не ошибся. Маэстро тяжело дышал. Ван стоял напротив, глядя ему в глаза. Стоял спиной ко мне, и я видел часть лица Маэстро.

— Что ты сейчас делаешь? — процедил Маэстро сквозь зубы.

— Свою лаботу.

— Ты рехнулся, раскосый?!

— Китаиса уметь делать только свою лаботу, господина. Звать душа к Свету. Или готовить лис.

Ван издевательски поклонился.

— Ты никогда не доведёшь меня до вознесения! — заорал Маэстро.

— С тобой у меня много влемени. Тебя питают души.

— Такие как я не возносятся!

— Я уже возносил пожилателя, не беспокойся. Это тлудно. Но я сделаю тебе холошо, обещаю.

— Да пошёл ты! — Маэстро рванулся, почти было встал, но натянувшиеся цепи заставили его рухнуть обратно. — Прекрати это дерьмо! Со мной не пройдёт!

— Лазум бьётся в истелике, — спокойно сказал Ван. — Пливык считать себя господином. Но его сила — пшик! Иллюзия! Душа найдёт путь. Я велю. А ты вель в мою велу в тебя.

С огромным трудом Маэстро взял себя в руки. Он повернул голову и уставился прямо на меня.

— Нас тут, кажется, подслушивают, — процедил он сквозь зубы. — Этот многообещающий новичок, ну да, ну да. Ты ведь тут уже достаточно давно, парень? Слышал всё? Твои друзья решили принести в жертву пять человеческих душ. Конечно, они будут врать себе, что это выгодно, что если меня освободить, то я загублю намного больше. Но ты-то понимаешь.

— Что именно я понимаю?

Прятаться больше не имело смысла, и я вышел из своего «укрытия».

— Что в тот момент, когда ты начинаешь жертвовать людьми, оправдывая себя логикой и математикой, ты превращаешься в меня. — Маэстро оскалился в омерзительной ухмылке. — Такая у нас игра. Что случится раньше? Я испугаюсь вознесения и расскажу, где прячу души, или души погибнут, и все твои друзья превратятся в моих соратников? Конечно, они не сразу смирятся с этой мыслью. Но ни один поступок не проходит бесследно. И от этого им не отмыться. Вот такая игра. А на чьей стороне ты?

Я опустил взгляд. Это вышло непроизвольно и, по сути, ничего не означало. Но голос Маэстро звучал удовлетворённо.

— Подумай-подумай. Идиоты полагают, что мир чёрно-белый. А твои друзья пошли ещё дальше, возомнив мир чисто белым. К счастью, всегда найдётся кто-то, кто напомнит о реальном положении вещей.

— Я тебя не звал! — рявкнул, обернувшись ко мне, Ван. Глаза сверкнули злостью.

Маэстро расхохотался.

— О, ну конечно! Тебя они сюда не зовут, мальчик. Ты нужен лишь для того, чтобы рисковать жизнью — во имя того, о чём не имеешь ни малейшего представления. А что им делать, они будут решать без тебя. — Маэстро впился взглядом мне в лицо. — Они топчут эту землю уже сотни лет. Души для них давно превратились в разменную монету. Они считают их так же, как считали бы свиней на скотном дворе! Больше-меньше — вот всё, что имеет значение. Если нужно пожертвовать малым количеством, чтобы спасти большее — они это сделают, не сомневайся. У тебя не спросят. Ты для них — никто. Пешка в их игре.