Призрак прекрасной дамы

Следом за Денисовым из приоткрытой двери величественно выплыл тощий лысый уродец с просторными ушами. Он напоминал абортированный эмбрион крупной хищной кошки – пумы или рыси. Вышел и злобно уставился на Матюху.

– Это кто?

Татка расплылась в улыбке, подхватила серо-розовую освежёванную тушку и умильно прижала к груди. Кошак прижмурил янтарные глаза и боднул лысой башкой её руку – типа: давай, гладь меня.

– Знакомься, это Омон Ра, – Тата ласково почесала безволосую тварь за ухом.

– А почему он лысый? Облез?

– Нет, что ты! Это порода такая – сфинкс. У него родословная как у настоящего фараона – голубая кровь.

Вырожденец хренов! Матюха с кислой улыбкой поднёс ладонь, чтобы погладить морщинистую кожу уродца. Но тот предупреждающе зашипел – не принял фамильярности чужака.

– Ну, ничего, – утешила тётка, – познакомитесь поближе – поладите. Что ты застыл в прихожей, как неродной? Проходи, осваивайся.

Матюха повёл носом, принюхался: в доме стоял запах свежесделанного качественного ремонта.

– Что, мастикой пахнет? – заметила гримасу Татка. – Я проветриваю-проветриваю и никак не могу выветрить этот запах. Мы с Валерой уже привыкли. Ладно, пошли, покажу тебе нашу главную достопримечательность.

Тата провела Матвея по длинному широкому коридору и распахнула двустворчатую дверь. Оп-пачки! Он даже присвистнул от удивления. Это же Эрмитаж какой-то! Матюха попал в огромный зал с просторными окнами и фонарём эркера, с наборным паркетом и высокими, от пола до потолка, зеркалами в литых рамах. На росписях стен в золочёных виньетках танцевали тяжелобёдрые нимфы в туниках, порхали среди облаков розовопопые амуры, и козлоногие сатиры играли на свирелях.

– Музей! Стопроцентов. Ничего, что от меня разит потом, а не фиалками?

Татка засмеялась, довольная произведённым эффектом.

– Валера решил восстановить в этом зале исторический интерьер, – короткий благодарный взгляд на подпиравшего двери мужа. – В советское время здесь была коммуналка. Вот такие крохотные комнатки-пенальчики, – показывая размер, Тата почти вплотную свела большой и указательный пальцы. – В девяностые коммуналку расселили, перегородки снесли. Прошлые владельцы сделали здесь стандартный евроремонт. Получилось чистенько, но безлико. А когда мы купили квартиру, Валера предложил вернуть первозданный вид хотя бы одному помещению. К счастью, в архивах сохранились рисунки.

Татка обычно говорила «мы»: мы завели, мы купили. А выбор интерьера целиком приписала Денисову. Разве нормальный человек станет жить в музее? Здесь всё было показушным, неживым. Пустоту зала заполняло гулкое неуютное эхо. Расставленные вдоль стен белые стулья на кривых кавалерийских ножках отпугивали нечеловечески-прямыми жёсткими спинками. Часы в белом гробике футляра методично размахивали маятником. А в углу лакированным монстром застыло фортепьяно. Для кого? Всё, что Татка могла изобразить на пианино, был пресловутый собачий вальс: та-да-дам-там-там… Да и Денисов, походу, тоже не блистал музыкальными талантами.

– А пианино зачем? – выплеснул раздражение Матюха.

– Здесь у графов Тормазовых был музыкальный салон. Валера просто следовал исторической правде. Кстати, можно будет ввести традицию музыкальных вечеров – пригласить хорошего пианиста. Правда, родной?

Денисов с обожанием улыбнулся жене: он почти во всём с ней соглашался. Как этот чувак управлял бизнесом, если дома вёл себя откровенным подкаблучником?

Сфинкс на руках у тётки громко мяукнул, выкрутился винтом и спрыгнул на пол. Пружинистой походкой он подошёл к одному из зеркал и застыл, уставившись немигающим взглядом в собственное отражение.

– Чего это он? – удивился Матвей.

– Не знаю. Судя по всему, Омону Ра нравится любоваться собой. Он у нас слегка тщеславен.

– Нарцисс хренов. А остальные комнаты в том же духе?

– Нет, – Татка отрицательно покачала головой. – Остальные – нормальные. Пойдём, я покажу тебе гостевую спальню. Душ не хочешь принять? Чтобы потом не разило, – ехидно уколола тётушка. – Не уверена, что в ванной есть гель с фиалковым запахом. Но поищи, может, найдешь что-то подходящее.

Татка прошла вперёд, а Денисов задержал Матюху в дверях неожиданным вопросом:

– Ты ей что-нибудь привёз?

– В смысле? Что я должен был привезти?

– Цветы. Или коробку конфет. Да хоть шоколадку московскую для любимой тётушки.

От справедливого упрёка Матвей сконфузился, но тут же нашёл подходящую отмазку:

– Что, в Питере московского шоколада нет? А цветы неудобно везти. Хорош бы я был: на байке с букетом в зубах. Да и зубы у меня под шлемом.

Но Денисов не оценил юмора:

– Как легко придумать оправдание! Продолжаешь разыгрывать из себя маленького мальчика, которому все должны, а он никому ничего не должен?

– Маленького мальчика? – Матвей машинально расправил накачанные в тренажёрке плечи. – Хочешь, померимся?

– Нет, – разочарованно проронил Денисов. – Я же не о росте говорю. Ты всё никак не повзрослеешь, тётушкин племянник.

– Хорош мне нотации читать! – зло огрызнулся Назимов и применил запрещённый прием. – Воспитывай своих детей, папаша (у Денисова были дочь и сын от двух предыдущих браков).

Через полчаса Матвей вышел из ванной с влажными волосами и обнаженным торсом, на котором рельефно выделялись шесть зачётных кубиков пресса – предмет собственной гордости и чужой зависти.

– Какой же ты у меня красавчик, Матюша! – Татка любовно дотронулась до его плеча. И тут же отреагировала на свежую картинку. – Ты что, сделал новую татуировку?

Назимов самодовольно погладил пятнистую саламандру под правой ключицей. Её длинный хвост тянулся через плечо и свисал вниз по руке аксельбантом. Левый бицепс охватывал терновый венец, но колючки были набиты три года назад – новой была только ящерица.

– Нравится? – Матвей поиграл грудными мышцами, отчего саламандра зашевелилась, будто живая.

Татка неопределённо пожала плечами:

– Красиво. Но лично я предпочитаю живопись в интерьерах, а не на теле.

Матвей заметил согласную улыбку Денисова, и от этого осуждающего единомыслия захотелось ляпнуть что-то неприличное.

– Татуль, ты просто не в тренде, – небрежно бросил он. – Я хочу ещё на жопе татуху набить – улыбку Чеширского кота через две половинки. Видел у одного чувака в раздевалке – очень круто. Прикинь, ходит такой и улыбается задом.