Призраки иного мира

— Ты что задумал? – удивлённо спросила Селестия.

В ответ я провёл ладонью от основания её рога до макушки и, придав физиономии самый добрый взгляд, сказал:

— Попросить прощения?

— За что? – спросила Селестия.

— За всё, - ответил я. — За каждого убитого пони, за каждого непони, за героев, даже Литлпип, за все прошлые деяния и за то, что сделаю в будущем и прошлом, а также за то, что собираюсь сделать сейчас. Прости, если не оправдаю ожиданий.

— Я тебя прощаю, - ответила Селестия тоже с добрым взглядом. — Главное, что ты раскаялся и желаешь поступать правиль…

Договорить Селестии не дал. Ожидание момента смерти само по себе как пытка, так что лучше, чтобы этот момент был внезапен. Я не стал медлить и, получив прощение, с хрустом свернул её толстую шею. Селестия не умерла, в её больших глазах всё ещё была жизнь, но её тело подкосилось, а из пасти вывалился язык. Однако я был твёрдо намерен выполнить предсмертную волю павшей принцессы и не ограничился банальным сворачиванием шеи. По сути это было нужно лишь, чтобы Селестия не могла работать крыльями. Так что, убедившись, что её махалки обвисли, приступил к самому главному. С волнением взял копытную под живот и, приподняв, подтащил её к краю балкона. (Какая же она лёгкая, или это контраст с её человечным образом?) Далее перевернул копытную и опёр её спиной на перила балкона. Секунда, и я ловлю на себе её удивлённый взгляд. Не такого она ожидала, но поздно останавливаться, так что собираю силы, приподнимаю копытную и кидаю её с балкона вниз.

Воображение у меня небогатое, но смерть в падении для павшей принцессы мне показалась символичной; банальной, но символичной. Она умрёт у подножия своего же дворца у копыт своих маленьких пони – тех, кого оберегала и защищала, но, предав свою мать, чуть не стёрла с лица своего мира. Время тогда не замедлялось, но секунды падения для меня (да и для неё тоже) были вечностью, я даже рассмотрел, как, падая спиной вперёд, белая копытная по пути «сбросила» несколько перьев. К сожалению, это было не единственным, что я заметил.

Сбрасывая Селестию я надеялся, что она упадёт на мягкую травку, но всё равно встретит смерть, однако, смотря за её полетом, понял - перед броском надо было убедиться, что у «белого снаряда» не будет препятствий. Препятствием оказался ранее замеченный, но совсем вылетевший из головы обелиск с каменным основанием и похожим на меч наконечником, торчащим из его верхушки. Когда я это понял, было поздно. Селестия падала прямо на обелиск и, какая ирония, наконечник упёрся прямо в центр её белого тела; прямо между крыльев. В итоге он проткнул её насквозь, а Селестия, немного подёргав ножками (спазмы), окончательно затихла.

Словами не передать, что я тогда испытывал. «Я подвёл своего вновь приобретённого друга. Откровенно тупо выполнил её последнюю просьбу…» Мысли о собственной вине прервало нечто прекрасное, символичное и при этом жуткое. Кровь Селестии, обильно стекая по обелиску, добралась до каменного основания и начала заполнять его пространство. Совпадение это или нет (да какое тут совпадение), но основание было в форме шестигранника со скруглёнными во внутрь гранями и разделено на восемь равных частей с центром у обелиска. Четыре эти части были ниже относительно остальных четырёх и постепенно заполнялись кровью. Вскоре они полностью заполнились, образовав вид красного мальтийского креста, а всю композицию сделав удивительно похожей на нашу зонтикоподобную символику. От такого вида у меня вновь сердце ёкнуло. Это было по-настоящему жутко.

Жутко, но красиво и по-своему символично. Может, далее я бы размышлял именно над этими философскими вопросами, но тело Селестии неожиданно засветилось жёлтым светом и будто начало распадаться на кванты. Через секунду это же сделал и обелиск, потом постамент, после то, что располагалось вокруг него, и так далее. Весь нематериальный мир стал распадаться, но не я. Что конкретно произошло далее, не понял, но после этого очнулся в реальном мире с засветкой в глазах и сильной головной болью.

Поправка – голова не просто болела. Черепная коробка прямо раскалывалась, будто в голову даже не гвоздь, а железнодорожный костыль забили. Белое свечение в глазах (я не сразу вспомнил, что глаз у меня должен быть выбит) было нестерпимо, а зажмуривание не помогало. Тем не менее, и то, и то постепенно начали идти на спад. Голова, избавляясь от боли, приобрела способность мыслить, а засветка, пропав, позволила увидеть, что я всё ещё в центре управления погодой. Недалеко лежал труп Литлпип. Пол подо мной был в копоти и следах плавления. Всюду виднелись следы борьбы. И не только кровь. Плакаты с провоцирующими на совокупление копытными только портили атмосферу. Мерзкое зрелище. Я поторопился встать и покинуть это место.

Встать сразу не удалось. Центр тяжести сместился, а тело копытного ощущалось непривычней обычного. В итоге всё же встал и обнаружил, что резко прибавил в росте. До своего прежнего человеческого не дотягивал, но на копытных (что были чуть выше метра), мне придётся смотреть сверху вниз. Всё ещё не понимая, что произошло, спонтанно поднял взгляд и обнаружил, что у меня из головы что-то торчит. Тут же боковым оборачиваюсь назад и замечаю что не только из головы, из спины у меня тоже торчит то, чего раньше не было.

«Неужели это…» Догадку мысленно ещё не успел озвучить, как сработавшие моторные функции расправили огромные кожистые крылья. В сравнении с махалками пони, Селестии и кожистыми крыльями покойного ночного пегаса Лаенхарта, они были действительно огромны. В сложенном состоянии они даже немного выходили за габариты корпуса, но хоть прикрывали южное место. Утешало, что со всеми этими переменами жопометки у меня так и не появилось, а так бы был полный набор. Но крылья особенно впечатлили. Мало того, что они кожистые, так ещё и с крупным когтем, которым я даже мог шевелить. Махалки были как гипертрофированные пальцы с кожистой перепонкой между ними, а коготь как их придаток. «Гениальная конструкция» с сарказмом подумал я. А нахрена нужен этот коготь? Как оружие? Бред какой-то. Аэродинамику он не улучшит. Не для лазанья же? Нет, с виду когти выглядят достаточно крупными и прочными, чтобы мою тушку выдержать, но лазающий копытный… Что за херня?

«Херня». Тут у меня опять сердце ёкнуло. Я ведь изменился, поглотив сознание Селестии – кобылы аликорна. Кобылы, мать её Лорен! Она ведь самка! (Причём, в человеческом образе одновременно красивая и вселяющая страх.) С волнением опускаю голову, чуть не задеваю торчащим из башки отростком пол и вижу, что… Прямо гора с плеч. Всё на месте. Причём, если ранее Трикси говорила, что мой главный калибр по сути мелкашка, то теперь там не гаубица, но точно ствол посерьезней.

Серьезней или нет – значения не имело. Сам факт того, что «главный калибр» на месте, просто гору с плеч сбросил. Смену видовой и подвидовой принадлежности я ещё могу пережить, но не гендерной. Участь стать копытной версией «Верки Сердючки» для меня была бы хуже всего.

Однако, хотя худшего удалось избежать, ощущения говорили - мне долго придётся привыкать к продвижению на новую эволюционную ступень. Что-то подсказывало, что, несмотря на сформированные и рабочие пищеварительную и выделительную системы, мне не придётся пользоваться туалетом. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

Впечатления после самоосмотра были смешанными, однако про себя подметил – шок очень быстро прошёл. Просто мне не впервой просыпаться в незнакомой шкуре. Тем не менее, то, что я видел от первого лица, было маловато для окончательного представления. Нужно было зеркало, и я его нашёл.