Пробуждение
Шрифт:
В темноте движется экран рентгеновского аппарата.
В его свечении, лунном, видны внутренние органы человека, голос был слышен - неясное очертание позвонка, всплески сердца, мерное покачивание легких.
Экран движется плавно, руки рентгенолога в резиновых перчатках ведут его.
Петр стоит рядом, наблюдая больную.
Рентгенолог: Вот тебе чашка, бабушка, пей понемногу.
Старушка: Я и сразу могу. А вот сноха моя...
Петр: Вы пейте, пейте.
Старушка: ...Сноха моя собирает еще кору от дуба, а вот ее дуб молонья свалила, она кору, небесную,
Врачи следили за движением бария на экране.
– Видишь? Вот она.
– Рентгенолог указал на светящуюся точку.
Петр кивнул.
– Одевайся, бабушка.
– Сынок, помоги мне, устала...
Петр осторожно вывел маленькую, ссохшуюся женщину - она, согнувшись, направилась к скамейке с одеждой.
Петр помог ей одеться.
В кабинете полутьма, красный свет.
Вспыхнул свет.
Лицо этой женщины совсем старое, выцветшие глаза слезятся от яркого света, смотрят с ожиданием, надеждой.
– Ну, чего?
– спрашивает она.
– Положим вас, бабушка, на операцию, - говорит Петр. Вид у него усталый, как и у рентгенолога, - это не первая больная за сегодняшний день.
Старушка покорно кивает головой и молча смотрит на Петра. Может, он еще чего-нибудь скажет?
– Что у тебя еще?
– спрашивает рентгенолог Петра.
– Да вот товарищ ложку проглотил.
– Петр опускается на стул.
У двери, на скамье, в окружении двух женщин, видимо, матери и жены, насмерть перепуганных, сидит такой же испуганный человек.
– А вы что здесь?
– обратился Петр к девушке, сидевшей рядом с ними, худенькой, в белом платке, повязанном до бровей, с испуганными темными глазами.
– Я жду.
– Она плотней запахнула больничный халат и вся как-то подобралась, глядя на Петра.
В дверь просунулась медицинская сестра.
– Петр Алексеевич, вас спрашивают.
– Кто?
– спросил Петр.
– Как будто вы сами не знаете, - сестра кивнула на окно.
Петр отодвинул штору.
На больничном дворе стоял Колька, второй пилот.
Увидев Петра, он обрадовался, помахал нетерпеливо рукой, улыбаясь при этом во весь рот - золото коронок сверкнуло на солнце.
– Я сейчас!
– крикнул в открытую форточку Петр, явно обрадованный появлением Коли.
Он повернулся и умоляюще посмотрел на рентгенолога.
– Ладно, валяй, - смилостивился он.
– Этого, с ложкой, сам гляну. Пришлю снимок.
– Спасибо, - сказал Петр.
И снова столкнулся с девушкой в белом платочке. Она стояла в дверях, не зная, то ли ей идти, а может быть, остаться.
– Да...
– Петр как будто вспомнил.
– Снимки ее готовы?
– Завтра посмотришь, - ответил рентгенолог.
Девушка не уходила.
– Ладно, давай сейчас.
– И девушке: - А вы идите, идите.
Девушка, покорно кивнув, вышла.
В темноте лаборатории они рассматривали еще влажные, сохнущие рентгеновские снимки.
Врач-рентгенолог вынимал их из ванночки (по ним еще стекала вода) и плотно приставлял к белому экрану.
На
трех снимках черепа, в фас и два профиля, были видны очертания пораженного мозга.– Безнадега, - сказал рентгенолог.
– По-моему, это уже деструкция костной ткани.
Петр молча рассматривал снимки.
– Если бы только по-твоему... Черт, я как чувствовал, - выругался он.
– Что будешь делать?
– спросил рентгенолог.
– Что я буду делать... этого даже у Бурденко не делают...
– ответил Петр.
– И не пытались?
– Пытались... и, наверно, пытаются, - ответил Петр. Он снимал на ходу халат, надевал пиджак.
– Могу продемонстрировать, - он достал из бумажника уже знакомую нам фотографию собаки, - аналогичный вариант. Порядковый номер 38. Между прочим, еще живет. Вернее, жил. Сейчас не знаю.
Со двора уже несся нетерпеливый свист Кольки.
Петр сунул фотографию в карман.
– Ну, привет, - сказал он.
Он почти бегом преодолел коридор, выскочил на освещенный солнцем двор.
Бродили больные, сидели на скамейках, играли в домино, общались с родственниками.
Он провожал Кольку к машине. Шли через двор.
– ...Там тебе один нанаец малицу прислал, - на ходу говорил Колька.
– Какой нанаец?
– с веселым удивлением спросил Петр.
– Ну помнишь, летали. С отмороженными ногами.
– А-а, надо же!
Коля явно торопился:
– Значит, указания на ближайшую жизнь такие: в четверг берем два отгула плюс воскресенье и на зорьке в четыре ноль-ноль отбываем. Место сбора - общага. Ты, соответственно, все по своей линии утряси и не вздумай слинять. Кого надо, досрочно зарежь, зашей, трубку вставь, верни к сознательному труду, а мы твой подвиг отметим.
– Будет сделано, - ответил Петр.
– Ружье у тебя в порядке? Или как в прошлый раз? Да, насчет спирта не забудь.
– С этого надо было начинать!
– Э нет. Этим мы кончим!
– Колька ударил Петра в плечо.
– Понял?
Петр проводил Колю до ворот. Там его ждал газик.
– Да!
– вдруг вспомнил Колька.
– У меня в тумбочке, если уже не сперли, лежит малосольная. Не упускай случай! Привет!
– Газик рванул с места.
Петр возвращался в больницу.
День был весенний, таял снег, обнажалась теплая сухая земля. Ходячие больные в ватниках поверх халатов, в зимних шапках разгуливали по двору.
Петр увидел ту девушку, в белом платочке.
Она стояла у стены, подставив лицо теплу, солнцу.
Ватник был ей велик, она тонула в нем. На ногах валенки - тоже с чужой ноги, огромные, с галошами.
Петр лишь мельком посмотрел на нее, а она очень смутилась, опустила голову - как бы доктор не подумал, что она специально выжидает его.
Нет, она не выжидала. Просто на солнце сейчас хорошо стоять.
Погода хорошая, вот и все.
И все же она, чего-то испугавшись, может быть, этих мыслей о специальном выжидании, в которых вдруг ее заподозрят, тотчас зашагала по лужам в больницу, переставляя неловко свои большие валенки.