Пробуждение

– Зря стараетесь, - зло сказала девушка.
– Я все равно жить не буду.

– Ноги ей подержи, - приказал Петр своей помощнице, не обращая на слова девушки ни малейшего внимания.
– Молчи, не разговаривай.

Петр работал быстро, времени у него и на самом деле было в обрез.

Девушка потеряла много крови.

Руки его действовали с точностью и легкостью автомата.

Он накладывал швы на вены, делал уколы. Без малейших, казалось, усилий, не торопясь особенно, но в этой внешней неторопливости и есть тот единственный ритм настоящей работы, высшего профессионализма.

Девушка все переносила молча, только лицо ее напряглось от напряжения.

– Молодец...
– говорил Петр.
– Еще немного. А терпеть нечего. Хочется - кричи. Помогает. Не хочется?

Девушка только крепче закусила губы.

– Голова кружится?
– спрашивал Петр.

– Кружится, - слабо сказала девушка.
– Немного...

В фургон вошел милиционер, потный, усталый. Тяжело опустился на соседнюю кровать.

При виде милиционера, вытирающего лицо мокрым платком, глаза девушки округлились от страха.

– Что с тобой?
– сразу спросил Петр.
– Плохо?

– Ну и дура ты, Надька, - сказал милиционер будничным голосом.
– Ну, дура...

Петр повернулся.

– Сержант, после, ладно? После, после...
– кивком головы показал на выход.

Сержант понимающе кивнул и, вздохнув, с той же тяжестью поднялся со стула.

Петр продолжал работу.

– Чего он приходил?
– заволновалась вдруг девушка.
– Он не за Ленькой приходил?
– казалось, что боль операции, страх, все отступило куда-то назад и стало несущественным для нее после появления милиционера.
– Не за Ленькой?

– За каким Ленькой?
– Петр сшивал вену.

– Ее Ленька, - усмехнулась недобро помощница.
– Это она из-за него... Не бойсь, не заберут твоего Леньку, - в голосе ее было столько презрения к этому неведомому Леньке, что Петр невольно улыбнулся.

А больная лежала молча, только в глазах ее теперь уже не исчезало возникшее тревожное выражение.

– Все.
– Петр снимал перчатки.
– Пусть полежит. Полежи. А ты помоги ей одеться.

Петр вышел из фургона.

Солнечный жаркий день.

Множество людей вокруг.

Его окружили.

– Ну, как?

– Что она, доктор?

– Николаев, - протянул Петру руку загорелый человек в белой от пыли куртке.
– Я начальник участка. Как там она?

– Нормально.

– Ничего себе "нормально"! Шум на всю стройку! И вечно с этими бабами истории!

– Сами хороши!
– вмешался женский голос.

– Тоже мне, нашелся!

– Да тише вы, - сказал Николаев.
– Тут этот герой ходит. Просит пустить. Пустить, что ли?

– Не пускать!
– возражали женщины.

– Гнать его отсюда!

– Совести у человека нет! Приперся!

– Он-то при чем...

– Ладно - при чем! Знаем!

– Лучше пока не пускать никого, - сказал Петр.
– Не нужно ее трогать.

Невдалеке от фургона, не приближаясь, стоял парень, совсем молоденький, ничего злодейского в его облике не было. Вид его был крайне убитый.

– Ленька?
– спросил Петр.

– Он самый, - ответили ему.

Он вернулся в фургон. Девушка уже сидела одетая на койке.

Поверх платья наброшена кофта. Забинтованные руки она держала отвесно, прямо.

– Сейчас будут носилки, - сказал Петр.

– Нет...
– девушка упрямо качнула головой.
– Я сама...

Она поднялась, осторожно шагнула вперед и завалилась бы - Петр успел подхватить ее.

Небо качнулось у нее перед глазами, когда носилки поплыли сквозь плотный коридор молча стоявших людей, смотревших на нее сочувственно, с любопытством, с удивлением, как это всегда бывает.

Девушка пыталась прикрыть лицо, глаза локтем руки, но рука, перевязанная в локте, не сгибалась.

Она умоляюще взглянула на Петра, идущего рядом с носилками. Тот понял, осторожно закрыл ладонью ее глаза.

В стороне ото всех стоял Ленька, не подходил, плакал.

Прямо над девушкой был белый потолок санитарной машины. Нестерпимо белый.

Петр сидел рядом на откидном стуле.

"Скорая помощь", сигналя, летела уже по стройке, обгоняя колонну тяжелых грузовиков.

Петр видел строительство с воздуха, подлетая сюда, но только теперь, находясь в самом центре, в грохоте, мчась сквозь желтую пыль, он ощутил весь размах и одновременно - будничность происходящего, простоту.

Такие же молодые люди, не старше этой девушки, ее ныне знаменитого Леньки, каждый на своем месте, сообща собирали по частям это, казалось бы, необъятное, многоступенчатое сооружение, которое будет электростанцией, и черты ее были уже видны.

Они проступали сквозь незавершенность конструкций, бетонные пролеты, арки.

Но пока что - почерневшие от солнца и пыли лица, грохот, жара рабочий день...

Девушка лежала молчаливая, сосредоточенная на своем.

– Ну что?
– спросил он привычно.
– Сейчас доедем.

– Если б я знала...
– девушка заговорила, обращаясь не к нему, ни к кому, - заранее все бы знала... Надо уж было до конца, а то глупость какая-то. Стыдно, смешно... Чего доказала?
– Помолчав, она вдруг спросила с отчаянием, поразившим Петра: - Он бы плакал, если бы я умерла?

– Кто он?
– не понял Петр.

– Ленька...
– сказала девушка так, как будто Петр и вправду мог ответить, плакал бы Ленька или нет, но ответила она сама, уверенно: Плакал. Я знаю. Он слабохарактерный, ему всех жалко.

– Тебе лучше не разговаривать.

– Ему всех жалко, понимаю. Вот и Дуську пожалел, а вот меня - нет... Она как бы размышляла.
– А может, я сама виновата. И Дуську теперь бабы заклюют... А при чем тут Дуська, если он все сам? Я сама... Им-то хоть бы что, а мне стыдно было даже на улицу выйти... а ведь еще и на работу ходить надо...

Петра не особенно интересовало все, что говорила эта девушка, он не слушал слова, не вникал в смысл их - важно было доставить ее в больницу в порядке.