Профессия

– Свободны?

И я думаю о том, чем будет заниматься сам Генка. Не иначе, как продолжать задушевные беседы с вдовой Прохорова...

Мы выходим из офиса, Ирина запахивает куртку и ежится.

– Да где же весна эта?

Идет к моей машине.

– Сама не водишь?

– Вожу, но не на работе. Я нервная, а повсюду пробки и посты. Откуда ты приехал?

Очень глупый вопрос. Очень.

– Я в Москве, значит, я москвич.

– Ясно. Что думаешь по Сотнику?

– Ничего не думаю. Сейчас пообщаемся. То есть... ты пообщаешься, прольешь бальзам на его израненную... ключицу.

– Шутник ты однако, – она улыбается. – Ты легкий человек, мне кажется. Никифоров сказал, ты профи.

– У меня было свое бюро... в Киеве.

– В Киеве? Ясно. И что там?

– Тоже зима.

– А в бюро?

– Надоело. Здесь больше драйва.

– Драйва? Так ты это называешь? Ну, возможно, – она усмехается.

– А ты?

– Что?

– Почему в «Спартаке»?

Она не отвечает. И я вдруг совсем иначе вижу ее грустное, бледное лицо, обрамленное светлыми волосами. И вопросы о красном платье отпадают сами собой. Можно было догадаться...

– Ясно, – повторяю я за ней.

– Что тебе ясно? – огрызается она и продолжает с глухой обидой на весь мир: – Ты знаешь, как я его люблю? До какой степени? «Очень» – это слабо сказано. Я все бросила: подиум, карьеру в рекламе, свои маленькие телероли, чтобы быть рядом с ним, чтобы быть ему полезной, чтобы ему удобнее было мной пользоваться! Но, если бы он хоть что-то чувствовал, не стал бы подкладывать меня в постель к нужным людям – ни ради какой информации, ни ради какой цели, ни ради какого задания! Понимаешь меня? Он ничего ни к кому не чувствует. Живет одним эхом войны, словно у него внутри разорвалась бомба. Я потом только сообразила, что так все и осталось по-прежнему: он в своем мире, а я – в своем, но рядом.

Я явственно вижу перед собой стальные глаза Генки и понимаю, что это – целиком в его стиле.

– Сейчас не встречаетесь?

– Очень редко, когда ему уж совсем пойти некуда. Но это... как свидания без слов, в пустоте и темноте.

Зачем она рассказала мне это?

– Зачем я рассказала тебе это?! – поражается она сама.

– Потому что мы – маленькая команда. И как командир нашей маленькой команды, я скажу тебе, что рано или поздно самая сильная боль проходит, самая страшная печаль забывается.

Она кивает головой.

– Да. Еще говорят: время лечит. И я очень хочу, чтобы это в конце концов прошло... это все, эта мука. Но мне кажется, что она пройдет вместе с моей жизнью.

– Не выдумывай!

– Так я чувствую. Но...

Ее губы находят забытую улыбку.

– Но что?

– Но мне казалось, что это я командир нашей маленькой команды, а ты – новичок.

И я тоже улыбаюсь.

– Хорошо. Я согласен быть новичком, мэм. Согласен быть стажером и даже чернокожим напарником.

Она оборачивает ко мне бледное лицо.

– В твоей жизни тоже... было много страшных вещей?

– Много, мэм. Очень много. Но я все еще новичок...

7. КЛИНИКА

В клинику нас пропускают беспрепятственно, но попасть в палату Сотника – далеко не так просто. В коридоре у белых дверей дежурит рослый парень.

– Личная охрана Олега Валентиновича! – останавливает нас резко.

Предъявляем удостоверения. Он долго сверяет наши лица с фотографиями в документах, потом скрывается за дверью.

– Входите, – наконец, пропускает нас. – Только недолго.

Сотник пытается подняться навстречу. По словам Генки – успешный бизнесмен тридцати девяти лет. Сейчас он не выглядит успешным, но и на тридцать девять тоже не выглядит. Это моложавый, невысокий парень, с загипсованным левым плечом и желтоватым лицом под темными растрепанными волосами. У него карие глаза и некрупные черты лица. Он небрит и помят. И если бы я не знал о его ранении и о том, что он потерял друга, я бы спросил, сколько дней до этого он пил не просыхая.

Мы здороваемся, он кивает на стулья для посетителей.

– Я знаю, что Ольга вам звонила.

– И теперь мы пытаемся выяснить детали.

Он сжимает губы, хмурится.

– Да обычный был вечер. Мы иногда встречаемся так с Виталькой. Встречались... Сидели обычно в «Кара-Куме», выпивали. А тогда я не пил даже, потому что собирался еще по делам заехать, и предложил его подкинуть. Подошли к моей машине, остановились... что-то он рассказывал, а я ключи вертел в руках... Что он рассказывал... блин, не помню. Про какой-то проект, но так – горячо, как он обычно. А, вот о чем, вспомнил... О том, что городские власти отказали ему в аренде земельного участка. Там, сложная схема нарисовалась, кто-то выискался нелояльный. Что-то такое. И тут с дороги стали стрелять. А быстро же – никто ничего не сообразил. И если бы мы за тачкой стояли, а так – впереди, чуть в стороне, достать легко. Меня вырубило тогда, я только в больнице очухался. И, говорят, если бы ниже пуля попала – сердце, легкие... А так ключицу перебила. А Витальки нет. Я уже в больнице узнал – Оля приходила, рыдает.

– Олег Валентинович.., – начинает Ирина.

– Да знаю я, о чем вы спросите... Кого я подозреваю? Милиция уже спрашивала. Никого я не подозреваю. У всех полно недоброжелателей, ну, и что? Вот я одного придурка с работы уволил и зарплату ему не выплатил, так что теперь – его подозревать?

– А почему не выплатили? – спрашиваю я.

– Не заслужил.

– А в каких отношениях вы с Ольгой Николаевной? – уточняю снова.

– С Ольгой? В хороших. Отдыхали вместе с Ольгой и с Виталькой в Египте, в Таиланд летали. И тут тусили вместе, дома я у них бывал часто. И что?

– Вы не женаты?

– Был женат – с девятнадцати до двадцати двух. Потом развелся. Женитьба тормозит прогресс личности, тем более – ранняя. Другие заботы начинаются, человек уже не может ничего достичь. А я выстроил вот неплохую фирму, а моя жена выстроила неплохую личную жизнь – с одним престарелым провинциальным чиновником. И все довольны.

– А дети довольны? – спрашивает Ирина.

– А нет детей. И у нее тоже нет, – Сотник пытается изобразить вежливую улыбку, обращаясь к Ирине. – У меня к вам большая просьба. Не могли бы вы узнать у дежурного врача, когда мне сделают обезболивающий укол, потому что совсем хреново... так ему и передайте.

Ирина уходит на поиски доктора.

– Раздражает меня ваша девочка, – говорит мне Сотник прямо. – Не люблю, когда на меня так смотрят, словно это я кого-то пришил на дороге. Как вы считаете, Витальку хотели убить или меня?

– Вы... этого парня от дверей пока не отпускайте... на всякий случай.

Он кивает.

– Ясно. Но мы же не разбойники какие-то. Мы честно вели свои дела, относительно честно. Мы же не на рэкете поднимались. Ни с кем ничего не делили.