Профессия

– Ну, да. Как все. Нас шестеро в однокомнатной квартире, между кроватями пройти невозможно, на кухне – хозяйка живет. В ванную утром очередь, туалет всегда занят. Девчонки официантками работают, в домах горничными. Интересно вам это?

– Да. А вы кем работаете?

– И я тоже.

– Горничной?

– Какая разница?

– А учились на кого?

– Историк, преподаватель истории. А вы?

– Юрист.

– И кем работаете? Олигархом?

– Нет, по специальности.

– И живете один?

– Да.

Она кивает.

– Семья дома осталась?

Ох, маленькая женская хитрость...

– Нет, у меня нет семьи.

– Кончилась?

– Не было. Моя девушка... погибла.

Это звучит трагично. Погибла? О ком я говорю? Может, я имел в виду Машу? А может, это Эльза погибла для меня в тот день, когда я ее спас? А может, Иванна... и погубила заодно мою маленькую Энжи? Наверное, в моих глазах отражается что-то жуткое, потому что Лариса спешит отвести взгляд.

– Простите.

Я не могу продолжать жевать. Начатый разговор оставляет тысячи вопросов.

– Зачем вы... работаете здесь? То есть... на что копите?

Теперь она не поднимает глаз, тоже не ест и не отвечает.

– Должна же быть... какая-то цель. Сумасшедшая цель, чтобы выдерживать все это. Лариса?

– Я хочу собрать денег.

– На квартиру?

– Нет, на квартиру мне никогда не собрать. Я хочу жить в большом городе, а в больших городах на жилье, сами понимаете, зареальные цены. Я хочу скопить на ребенка.

– На ребенка?

– Я хочу родить ребенка. Это тоже стоит недешево.

– В каком смысле? Искусственное зачатие?

– Нет, обычное зачатие. Просто обычное зачатие тоже не получается. То есть, как вам объяснить? Родить от кого-то можно, но кому я буду нужна со своим ребенком? Как мне его дальше воспитывать? На какие средства? Вот я и коплю.

– Да что вы говорите такое? Почему так? Вы красивы, умны, совсем еще молоды…

– Тридцать. Мне уже тридцать. Это уже тикает. И я должна это решить. Сама.

Она отодвигает тарелку с едой.

– Невесело это как-то. Извините, Илья, я вам вопрос задам, только не подумайте, что я пристаю к вам или грязно домогаюсь.

– Задавайте.

– Переночевать у вас можно? Не в свете всего вышесказанного, а в хорошем смысле этого слова. Нет сил терпеть социум...

– Я понимаю. Но... это служебная квартира. Я не имею права приводить туда гостей.

– Ясно. Простите.

– Но я могу снять вам номер в отеле. В самом ближайшем – на сутки, давайте! Отдохнете, расслабитесь, примете ванну. И я не буду мешать вам, кстати, как элемент надоевшего социума.

– Нет, спасибо.

– Почему нет?

– Я не хочу.

Я всматриваюсь в ее непроницаемое лицо.

– А ко мне хотите?

– Уже нет.

– А если в отеле я составлю вам компанию?

– Нет, я же сказала. Спасибо!

В Киеве на это говорят «тю!» Сама же предложила.

– Не понимаю вас, – я пожимаю плечами. – Или вы считаете, что теперь я вас «грязно домогаюсь»?

– Нет, для вас в этом нет никакого смысла.

– Разве во всем должен быть смысл?

– Обычно – да.

– Давайте поступим необычно.

Честно говоря, я не хочу ее. То есть, может, и хочу, но сейчас вообще не думаю об этом. Думаю только о мотивах ее внезапной просьбы и внезапного отказа.

Разговор на этом обрывается. Она резко поднимается и уходит. Я провожаю ее взглядом – высокая, стройная, тонкая в талии. У нее очень напряженная спина. Такая напряженная, словно она постоянно следит за осанкой. А может, постоянное напряжение так проступает в контурах тела и отрывистых фразах.

Как бы там ни было... она уходит.

Запах горелого фри, въевшийся в одежду, преследует меня до самой квартиры и еще долго не дает уснуть.

3. НЕ-ПО-НЯТ-НО

–Так что эта банковская крыса?

Я пытаюсь сосредоточиться. Генка выглядит традиционно бодро. Я – традиционно – пытаюсь.

Бывают моменты, которые выбивают из колеи. Не этот вопрос о результатах наблюдения, а вот такие случаи, как в кафе «Амур», когда мотивы поведения человека, мотивы его поступков, мотивы его решений – абсолютно непонятны. А все непонятное выбивает.

Может, я показался ей неприятным? Такого со мной никогда еще не случалось. Но все-таки время идет. Когда я смотрю в зеркало, я вижу себя прежним – молодым и подтянутым, а что видят во мне другие? Что видят во мне женщины? Может, я уже утратил в их глазах последнюю привлекательность?

И дело даже не в этом, а просто не-по-нят-но. Я еще помню, что вроде бы и не хотел эту девушку, но уже будто бы и не помню. Помню только, как она подхватилась и ушла.

– Ген, я привлекательный?

– В смысле? – ловлю перекошенную улыбку Босса. – Для меня? Или для телок?

– Допустим, для телок.

– Для москвичек – нет. Ты для них ноль.

– А вообще?

– А вообще вроде ничего. Как на мой вкус, – он усмехается. – Не дал кто-то? Я знаю недорогих и аккуратных девочек – твои, кстати, землячки.

– Смеяться?

– Да, шутка была.

– Ха-ха.

– Так что? Дать телефоны?

– Нет. Просто у меня обломов никогда не было.

– Это Москва, друг, а не ваш Мухосранск, где ты был первым ковбоем.

– А ты и здесь... первый ковбой?

– Вот чудо мне Бог послал!

– Кого?

– Тебя.

Он чему-то смеется. Смотрит на меня и смеется. Я приглаживаю волосы. Наконец, он словно одергивает себя.

– Ну, если вчера не дали, то сегодня – наверняка дадут. Только москвичек не выбирай. Так что с банкиром?