Профессор Влад
Шрифт:
В пути нас ждало маленькое приключение. На «Яузских Воротах» в салон, чертыхаясь и матеря каждую ступеньку, забрался инвалид - пьяный расхристанный старикан в потрепанном ватнике; самодельная суковатая клюка крепилась к его запястью обрывком засаленной веревки, растрепанные седые космы кое-где слиплись в черные колтуны, а лицо было все в ссадинах - очевидно, несколько минут назад несчастный хромец потерпел поражение в неравной битве с гололедицей. Тяжко, с присвистом дыша, злобно бормоча что-то себе под нос, старик поковылял вдоль салона, ища свободного места; так ничего и не нашел, остановился подле дремлющего Калмыкова - и начал хрипло ругаться, размахивая руками: грубообструганная палка так и ходила ходуном - взад-вперед, взад-вперед…
Тут мне (стоящей чуть поодаль и с интересом наблюдающей сцену) вдруг пришло в голову, что эти двое, спящий и бодрствующий, до жути похожи друг на друга - не только ростом и комплекцией, но и статью,
Внезапно инвалид, все это время злобно бормочущий под нос что-то бессвязное, замолчал и уставился прямо на меня; в следующий миг его красные, воспаленные глазки злобно сверкнули, суковатая палка вновь заходила ходуном, - и он, угрожающе матерясь, двинулся в мою сторону. Спасло меня лишь чудо. В элегантной даме в мехах, сидящей чуть поодаль, вдруг заговорила совесть - чувство вины тож, - и она, секунду помедлив, встала, уступая старику заветное место; тот заворчал было, досадуя, что его сбивают с толку, но, поразмыслив, сдался и с кряхтением опустился на сиденье.
Я не могла сдержать облегченного вздоха: честно говоря, я плохо себе представляла, чего ожидать от полубезумного старика. Университетские лекции на этот счет молчали. Геронтопсихологию мы прошли мельком, так сказать, по касательной, с закрытыми от уважения глазами; чувствовалось, что тема старости слегка пугает преподавательницу, которая и сама была уже немолода, - и единственным, что мне из этого занятия запомнилось, был каверзный вопрос одной из самых чопорных и суровых жриц, еще на первом курсе намертво застолбившей для себя место напротив преподавательского стула: каким образом пожилым человеком ощущается - если, конечно, ощущается - краткость отпущенного ему отрезка, и как это осознание влияет на его психику?.. Тема смерти, скользнувшая в вопросе, вызвала у аудитории нездоровый интерес, и мы навострили уши, - но ответ педагога нас разочаровал. Краткость «отрезка», сказала она, на психику вовсе не влияет, ведь подсознательно он воспринимается не как отрезок, а, скорее, как луч: это прошлое с каждым днем увеличивается в размерах, а будущее всегда бесконечно, сколько бы лет тебе ни было - пятнадцать, шестьдесят пять или девяносто… Вспомнив эти слова, я подумала, что, коли так, то Владимир Павлович, который в эту минуту блаженно подремывает, прислонившись головой к стеклу, рискует проехать свою остановку, - если, конечно, я вовремя о нем не позабочусь.
Но тут металлический голос объявил ее название, и мы с профессором Калмыковым, бодрым и свеженьким, как огурчик, вместе и в то же время порознь, в числе прочих пассажиров покинули трамвай.
5
Воскресенье, traditional family partу: сидим втроем на кухне, пьем чай с вареньем, смеемся, болтаем; вдруг папа роняет ложечку, мама: - Ха-ха, баба спешит (женщина, то есть, торопится в гости)! Такая примета!
– Папа, с нарочитой серьезностью: - А может, она просто позвонит или пришлет SMS? Нет, правда, все эти приметы когда появились?
– тыщу лет назад, люди, небось, еще и не подозревали о возможности общения на расстоянии; но нельзя же требовать, чтобы теперь, в наш атомный век, мы ходили друг к другу в гости с той же регулярностью, как роняем столовые приборы! Да еще в огромном мегаполисе!..
– Мы с мамой: - Хе-хе-хе, точно!..
– Вдруг: дзы-ы-нь!
– телефонный звонок; мама: - О-о-о! Ну ты как в воду глядел!..
– Бежит в комнату, где аппарат, и секунду спустя возвращается с мрачным лицом: - Юля, тебя.
– Папа, заинтересованно: - Что, никак ошибка вышла? Мужик?..
– Мама: молчит. Иду в гостиную, беру трубку: - Але?..
– Нет, правда, вроде женский голос: - Здравствуй, Юлечка!.. (Кто бы это мог быть?..) Как живешь, милая?.. (Ничего, спасибо…) Что к нам не заходишь?..
– А-а, так вот почему сникла мама, теперь-то я поняла: ну, конечно же, тетя Зара!.. Вот только голос у нее какой-то странный, потому-то я и не признала его поначалу (богатой будет!): глухой, сдавленный, словно бедняжка еле сдерживает рыдания… О господи! Да уж не случилось ли чего с Гарри?..
– Да, - грустно подтвердила тетя Зара, - да, Юлечка, случилось. (Боже мой, что?!) А вот что: несколько дней назад он приобрел двухнедельную путевку на Крит…
Ох ты, господи!.. Да что ж тут плохого?.. В кои-то веки критический настрой изменил брату!
Наконец-то хоть одна гетера удовлетворяет его строгим критериям!.. Я, поначалу и впрямь слегка струхнувшая, от облегчения развеселилась и принялась каламбурить - это у меня папино. Но тетя Зара: - Ох, Юлечка, Юлечка!.. Беда-то какая!.. И ведь он всегда так потешался над своими друзьями-идиотами, - что те, мол, вечно «ездят в Тулу со своим самоваром»! Так ловко отбивал у них эти «самовары», то есть возлюбленных - это называлось у него «борьба с глупостью»! Так трогательно хвастался своими победами!.. А теперь молчит как партизан, и даже с матерью не поделится, - как ни подъезжала она с разных сторон, как ни пыталась выведать подробности, единственным, что ей все-таки удалось узнать, было имя: Анна… Нет, ты только вслушайся: Анна! Очень даже красноречивое имя, не какая-нибудь там «Юля»! Услышишь его и сразу чуешь - попахивает чем-то серьезным…– Юлечка!
– уже не сдерживаясь, рыдала Захира Бадриевна, - миленькая моя! Ты же дружишь с моим Игоречком, - в детстве, помню, уж такие были друзья, не разлей-вода!!! Может, хоть ты мне откроешь глаза - что это за Анна такая, откуда она взялась на мою голову?!..
– Ой, кто-то в дверь звонит!
– испуганно ответила я - и поспешила повесить трубку: уж конечно, мне было известно многое, даже, наверное, больше, чем она могла предположить, - но, раз сам Гарри считал нужным хранить свою тайну, я и подавно не собиралась ее выбалтывать. Да ничего не случится с тетей Зарой, пусть поволнуется. Когда она встретится со своим страхом лицом к лицу - сама поймет, как повезло ее Игоречку: все, кто хоть раз видел Русалочку, в один голос поют, что, помимо дивной красоты, эта чудо-девушка одарена еще и фантастическим обаянием, тонким вкусом, а также скромностью, кротостью и доходящей до святости добротой…
О том, что моего названого брата, циника и шарлатана, угораздило наконец-то влюбиться всерьез, я узнала недавно от него же самого: с детских лет Гарри привык поверять мне все свои самые страшные тайны, вот и на сей раз не утерпел. Правда, теперь это вышло нечаянно, само собой: в тот вечер я напросилась к нему в гости - совсем ненадолго, хотела только взять у него прошлогодние конспекты по посттравматическому стрессу (а кстати и полистать зачитанный до дыр, истрепанный еще дяди-Осиными руками «Сексуальный Гороскоп» - кто-то сказал мне, что профессор Калмыков Дева), - но как-то так вышло, что мы, завороженные шаманской пляской слабого огонька одинокой свечи, истомленные вкрадчивой лаской богатого и утонченного старика «Хеннесси», выпали из времени, заговорились, заностальгировались и засиделись в братнином кабинете допоздна.
Обиталище Гарри давно уже ничем не напоминало былую комнату октябренка из букваря: теперь здесь не было люстры и небольшое пространство узкого «пенала» освещалось натыканными по углам бра, что с приходом сумерек создавало в комнате таинственно-мрачную атмосферу. У окна, плотно занавешенного тяжелыми, багровыми до черноты шторами, по-прежнему стоял письменный стол, но теперь на нем красовался - о ужас!
– череп, выкраденный Гарри из кабинета анатомии; справа от этого мрачного экспоната стояло тусклое настольное зеркало в вычурной бронзовой раме на массивной подставке, а слева - оплывшая свеча, вставленная в почти неузнаваемую под застывшей коркой восковой лавы бутылку из-под «Хеннесси»; у ее подножия загадочно поигрывал бликами хрустальный шар. Тут же располагался и компьютер, почти нелепый в своей прозаичности, впрочем, Гарри накрывал его темным полотном, отчего тот превращался в черный ящик, таинственный и жутковатый, как и все предметы в этой концептуальной комнате. Расшатанную тахту сменил уютный диванчик, обитый черным велюром; на нем-то мы теперь и сидели, перешептываясь (тетя Зара, отправляясь на боковую, предупредила нас, чтобы не шумели) и потягивая душистый коньяк из больших, круглых хрустальных бокалов.
– Да, кстати, - сказал вдруг Гарри, - ты ведь перезваниваешься с Оскаром Ильичом. Не знаешь, он в Москву в ближайшее время не собирается?..
Еще с минуту я бурно откашливалась, подняв руки кверху, а брат заботливо похлопывал меня по спине: если бы дядя Ося каким-то чудом мог слышать, что его обожаемый экс-пасынок им интересуется, он, наверное, от счастья подпрыгнул бы до потолка… И разбил свою лысую голову: уж я-то знала, что Гарри ничего не говорит и не делает просто так. Ну, так что ему на сей раз нужно от моего бедного дяди?..
– Да ты понимаешь, - нехотя объяснил названый брат, - тут один человек работу ищет… психологом в школе… Анютка… Помнишь ее?.. Ну, блондинка, красивая такая, на русалочку похожа?.. Хотя бы на пол-ставки…
– Это которую Калмыков… - начала я и тут же прикусила язык: брат стиснул свой бокал так, что, казалось, вот-вот раздавит, а по лицу его пробежала уже знакомая мне нервическая судорога. К счастью, он тут же взял себя в руки, глубоко вздохнул, отхлебнул коньяку и почти спокойно сказал: