Prognosis bona

Он не был больше ребенком, для которого отношения только одни и всегда самые настоящие, прямо как в книгах и фильмах. У них было немало приятных вечеров, по-настоящему подростковых, когда, едва отходя от предудыщего раза, они принимались заново, когда невозможно было просто встать и поставить чайник, потому что Сэм все равно ловил его в коридоре и снова увлекал в поцелуй. Но это было прекрасно ровно в тот месяц свободы, так что о нем не стоило жалеть.

Винчестер никогда не поставил бы его выше обучения в Стэнфорде, особенно когда ему пришлось нагонять все занятия из летней программы, на которую был подписан и от которой на три месяца был отстранен из-за своего состояния. Если Габриэль поначалу в это не верил и слушать не желал Кроули, который так или иначе разобрался в этом быстрее, то потом принял это спокойнее – в основном из-за того же Кроули. Сейчас он понимал, что ругаться из-за приоритетов было еще хуже – второй человек из пары и работа в принципе никогда не будут друг другу мешать, если воспринимать их правильно.

Оставалось лишь быть благодарным за то, что их разрыв не был скандалом на всю жизнь. Они просто разошлись, так что, может быть, и правильно поступили. А то, что после Габриэль не смог ни с кем и недели провести – то это, конечно, виновата была работа и учеба.

И все-таки он бы не отказался увидеть Винчестера еще раз, просто пострадать какой-нибудь фигней, походить по берегу, поругаться на нытье об аттракционах на пирсе и как обычно, когда они как-то удивительно подошли друг к другу, не особенно сходясь в интересах. Ему давно не хватало кого-то только своего, чтобы мир отключался на то время, что он с этим другим будет отдыхать.

– Стареешь, - радостно заявил ему старший брат, когда Габриэль обтекаемо высказал сомнения об этом так, словно это было досадным недоразумением, но не проблемой. Он не сказал, что хочет жить с кем-то так же, как живет Люцифер с Кроули, тем более что он все еще удивлялся, как при их спорах, темпераментах и одинаковой потребности быть главным они продолжали уживаться. – Женись, детей заводи, пузико отрасти – вот она, настоящая американская мечта!

– Я скучаю по полотенечным мерам, - признался Габриэль. Они были дома одни тогда, Кроули ушел на свою смену, но Габриэль так и не смог набраться смелости и спросить брата о том, как он будущее видит. Майкл же, напротив, посмеялся и поинтересовался, знает ли Люцифер вообще понятие выражение «планирование будущего». Майкл так и остался в их родном городе, хотя, к своему огромному удивлению, Анна ему действительно подошла, и хотя она не хотела уходить с работы, в какой-то из месяцев зимы ей пришлось оставить работу… Из-за беременности. У них не было никакой свадьбы, но тем не менее Люцифер не был бы Люцифером, если бы не вызнал и не вломился в самом начале сочетания, заявив, что брат женится без свидетеля в его лице только через собственный труп (заметьте, не Люцифера). Габриэлю впервые показалось, что они неплохо справились в итоге без отца, тем более что за советами он мог идти аж к трем мужчинам сразу. Однако с каждым годом он все меньше в них нуждался.

Все это было в прошлом. Ребенку Майкла исполнилось полтора, и он категорически не любил встречи со всеми своими дядями, особенно Люцифером, что родило огромное количество суток. Однако из-за огромного расстояния они виделись совсем редко. Жизнь как-то быстро вошла в какое-то русло, ставшее привычным, и в один день Габриэль даже потерял счет дням недели, а ему только и было, что двадцать лет. Как-то незаметно жизнь проходила мимо без ощутимого продвижения вперед, и вскоре Габриэлю было трудно выбраться из мыслей о том, что все безвыходно.

Он не мог этого объяснить никому, но к моменту лекции о коме Габриэль потерял самого себя, того легкомысленного болтуна с пылким темпераментом перед первым курсом. Эта лекция должна была стать предпоследней перед долгим летом, которое Габриэля не радовало. Уходил университет, миновала сессия, работа оставалась, но ничего не добавлялось. И вроде бы вот он, шанс снова ожить, а он должен сидеть на какой-то микробиологии и с трудом выносить эту тоску. Глубоко вздохнув, он сложил все тетради в сумку и, подняв руку, попросился выйти. Занятый приготовлениями к лабораторной, преподаватель на него даже не посмотрел, и Габриэль вышел из аудитории, а потом и из университета никем не замеченный.

Он работал по пять суток в месяц, четыре из них субботы и одно в воскресение, так как Сингер пошел ему на встреч из-за учебного плана. Необычно было подниматься на отделение, проявив пропуск на входе, в будний день, в часы приема родственников, когда по этажам шастало огромное количество народу, и каждый не обращал на него внимания, пока он не переоденется в форму. Он открыл дверь сестринской своим ключом, спешно переоделся и заглянул за угол коридора – ровно там, где два года назад узнал о Кроули и Люцифере – обнаружил, что ординаторская открыта. Подходя к ней, он вновь услышал знакомые голоса:

– … На этот раз я совершенно точно уверен, что из этого состояния ни один малец во всем мире не выведет вашего новичка. Повторюсь, его травмы несовместимы с жизнью, и даже если какое-то чудо произойдет, то он погибнет не из-за краш-синдрома, так от чего-нибудь другого! Они отдали его нам спустя неделю попыток – а неделя для их отделения это большой срок – просто умирать, и я не позволю , чтобы его смерть зачлась нашему отделению, тем более, если на нашем отделении не будут приняты все возможные меры, а начнется опять эта мистика с возвращением души в тело! Это мое последнее слово, доктор Кроули!

– Вам не убудет от того, что мальчик попробует сделать это хотя бы раз. Два года назад мы обсуждали ту же проблему и, как видите, мистер Винчестер живет и здравствует, не испытывая серьезных проблем со своим здоровьем. Мы не обязаны сообщать об этом эксперименте, но вы назначены его лечащим врачом, и я не стану ничего делать без вашего разрешения. Тем более, что и ответственность за него тоже будет ваша.

– Хорошо, ваше слово, вы у нас теперь любимчик Сингера, да и Ширли, когда ему Винчестер тачку подогнал, но я глубоко не одобряю ваши методы лечения, доктор Кроули! – и Милтон тут же замолчал, хотя и не вышел из ординаторской. Впервые на памяти Габриэля первым не выдержал Кроули. Вылетев из кабинета раздраженно, он сперва даже не заметил Габриэля (который, кстати говоря, из-за опеки старшего брата набрал пару килограмм, особенно на щеки), но потом посмотрел на него так раздраженно, что Габриэль даже попятился.

– Извини, - пересилив себя, все же произнес Кроули, тут же остывая.

– Вы же знаете, что это не сработает, так почему? – спросил его Габриэль, семеня следом по направлению к знакомой палате. Он и сам знал, что в нем нет никакого дара и быть не может, то было простым совпадением, но и только. – К тому же, я слышал, в его коме виновато критическое состояние организма, но вовсе не психика.

– Психиатр, - подумав, сказал Кроули, перехватывая из рук медсестры ручку. То была новенькая медсестра Руби, с тяжелым характером и еще более тяжелым взглядом, не любившая всех вокруг. Если бы на отделении было молоко, оно бы определенно уже скисло. – Я думаю, ты бы мог быть неплохим психиатором. Или врачом скорой.

– Я не понимаю, - Кроули никогда не заговаривал с ним о будущем, тем более что они так и держали нейтралитет на словах, не дай бог кто назовет их названными братьями или что-то в этом духе. Им обоим было некомфортно бы признать вслух, что они уважают друг друга.

– Я ухожу отсюда. То есть насовсем. Через две недели, - отрывисто ответил ему Кроули, после чего вошел в палату, где без сознания лежал молодой человек. У него не хватало ноги, но во всем остальном его, похоже, накачали лекарствами до стабильного состояния. – Все не так просто, как объявил доктор Милтон, - Габриэль покраснел, поняв, что его опять застигли за подслушиванием. – Он находился в критической стадии алкогольного опьянения, когда сидел за рулем мотоцикла. Он спровоцировал страшную аварию неделю назад, неудачно –или удачно, как смотреть – его придавило кузовом грузового автомобиля под другим автомобилем, и из-за потери сознания он не смог сообщить о своем состоянии. Его вытащили не сразу, а, вытаскивая, допустили развитие шока, который не убил его только из-за баснословного количества алкоголя в крови. Его сознания настолько не контролируется, что шок попросту не проходит, но стоит вывести его из этого состояния, как шок мгновенно убьет его. Ему удалили ногу – с такими повреждениями он никогда не смог бы ею пользоваться – но организм был уже отравлен продуктами распада тканей, так что нам действительно скинули его умирать.

– Но ведь профиль не наш? – спросил его Габриэль, понимая, что второй раз смотрит на человека без сознания в этой палате. Ему снова было бесконечно жаль такого молодого парня, но здесь он, по правде говоря, сам был виноват.

– ЧМТ, которая привела к ОНМК – не откажешь же в приеме, если у него есть подобный симптом. Кроме того, инсульт все равно настиг бы его через несколько месяцев – он сидел, очевидно, на каких-то наркотиках, сильно повредивших сосуды головного мозга.

– У него действительно нет шансов, - пробормотал Габриэль. – Это и есть искусственная кома, вы ее поддерживаете?