Прогулки с бесом

– Эти-то к чему, из какой "оперы"?

– "Страны и народы", коих "страна советов освободила от одного", чтобы присоединить к другому и не лучшему. Получилось, но как Остерайх отвертелся от "любви всего совецкого народа" - загадка.

Вернёмся к пророчествам, кои в будущем коснутся упомянутых "мужчин".

– Тебе-то чего бояться? Свой срок прожил, спи без тревог и волнений. Фиксируй первое пророчество:

"...когда, ныне могучая заокеанская держава, как всякая империя, по причине многолетней гордыни и тунеядства придёт в упадок и ослабеет до нуля - тогда-то весь арабский мир, сговорившись, поднимется на сворачивание головы извечному врагу своему: Израилю..."

– Думаешь, до того арабский мир не передерётсяв в "промежности"? То есть, между собой и у "семито-хамитской группы народов что-то полуится?

– Получится! Не мешай! Что за манера влезать в пророчества! Прерванное

пророчество может и не сбыться!

"...и ему, как государству, в очередной раз придёт конец. В процесс сворачивания головы еврейскому государству старушка-Европа не влезет,

вечная "дипломатия" и страх "как бы самой не развалиться!" удержат от вмешательства в чужие разборки. И когда арабский мир в истеричной манере своей приступит к празднованию победы над Израилем - тогда-то Европа приступит к отмщению "за гибель любимого Израиля".

– Итог?

– Ни Израиля, ни арабского мира. Останется торжествующая женщина - Европа!

– Похоже на прошлые деяния великой заокеанской державы.

– Чему удивляться? Откуда "заокеанская держава" вышла? Разве не из Европы?

И опять одолевают бесовские фантазии:

– Война окончена, нет её, забудем о ней. Оставим только работников железной дороги: немцев и русских. Одни - хозяева, другие - работники. Одни командуют, другие - выполняют команды. Какой бы у них был язык?

– Естественно, немецкий! Какой ещё? Они бы принудили подчинённых выучить язык повелений и приказов!

– Уверен? И никто из "повелителей" не стал бы интересоваться языком покорённых? Думаю, что они изобрели бы что-то среднее между языком аборигенов и своим. На манер "идиш".

– Каким языком сорок лет общались побеждённые немцы с русскими победителями? На русском. Каков процент советских оккупантов выучил немецкий язык для общения с побеждёнными? Вникать в суть подобных "заносов" не желаю - заметил бес и умолк.

Глава 81.

Оккупационная школа для сестры.

Многим запомнилась зима сорок первого дробь второго. Вёл бы дневник, если бы знал грамоту? Нет: многое в происходящем вокруг не понимал.

"Великая автоматика": грамота приходит вместе с пониманиями, а если нет пониманий окружающего - зачем грамота?

Или ничего сложного вокруг меня не происходило, или происходившее не касалась по причине: не понимал. Всё вроде бы затихло и вошло в какую-то "колею". Пусть и "оккупационную", но колею. Всё было просто и понятно: кое-как пропитаться, что-то надеть на тело и чем-то изгнать холод из старой монашеской кельи. Тепло нагонялось вечером, перед укладыванием в "логово".

Низкий поклон Неведомым Силам с одновременным протестом:

поклон - за ужасную память,

протест - за отказ дать просветление:

– "Великие, для чего мне это? Смысл"?

С дозволения оккупационных властей аборигенам разрешили открыть школу. Сегодня многое известно о прошлых школах, но нет ответа на простой вопрос: для чего, для какой цели захватчики собирались дать "недочеловекам" минимум знаний. Чтение, письмо не далее подписи и счёт до пятисот. Хватит!

И ни одна "умная" немецкая голова не взяла в расчёт соображение:

– Обучившийся начальной грамоте абориген может далее и сам обучаться! Было бы желание, а знания он найдёт самостоятельно!
– сегодня мальчиков и девочек насильно учат, но от стараний педагогов число "вундеркиндов" на тысячу школьных голов не увеличивается.

Кем были организаторы школ для оккупированных русских детей, какие у них были имена и фамилии? В каком разряде "врагов страны советов" они числились многие годы, и к какому "лику" сегодня причислить их?

Для разрешения вопросов нужны особые исследования, но и без таковых их можно именовать "вражескими приспешниками". Редкостная ситуация:

люди, учившие детей грамоте, были "врагами народа" и назвать их "патриотами России" язык не поворачивается!

– Твоё дело считать их кем угодно, но они мне симпатичны! Обучать детей грамоте в смутное и ужасное время - такое на героизм тянет! Всегда, в любых условиях нужно учить детей! Даже и бесплатно! Как всегда...

Родители согласились, и кое-как обрядив сестру, послали учиться. Школа располагалась на другом конце города, а это немалые километры ногами. Сестре было десять лет.

Какая была школа? Не знаю, поэтому не могу сказать, что высокие из захватчиков "давили" на педагогов приказом "усиленно заниматься немецким языком и прививать советским детям чуждую культуру". Пели русские дети "Дейчланд, Дейчланд юубер алес", или ограничивались изучением русского языка и счётом с помощью международной цифири? Висели в классах на стенах портреты фюрера?

Эх, ну почему меня не отправили в школу! Где теперь найти, хотя бы одного из учителей школы времён оккупации! Кто платил учителям "серебряники"? И сколько? Больше, чем ныне?

– В школе времён оккупации крылась угроза, куда страшнее, чем военная: учителя, обучавшие детей письму и счёту, были опаснее вражеских танковых армии!

– Это при первом рассмотрении, но если хорошо подумать, то врагами были не учителя, нет, во врагов превращались обучавшиеся!

– Поясни?

– Что пояснять? Представь, чего в советское время стоила строчка в биографии "начал обучение в школе на оккупированной территории"? Как изволите понимать!?

– И как?

"Изгнать ненавистного врага с захваченной советской земли"!
– лозунг правильный, но с двумя позициями: одни его только провозглашали, а другие - только выполняли призыв. И местами не менялись. Кто больше думал о "захваченной земле" - до сего дня выясняют. Как думаешь, чем страшна всякая оккупация?

– Очевидным: "насилием оккупантов над оккупированными. Жестокостями и преступлениями".

– Это - вторично. Всякая оккупация и до сего дня опасна привыканием к захватчикам и приёма их культуры"! Чем дольше оккупация - тем больше понимания у захваченных об оккупантах. Вот почему "верха" и не считались с потерями в людях при освобождении захваченной территории. Но о своём страхе помалкивали.

– И для латышей с эстонцами твой "закон" годен? Или нет?

А что учителя? Их жизненный цикл заканчивался, им уходить из жизни, а "хранителями памяти о прошлом" оставались обучаемые дети. Все, кто тогда начал обучение, помнят об этом до сего дня. Вопрос: "что думали повзрослевшие ученики через годы об оккупантах? Когда всё "вернулось на круги своя" и на них обвалили поток информации "о злодеяниях врагов на захваченной территории"? Как было верить в зверства, когда на себе их не испытал? Как сытому понять голодного? И как воспринимали документальные кадры о концентрационных лагерях Рейха?