Прогулки с лектором

– Достаточно. Хорошо. Теперь обратно, с общего на частное.

– Из этих ста домов добрых два десятка не были приняты комиссией из-за нарушений допущенных в ходе строительства. А открытие таких домов на побережье, как выяснилось, сопровождалось махинациями с земельными участками, выделенными под них.

– А если нет никаких махинаций и нарушений, тогда как?

– Тогда… Дороги. Построенные дороги стали платными.

– Возможно, а если нет?

– Через пару лет потребовался ремонт.

– Подрядчик отремонтировал по гарантийным обязательствам.

– Фирма- подрядчик принадлежит доверенным лицам клиента или его родственникам.

– Вполне. И все же… Копай еще.

– Тоже можно сказать и про организации, строившие дома для престарелых.

– Дальше.

– Построены в чистом поле без всякой инфраструктуры.

– Дальше.

– Исследования показали, что марка используемого бетона для строительства двух путепроводов и надземных пешеходных переходов не соответствует проектной и сильно занижена, что не может не повлиять на несущую способность этих конструкций в процессе их эксплуатации и тем самым на безопасность людей.

– Подтверждение.

– Лабораторные акты.

– Хорошо, молодец.

Бруно, неожиданно бойко проведший этот диалог, скромно потупился.

– Но на лаврах почивать не время. С сущности на производную.

– Состояние вашего клиента за этот срок его пребывания в руководстве субъектом увеличилось в четыре с половиной раза, а уровень благосостояния населения субъекта упал почти в полтора.

– Однообразно.

– Зато, правда.

Я строго взглянул на раскрасневшегося Бруно, он понял свою ошибку и, убрав с лица остатки довольной ухмылки:

– Сократилось строительство детских садов.

– Так.

– Лесные пожары стали возникать в три раза чаще.

– Так.

– Девушка заявляет, что она его дочь.

– Ну…

– Горничная обвинила в домогательствах.

– Ха-ха-ха… Хватит. Желтая пресса потеряла в твоем лице славного адепта. Ладно, на чем мы остановились?

– На седьмом. Легкость и доброжелательность. Никогда не надо чувствовать в сопернике врага. Иногда поединки идут по нескольку часов, и сохранять свежесть возможно, только если будет соблюдена эта внутренняя легкость. Ассоциация с бегуном – нельзя задерживать дыхание. Какой бы силы напряжения не пришлось на руки и ноги, дыхание должно быть беспрепятственным.

– Беспрепятственным, мне кажется, не очень подходящее слово, – и далее прочитывая в услужливо протянутой мне и открытой даже на нужной странице методичке, – действительно так и написано, ладно, им видней, пошли дальше.

– Восьмое. Чувство внутреннего превосходства, даже такого немного снисходительного и доброжелательного.

– Это, конечно, должно быть вообще пунктом номер один, – перебил его я, внимательно следя за реакцией, – Это в себе надо развивать.

Мельком глянул, кивнул обыденно, потом почувствовав все же акцент, сделанный мной на этом, пометил в своем блокноте. Ожидать реакцию сейчас, сразу, не слишком ли завышены мои требования? Да, наверное…

– Вот, к примеру, замечал, наверное, что один и тот же поступок, совершенный разными людьми, вызывает разную реакцию, нет? Чувство внутреннего превосходства всегда должно быть великодушным, а носитель его готов на уступки. Но, опять же, между тем, как уступать от уверенности в себе, будучи сильным, уступать от снисхождения, либо уступка как результат слабости. Это хорошо заметно, когда уступает дорогу при езде на автомобиле, начинающий неуверенный водитель. Он мечется неуклюже из стороны в сторону, его уступание дороги вызывает ухмылки со стороны тех, кому он уступает, а те, кто сзади вынуждены простаивать, недовольно гудят сигналами. И, наоборот, уверенный в себе опытный водитель, в какой-то ситуации надумавший уступить наблюдает обратную реакцию в виде вскидывания рук и благодарных кивков. И еще надо уметь вовремя останавливаться. Парадоксальным образом довольно часто желание закрепить полученный результат в виде контрольного выстрела в голову оказывает противоположный эффект. В тоже время и чрезмерное благородство в этом вопросе, если имеешь дело с достойным противником, может сыграть злую шутку. Поэтому дожимать, но без фанатизма.

Смотрю на часы:

– На сегодня все. Найдешь внизу в библиотеке историю философии. Двухтомник, потрепанный такой. Проштудируй. А я на море.

А какой еще другой, другого способа не придумали. Для того, чтобы делать что-то, нужно либо чтобы это тебе нравилось, либо понуждать себя. Вот тебе и ямы. К чему мне копать ямы, когда одна схватка следует за другой. Понуждения и так выше крыши. Иногда посещают, конечно, мысли – как между скал выползают маленькие черные змейки погреться на солнце – пусть бы и дальше нравилось бы мне участвовать во всем этом, как и раньше, что с того. Но вот море и нужда точно две абсолютно враждебные стихии. И отчего вид прозрачной воды с проносящимися по поверхности стеклянными складками и синхронно следующими за ними по пестрой и нарядной до головокружения гальке дна продольными тенями с эффектом увеличительного стекла, позволяющим во всех подробностях рассмотреть каждый из множества камешков на этом дне, отчего этот вид доставляет некую разновидность сдержанного, компактного, заключенного внутри себя и холодящего грудь восторга? Море не выносит нужду, а хождение по берегу вне времени уничтожает всякую ее разновидность. Чайки, снующие по берегу в поиска еды, опровергают эти мои предположения, да я и сам, битых два часа слоняющийся по берегу и изголодавшись на морском ветру, готов уже признать ошибочность их и не прочь очутиться у себя на кухне в окружении доброго ужина и запотевшей бутылки.

А очутившись там, ничто не мешает мне вспоминать другое море. В котором, только зазеваешься, и все летит вверх тормашками, перед глазами зеленая муть вперемешку с пузырями и кажущимся где-то вдалеке неотчетливым мельканием твоих рук. Потому как вместо этого нелепого барахтанья рукам надо было совершать гораздо более полезное действие – придерживать во время верчения тебя в этой водно-песчаной взвеси собственные трусы. И если не удалось, то под смех и шутки, отпускаемые в твой адрес в четвертой по счету волне, редко когда в третьей, а чаще всего почему-то именно в четвертой, непонятно от чего это зависит, может от размера трусов – высматривать и ловить серым комочком выплюнутые обратно в качестве подарка тебе могучим валом почти такого же цвета с добавлением правда еще той самой зеленой мути, но подсвеченным изнутри солнцем и оттого в середине желтоватым и прозрачным и уже не таким грозным. Несмотря на черноту клокочущего брюха, вбирающего в себя всю грязь и водоросли, но туда лучше не смотреть, а вот вверху он рифленый лазурный и глянцевый. В обрамлении сдуваемой с макушки седой пены, мелкими брызгами долетающей до тебя, мирно уже сидящего на песке и вкушающего, как и полагается на пляже спелый помидор, подсаливая сочную мякоть облизываниями высохших уже на ветру и покрывшихся мелкими кристалликами губ. И расправившись с ним, и под действием убаюкивающего сочетания выжигающего все под собой солнца, белесого обесцвеченного им пространства, пробирающих до дрожи свежих порывов, несущих в спину покалывающую песчаную изморось, впадаешь в блаженное, но краткое небытие.

Но и здесь тоже не обходится без нужды, поторопился я записать их с морем в антиподы. Смех товарищей до сих пор звучит в ушах, перекрывая шум набравшейся в них воды, и мне безуспешно пытающемуся оттереть песком пятна мазута с частей тела, в довесок помеченных совсем расшалившимся морем, отчего-то очень важно, чтобы кто-то из них повторил мою участь. Каждый раз с замиранием сердца я слежу за тем, как заходят они в воду, и с разочарованием наблюдаю, как выходят, придерживая, иногда поднимая и натягивая чуть ли не с колен на белую незагоревшую полосу в этот раз как назло никак не желающие теряться трусы. И вроде бы тоже вызывая смех, но разве идет он в сравнение с тем, каким смеялись надо мной.

А Бруно способный парень, вне всякого сомнения. Мне нравилось думать об этом, потому как тогда во мне поселялась неожиданная радость как если бы, к примеру, ребенок, не умевший еще и говорить, вдруг обнаружил бы в себе внезапное знание букв. Мыча и калякая что-то на своем, без труда и не путаясь ни разу, указывал бы он на те буквы, что называли ему родители, и с каждым его угадыванием росло в них вместе с недоумением чувство радости и благоговения перед чем-то совершенно непостижимым, что, помимо их воли и здравого смысла, воплотилось вот в этом на первый взгляд совершенно неразумном создании. И вроде складывается уже с ним. Бьюсь об заклад, назавтра придет на занятие с горящими глазами. Азартный.

Хорошо, что не побился, а то проиграл бы. Назавтра пришел еще более взъерошенный и заспанный чем обычно. Правила пересказал, уставившись невидящим взглядом в какую-то точку, то ли не столь отдаленного прошлого, то ли на груди моей рубашки.

–Ну-с, продолжим…

– Девятое. Существует устоявшееся мнение, что для того чтобы переломить ход поединка, нужно заставить противника усомниться в собственной правоте. Конечно, он не подаст виду и будет продолжать гнуть свою линию, но если получится это сделать, вы сразу почувствуете разницу, а позже ее непременно почувствует и зритель.