Прохладное небо осени

– А-а, – только и смогла сказать Инесса.

Он посмотрел на часы:

– В десять начнутся доклады, кое-что я хотел бы послушать, а к четырем подъеду в институт. Попросите заказать мне пропуск. – Он снова был деловито-сух. Опять ее не боялся, если когда-нибудь и боялся. Самоуверенная ты личность, Инесса Михайловна Коноплева.

В институте он появился ровно в четыре. Разыскал Инессу – она торчала в КБ; после разговора с Саркисяном потребовалось что-то уточнить – некоторые параметры, исходные данные, – обычная работа, всегда Инессу увлекавшая. Что-то Токарев, поглядев на ее наметки, одобрил, с чем-то не согласился – он быстро улавливал суть, с ходу решал, это производило впечатление. Кое о чем поспорили – и она согласилась, и он в чем-то уступил, вместе еще раз побывали у Саркисяна – Инесса с удовольствием отмечала, как они все трое с полуслова понимают друг друга – перелистывают документы, листы схем – не инженеру, не специалисту все их разговоры, дела – за семью замками; слова русские, а все равно как если бы говорили на малораспространенном исландском или языке майя. И этот общий, непонятный непосвященным язык объединяет, сближает самых чужих людей.

На лестнице, когда спускались в раздевалку, на Токарева налетел какой-то мужчина с криком: «Юрка!» Тот тоже ему обрадовался: Инесса смогла узнать, какой Токарев, когда улыбается.

Очень все-таки странно, что для кого-то Токарев – Юрка.

– Сколько мы с тобой не виделись? А старики твои живы? – Мужчина не обращал внимания на Инессу. – А у нас здесь еще Сыромятников Илья работает... Ты надолго? Веру с собой не прихватил?.. Надо бы встретиться, а? Завтра суббота, короткий день, ты ко мне загляни. – Он объяснил, где в институте его искать, и, как мальчишка, поскакал вниз по лестнице.

– Институтский соученик, – объяснил Токарев Инессе, когда что-то в нем улеглось. – У меня их здесь полно, в ленинградских НИИ.

– Вы учились в Ленинграде? – удивилась Инесса.

– Я – ленинградец, – кивнул Токарев. – Родители и сейчас здесь живут. Еще не повидал их, позвонить только успел, чтобы ждали.

Вот это новость! Почему-то было приятно узнать, что Токарев – ленинградец. Все-таки к ленинградцам Инесса имела особые чувства. И понятно – земляки же. С Токаревым, как она предполагала, они примерно ровесники. Если он и старше, то ненамного – на год, другой. Значит, знают они об этом куске земли и помнят многое одинаково. Это – пустяки, но они все равно сближают людей. Наверно, он помнит «американские горы» в саду Народного дома? И как захватывало на них дух? И деревянную еще, торцовую мостовую на Невском? И белые ночи над Невой, когда тебе шестнадцать? В двадцать, в тридцать они другие.

– А где вы жили? – уже с любопытством спросила Инесса. Сейчас выяснится, что у них куча общих знакомых, так уже не раз бывало.

– Сначала на Лиговке, незадолго до войны переехали в район Литейного. Нет, это далеко.

– Вы кончили институт связи?

– Электротехнический. И тут не совпало.

Вот, значит, как. Ленинградец. Жена – Вера. Видимо, соученица. Прежде Инесса рисовала себе его жену забитой женщиной, муж которой понятия не имеет о том, откуда появляется в доме еда, как опять становятся чистыми его сорочки, и знать не знает, сколько стоит тринадцатикопеечный батон. Скорей всего, ошиблась. Между бывшими соучениками невозможны такие отношения. Или почти невозможны. Была перед Инессой некая плоскость – Юрий Евгеньевич Токарев. Плоскость начинает приобретать объемность.

–...Последний курс я кончил после войны, – услышала Инесса.

– Были на фронте?

– Да. До Будапешта дошел. Андрей до Будапешта не дошел.

– Моего мужа ранили в Карпатах, когда их части двигались к Будапешту, – сообщила она, сразу же сама удивившись – зачем. И он, кажется, удивился: что у нее есть муж. Или не понял, зачем она о нем упоминает.

– Сестренка моя погибла в Ленинграде в сорок втором, во время артобстрела, – сказал он погодя.

– А у меня мама умерла здесь. От голода.

– Вот как?.. То-то я смотрю – как вы быстро в Ленинград собрались. Тоже, значит, родной город? – Наверно, и он ее по-новому начинает видеть.

– Еще бы не собраться! Я не была здесь с сорокового года. Представляете?

На улицах уже зажгли фонари. Влажный октябрьский ветер задувал за воротники. Трамваи, троллейбусы и автобусы были переполнены донельзя.

Они прошли пешком одну остановку, и другую, и третью.

Токарев спросил:

– Какие у вас планы на сегодняшний вечер?

– Добраться скорей до гостиницы и отдыхать, – сказала Инесса. – Вчера бурно встретилась со школьными друзьями, и сегодня день был нелегкий. И надо позвонить домой. – Она поежилась от холода. – И еще хорошо бы поймать такси.

– А что, если нам вместе отправиться к моим старикам? – неожиданно предложил он.

– Прямо так и отправиться? – Предложение показалось совсем неуместным. – Вы же сами с ними еще не повидались, вам поговорить семейно надо, и вдруг – я?

– Семейно поговорить мы еще успеем, – сказал Токарев. – А они будут рады. Они всегда радуются новым людям – в одинокой своей пенсионной жизни. Поехали, а? – И, заметив, что она заколебалась, еще просительнее повторил: – Поехали!..

Тут прямо на них надвинулся зеленый огонек такси, и Токарев остановил его, открыл дверцу. И Инесса полезла в машину.

– Что за радость сидеть весь вечер одной в гостинице? – уговаривал он ее, хотя она молчала. – Мать всяких вкусных вещей наготовила, это уж точно, это я знаю!.. На улицу Чайковского, пожалуйста, – сказал он шоферу.

9

Они вышли у хорошо известного Инессе дома. Когда-то тут жила тетя Юзя со своим мужем Тимофеем Федоровичем и Артемом. Их подъезд тоже был со двора. Кажется, тот самый подъезд, подумала Инесса, когда они поднимались по лестнице. Только не могла вспомнить, на каком этаже была тети Юзина квартира. Осталось в памяти – красное дерево мебели, цветы повсюду в плетеных корзинах, множество фотографий на стенах, домработница Феня, с ее забавным псковским говором и неумолчным ворчаньем: каждый шаг по натертым ею до сверкания в глазах полам как бы по ней самой приходился. Феня тоже умерла в блокаду. Из разоренного этого гнезда пошла работать на завод, поселилась в общежитии. Тетя Юзя – она после ареста Тимофея Федоровича переехала в Москву, к старшей сестре, – до сих пор хранит ее залитые слезами письма, еще довоенные: трудно ей было привыкать к новой жизни после всегда полного людей, музыки, веселья дома.

На третьем этаже Токарев позвонил, и дверь им открыла высокая крупная старуха с белыми-пребелыми волосами.

Она целовала сына и то прижималась с нему своей белой головой, то отстранялась, чтобы взглянуть – каков он на вид, здоров ли, благополучен?

Красавица старуха. На белом гладком лице – ни морщинки, голубые глаза, не потерявшие яркость, профиль, как у сына, прямой, четкий. Графиня из бывших, да и только. Однако Токарев еще в машине поведал:

– Мать у меня деревенская, необразованная, но из тех русских простых женщин, у кого ума и житейской мудрости на десятерых образованных хватило бы. – Он любил мать, гордился ею. – Очень была красивая. После того, как Юля, сестра, погибла, от красоты мало что осталось, – Тут сын был к матери несправедлив. Дай Бог каждой женщине в такие годы сохраниться не хуже.

– Мама, познакомься, – сказал он, когда они друг на друга нагляделись, – моя сослуживица Инесса Михайловна. – И к Инессе: – Моя матушка, Антонина Павловна.

Вышел отец – при всем параде: в темном костюме, белой нейлоновой сорочке, с галстуком. Костюм, заметила Инесса, сидел на нем не очень ловко: так часто выглядит штатская одежда на бывших кадровых военных, для которых все эти пиджаки все равно что фрак для простого смертного.

Рыжеватый, с розоватыми щеками, коренастенький такой мужичок Токарев-старший; даже странно, что Юрий Евгеньевич – его сын.

Судя по квартире, был он до пенсии не рядовым человеком, хоромы заслужил. Три комнаты – Инесса вдруг сообразила, что знает расположение комнат в этой квартире. Она уверенно прошла в ванную, чтобы вымыть руки, и вышла, твердо зная, что по правую от нее сторону будет кухня а третья маленькая комнатка – в ней жил Артем – в тупичке того длинного коридора.

– Я почти как к себе домой попала, – сказала она Токареву оживленно. – Моя мачеха жила до войны в этом доме, и квартира ее имела точно такое же расположение... Бывают же такие совпадения...