Прохладное небо осени

– Не могу вас одну отпустить. Доставлю до гостиницы.

– Ну, совсем не стоило, – неискренне заверила Инесса, ей хотелось, чтобы он проводил ее. Хотелось продлить этот вечер с ним, получившийся неожиданным. В какой-то момент – никто из них, видимо, не словил этого мгновения, но оно было – как бы в другое русло повернули их отношения. Инесса в этот момент перестала быть командированным ведущим инженером, а он – ее начальником, но случилось это уже к исходу вечера, еще только что-то стало неясно определяться, и невозможно было так все прервать – ей сесть в троллейбус, ему вернуться домой. Наверно, они одинаково это чувствовали.

– Я давно хотел спросить у вас, – сказал Токарев, когда они вышли из троллейбуса на углу Невского и Литейного и направились не спеша к «Октябрьской», – откуда у вас такое необычное имя?

– Родители нарекли.

– Нет, серьезно?

– А разве я – несерьезно?

«Ужасная ты кокетка», – сказала бы в этом месте Лилька.

– Когда я пришел в институт, сразу обратил внимание на ваше имя. И на то, что у блондинки такие черные глаза.

– Ладно, – смилостивилась Инесса. – Приоткрою и я некоторые свои тайны. Мать моя была темной шатенкой с черными глазами. А отец – светлый и голубоглазый. Вот получился гибрид. А назвали меня в честь Инессы Арманд. Мой отец то ли дружил с ней, то ли был знаком – в точности не скажу, но его восхищение этой женщиной и память о ней дали мне имя. – Тут ей вспомнилось смешное: – В школе у нас одна учительница была, мы ее Шваброй звали – тощая, злая, так она меня однажды в уборную затащила, велела ресницы мыть, думала – крашу...

Они подошли к гостинице. Инесса протянула руку:

– До свиданья. Спасибо за вечер.

Он взял ее руку и неожиданно, смущаясь и оттого неловко, поцеловал.

Уже оказавшись за стеклянной дверью, в вестибюле, Инесса оглянулась. Он все еще стоял и глядел ей вслед. Она дружески помахала ему и, не оборачиваясь больше, направилась к лифту.

У себя в номере, не зажигая света, она подошла к окну. Окно выходило на Лиговку, был виден угол Невского.

Токарева, разумеется, и след простыл. Или ты хотела, чтоб он стоял на углу, пронизываемый ветром, и угадывал, где твое окно?..

Инесса надела халат и села на край кровати. Слушай, старуха, сказала она себе. Тебе уже пятый десяток, кому ты нужна? Мало молодых женщин на свете? Тебе не семнадцать лет, чтобы придавать значение разным выразительным взглядам и целованию ручек. Глупо и пошло в твои годы даже внимание на такое обращать.

Она говорила так, а сама в это же время крутила перед собой короткометражную ленту: мужское лицо с разными лестными для нее выражениями – то одобрение (Инессы), то любование (ею же), то это неожиданное смущение. Или вот такой кадр: стоит у подъезда гостиницы женщина, довольно еще привлекательная, с хорошей фигурой (это уж точно, с этим не поспорит никто), элегантная – и мужчина склонился к ее руке, целует эту руку. А потом смотрит ей вслед – с восхищением и сожалением, что она навсегда для него – по ту сторону дверей.

Конечно, муж давно уж так не смотрит и ручек не целует. Вот и вся отгадка – что-то новенькое, почти забытое и до сих пор, оказывается, не потерявшее своей притягательности и нужности. Для твоего глупого женского тщеславия.

Инесса решительно встала, подошла к телефону и заказала Москву.

Непроснувшийся Катькин голос:

– Ма?.. А папы нет. Он без тебя тут совсем загулял. – Она сонно растягивала слова и не придавала им никакого выражения.

– А что он сказал? Куда ушел?

– Ничего он мне не сказал. – Она, кажется, уже слегка жаловалась.

– Тетя Варя приходила?

– Приходила. Наготовила полный холодильник, а есть некому. – Тут Катькин голос проснулся.

– Так вы что, не ужинаете?

– Вот, – вместо ответа сказала Катя, – явился твой муж и мой отец. И хватает у меня трубку. Ма, я тебя целую! Приезжай скорей! – и в ту сторону, сердито: – Ну что, минутку обождать не можешь?..

Инесса так всю сцену себе представила: Катька в розовой своей пижамке, растрепанная, сонная, теплая; и Андрей, в пальто, шляпе, вырывающий у нее трубку.

– Инночка! Ну, как ты там?

– Хорошо!

– Когда приедешь?

– Скорей всего, во вторник. А ты где так поздно гуляешь? Ребенка забросил.

– Ребенок только рад. А меня Бородины к себе затащили. Когда уже уходили из института, вспомнили, что у них какая-то некруглая дата свадьбы. Для торжества нужен был гость. – Он рассказывал весело, забавно, наверно, получилось.

– Ира вас развлекала? – Ира может болтать часами.

– Спрашиваешь! У Генриха – ангельское терпение.

– Недаром он у вас в институте самый заядлый рыболов и охотник, – рассмеялась Инесса. И услышала в трубке ответный – такой знакомый! – густой смех.

– Ты-то как там? – спрашивал Андрей.

– Хорошо, я же говорю – хорошо. Работа – ни с места, а все остальное хорошо. Сегодня в гостях была... Ах, ты не знаешь! Токарев приехал.

– Зачем это он приехал? – Инессе показалось, что голос мужа прозвучал ревниво. Показалось, конечно. Никогда он не ревновал, если не считать Алешку Боброва. И повода она не давала. Рыльце в пушку, вот и померещилось.

– На конференцию приехал, – беспечным тоном объяснила она. – И мне на подмогу... Я тоже недавно пришла. У него здесь, оказывается, родители, он меня к ним затащил.

– Алешка Бобров звонил.

– Да? – без интереса переспросила Инесса, и вдруг ее осенило: если Токареву удастся расширить работы, открыть еще одну лабораторию, можно попросить его взять Алексея. – Ты ему сказал, чтобы еще позвонил?.. Если позвонит, скажи, возможно, я сумею для него что-нибудь сделать.

Немного же тебе нужно: пригласили в гости, проводили до гостиницы, сделали несколько комплиментов – вообразила Бог знает что. А если Токарев не захочет? Но уже засела уверенность: если она попросит, он захочет. Приятная такая уверенность.

Еще несколько незначительных фраз, «целую тебя», «целую», и она положила трубку.

Ничего она от Андрея не скрыла: где была, с кем и до какого часа. Легко и без смущения утаив то, что за этим внешним возникло. То, что существенней. Не докладывать же, в самом деле?.. Значит, есть, не может не быть вещей, которые даже самый близкий человек о тебе не знает и не узнает? Значит, если это так, то и у Андрея есть что-то скрытное? Никогда Инессе такое и в голову не приходило, все в их отношениях давно ясно, просто. Какие секреты?.. А они неизбежно есть – мысль, движение души, чувства только твои. И это «только твое» может стать скорей достоянием человека случайного, постороннего, а от близкого скроется.

Но, между прочим, напомнила себе Инесса, посторонний человек им и останется. А близкий – близким. Это умозаключение ее успокоило. Как бы она там ни рассуждала о неизбежности и необходимости умолчаний, сама сознавала, что эти рассуждения годятся лишь для малых величин, если прибегнуть к математическому термину. С большими величинами начинается ложь, лицемерие, обман. Отчуждение.

Вдруг захотелось домой. Соскучилась вдруг. Уютный номер показался холодным – как все казенное. А когда-то мнилось, что нет людей счастливей тех, что ходят по устланным коврами гостиничным коридорам, ужинают внизу в ресторане и вообще причастны к этому необычному, начищенному и надраенному женщинами в белых наколках миру. Через сколько заблуждений проходит человек, прежде чем доберется хотя бы до самой простой истины? Истины, открытой задолго до него. Дважды два – четыре он позволяет себе не открывать самостоятельно и верит предку. А вот что не все то золото, что блестит, – тут он должен сам убедиться. Иной так до конца своих дней не успевает самостоятельно освоить эту или иную подобную истину, приумножая несчастья на и без того не очень-то счастливой земле...