Происхождение всех вещей
Шрифт:
На пустом пляже голос ее прозвучал громко — так громко, что она испугалась. Она прислушивалась к ответу так отчаянно, что у нее заболели уши, но ничего не услышала. Даже тихие волны не разбивались о берег. Вода и воздух были как расплавленное олово.
— Где ты сейчас, Амброуз? — спросила Альма, на этот раз тише.
И снова не прозвучало в ответ ни звука. Альма пыталась раздуть холодные угли — здесь никого не было.
— Покажи мне, где найти Мальчика, — тихим шепотом взмолилась она.
Амброуз не отвечал.
Залив Матавай не отвечал.
Небеса не отвечали.
Альма села и стала ждать. Она вспомнила легенду о Тароа, первом боге таитян, рассказанную ей преподобным Уэллсом. Тароа, создатель. Тароа, появившийся на свет из морской раковины. Он молча лежал там в течение многих веков и был единственным живым существом во Вселенной. Мир был так пуст, что,
Песок, нагревшийся за день, еще не остыл. Альма легла на него и закрыла глаза. Лежать здесь было удобнее, чем на тюфяке в ее душной маленькой хижине. Вокруг нее копошились крабы, но она не замечала их. Казалось, они были единственными живыми существами во Вселенной. На узкой полоске земли, затерявшейся между двумя небосводами, Альма прождала до восхода солнца, когда все звезды и в небе, и в море погасли, — но ей так никто и не ответил.
Потом пришло Рождество, а с ним и сезон дождей. Дождь принес не только освобождение от беспощадного зноя, но и улиток небывалой величины, и влажные пятна плесени, которая заводилась в складках обветшавших платьев Альмы. Черный песок залива Матавай намок и стал скользким, как пудинг. Из-за проливных дождей Альма целыми днями не могла выйти из хижины, где потоки воды, без устали барабанившие по крыше, не давали ей ни минуты покоя. Природа окончательно вторглась в ее крошечное жилище. Популяция ящериц на потолке за ночь утроилась, достигнув почти что библейских масштабов; по всей хижине они оставляли за собой плотные комочки экскрементов и полупереваренных насекомых. Из гниющих глубин единственного ботинка, оставшегося у Альмы, проросли грибы. Свои связки бананов она вешала под потолком, чтобы их не утащили мокрые ненасытные крысы.
Как-то раз, совершая свой обычный ежевечерний патруль, в хижину забрел Роджер, и больше уже не уходил — у него просто не хватило духу выйти под проливной дождь. Альме хотелось, чтобы он взялся за крыс более основательно, но, видимо, у него и на это не хватало духу. Он по-прежнему не разрешал ей кормить его с рук и все так же огрызался, но иногда соглашался разделить с ней трапезу, если она клала еду на пол, а затем поворачивалась спиной. Иногда он позволял гладить себя по голове, пока дремал.
Грозы налетали внезапными порывами. Альма слышала, как нарастает шторм — беспрестанно ревущие за рифом юго-западные ветра становились все громче, как приближающийся поезд. Если гроза обещала быть сильной, из залива, спасаясь бегством, выползали морские ежи — они искали более высокое и безопасное место. Иногда они укрывались в хижине Альмы, и ей приходилось еще внимательнее смотреть под ноги. Дождь обрушивался на землю потоком стрел. В реке бурлила вода вперемешку с грязью, а поверхность залива разъяренно пузырилась и шипела. Когда шторм усиливался, стихия надвигалась на Альму со всех сторон. С моря наступали туман и мгла. Сперва исчезал горизонт, затем остров Мореа вдали, а после и риф и берег, и вот они с Роджером оставались в тумане одни. Весь мир уменьшался до размеров ее крошечной, не слишком надежной хижины. Дул сильный ветер, грозно бушевал гром, и ливень в полную силу обрушивался на крышу.
Затем дождь ненадолго затихал, и возвращалось раскаленное солнце, внезапное, удивительное и яркое, но оно всегда уходило, прежде чем Альма успевала как следует просушить свой тюфяк. Над песком клубящимися волнами поднимался пар. Со склонов налетали потоки влажного ветра. Воздух над берегом потрескивал и вибрировал, как будто над кроватью перетряхивали простыни, — пляж отряхивался после только что пережитого шторма. Затем наступала тихая, влажная погода — на несколько часов или несколько дней — до начала следующего шторма.
В такие дни Альма скучала по библиотеке и огромному, сухому и теплому особняку. В сезон дождей на Таити она могла бы впасть в ужасное отчаяние, если бы не сделала одно любопытное открытие: она увидела, что дети залива Матавай обожали дождь. Больше всего дождь любила банда Хиро, и недаром, ведь именно в это время можно было скатываться вниз с грязного размытого берега, брызгаться в лужах и устраивать опасные гонки в бушующих ливневых потоках разлившейся реки. В дождь пятеро маленьких мальчишек превращались в юрких выдр, которых вода не только не пугала, но и радовала. Вся лень, охватывавшая их в жаркий, засушливый голодный сезон, смывалась без следа, сменяясь внезапной лихорадочной и внезапной активностью. Альма поняла, что банда Хиро была как мох, который на
жаре легко высыхал и даже казался мертвым, но с первым же проливным дождем в одно мгновение оживал. Внутри этих удивительных детей словно был запрятан самовоскрешающийся механизм! С такой целеустремленностью, энергией и силой брались они за любое дело в только что омытом дождем мире, что Альма невольно вспомнила себя в таком же возрасте. Дождь и грязь никогда не мешали ей отправиться на поиски приключений. При мысли об этом у нее внезапно возник резонный вопрос: почему же тогда она сейчас сидит и трусит в своей маленькой хижине? Ребенком она никогда не укрывалась от непогоды, так почему же сейчас, став взрослой, укрывается от нее? Если на острове все равно нет места, где можно остаться сухим, так почему бы просто не промокнуть? Этот вопрос, как ни странно, навел ее на еще одну неожиданную мысль: а почему она не подрядила банду Хиро искать Мальчика? Кого отправить на поиски пропавшего таитянского мальчика, как не других таитянских мальчиков?Сделав это открытие, Альма выбежала из дому и позвала пятерых сорванцов, которые в тот самый момент были полностью поглощены тем, что бросались друг в друга грязью. Они подкатились к Альме одним скользким и грязным клубком и окружили ее, смеясь и приплясывая. Им было очень забавно видеть белую леди, стоявшую на их пляже под дождем, в грозу, в промокшем платье и все сильнее промокавшую прямо на их глазах. Такое хорошее развлечение, которое к тому же ничего не стоило!
Альма подозвала ребят и заговорила с ними на смеси таитянского, английского и выразительного языка жестов. Потом она и вспомнить не могла, как сумела им все объяснить, но ее главная идея была примерно такой: настало время приключений, ребята! Она спросила: знали ли они места в глубине острова, от посещения которых местных жителей предостерегала сестра Ману? Знали ли они все запретные места, где обитал горный народ и где раскинулись самые далекие, нехристианские деревни? И может быть, они согласились бы показать сестре Уиттакер, где живут все эти люди, которых никто никогда не видел?
Согласились бы? Ну конечно, они бы согласились! Для них это было отличным развлечением, и ребята немедленно пустились в путь, и Альма пошла за ними, ничуть не колеблясь. Без ботинок и без карты, без еды, даже — боже правый! — без зонтиков мальчишки повели Альму Уиттакер в захватывающий поход прямо в горы, за пределы миссионерского поселка, далеко-далеко от уютных маленьких прибрежных деревушек, которые она уже успела исследовать сама. Они шли прямо в гору, сквозь туман и дождевые облака, сквозь поросшие джунглями вершины, которые Альма видела с палубы «Эллиота» и которые в тот, первый день показались ей такими страшными и чужими. Они шли вверх, и не только в тот день, но и во все последующие дни в течение месяца. Каждый день они исследовали все более далекие тропы, все более дикие места, и часто мальчишки шагали прямо под проливным дождем, а Альма Уиттакер все время шла за ними по пятам.
Поначалу Альма боялась, что не угонится за ребятней, но в конце концов поняла две вещи — что годы, проведенные на природе, сделали ее сильной и выносливой и что детишки, что было довольно мило с их стороны, учитывали ограниченные возможности своей спутницы. На самых опасных переходах ради Альмы они замедляли шаг, не заставляли ее перепрыгивать через глубокие ущелья, как делали сами, или взбираться на невозможно скользкие скалы на руках, что им самим удавалось без труда. Иногда, во время особо крутого подъема, банда Хиро пропускала женщину вперед и подталкивала вверх, довольно бесцеремонно упираясь руками в ее широкий зад, но Альма не возражала: мальчишки же просто пытались помочь. Они были великодушны. Подбадривали Альму, когда она поднималась в гору, а с наступлением ночи, если та застигала их в глубине джунглей, всю дорогу до ее спасительной хижины держали за руки. Во время этих прогулок в темноте ребята научили Альму старым таитянским боевым песням — тем, что поют мужчины, чтобы обрести храбрость перед лицом опасности.
В Южных морях таитяне слыли известными скалолазами и бесстрашными путешественниками (до Альмы дошли слухи об островитянах, преодолевавших отрезки в тридцать миль в день по непроходимым джунглям, без еды), но и Альма была не из тех, кто сдается, особенно теперь, когда она вышла на охоту, а охота эта, подсказывало ей шестое чувство, была самой важной в ее жизни. Это был ее последний и самый верный шанс найти Мальчика. Если он по-прежнему на этом острове, эти неугомонные дети непременно должны были его отыскать.