Происшествие в Никольском
Шрифт:
– Может, то, что я одна к вам пришла, – это не солидно? Так я вам целую делегацию приведу.
– Нет, достаточно солидно, – улыбнулся прокурор. – Видите ли, вы, наверное, сами имеете представление о таком понятии, как тайна следствия. Поэтому я могу сообщить вам только о сути дела. Следствие не прекращено. Областная прокуратура разрешила продлить срок расследования. Дело будет вести теперь другой следователь. Вот пока и все.
– А старого-то следователя погнали, что ли? – удивилась Суханова.
– Виктор Сергеевич Шаталов – работник опытный и толковый, однако сейчас обстоятельства сложились так, что следствие будет вести Десницын. И потом…
– Ага, – кивнула Суханова. – Я понимаю, тайна следствия…
Потом она добавила:
– Но учтите: это дело в поселке всех волнует.
В Никольское Клавдия Афанасьевна вернулась возбужденная, еще в электричке успела рассказать знакомым, что дело Навашиной и парней вовсе не закрыто, а будет назначено доследование. Она и сама еще не понимала, радоваться ей этой
– Доследование, Верка, будет, доследование!
Вера услышала от нее о разговоре с прокурором и расстроилась.
– Да зачем мне это доследование!
– Ну а что же делать-то?
– Зачем оно теперь! Я ведь им простила… Сама простила… Господи, опять все снова! Вопросы эти, хождения… Опять! Зачем оно мне!
26
Прошел август, так и не одарив грибами.
И ведь случались дожди, земля стала помягче, однако неожиданно холодные ночи помешали грибу. Навашины закрыли всего восемь банок маринованных белых, а шляпок насушили лишь четыреста граммов. Разве ж это добыча! Оставалось ждать милостей сентября, грузди и подрябиновки обязательно должны были появиться. Не было года, чтобы их не солили с запасом.
Вера за грибами ходила мало, времени не было. Начались занятия в училище, хорошо хоть училище было в соседях с больницей. Вера со страхом думала о встрече со своими девочками, ехала первого сентября в Столбовую как на казнь, нервная, пуганая, пальцы у нее дрожали, однако все обошлось. Будто бы никто и не знал о ее каникулах. И полетели училищные дни. Посылали на картошку – удивительно, что всего на три дня. Ездили в районный город на осеннюю спартакиаду. Вера из сырого круга толкала ядро и метала диск – принесла команде зачетные очки. Городской тренер в кедах по лужам подбежал к ней, оценив Верины плечи и руки, зазывал в секцию. «Где уж мне!» – отмахнулась Вера. В училище в перерывах Вера вела строгие разговоры с девчонками из самодеятельности. Вера была членом комсомольского комитета, и ей поручили провести в сентябре первый «Голубой огонек» для своих и для медиков из больницы. И дома не убывало хлопот. И при этом каждый день Вера находила время для встреч с Сергеем. А грибы могли и потерпеть.
Получили письмо и посылку от отца. Три месяца он молчал, а тут исписал мелким почерком лист с двух сторон. В фанерном ящике, годном для фруктов, он прислал две пары недорогих туфель – для Надьки и Сони. Туфли были японские, береговой торговли, и Надька, разглядев знак фирмы, запрыгала от радости. Соня не хотела и прикасаться к туфлям, но мать упросила ее принять отцов подарок. В письме отец сообщал, что чувствует себя хорошо, ходит в океан, пьет мало, чего и всем желает. Интересовался он здоровьем Настасьи Степановны и дочерей. Много писал, как разводит в саду ягоду лимонник, писал он, какая это полезная ягода, и если она интересует никольских, пусть напишут, он пришлет семена. «Жив, слава Богу!» – обрадовалась мать. Были позваны Клавдия Афанасьевна Суханова и Тюрина, и они читали письмо, а прочитав, вместе с матерью судили по-главному – вернется отец или не вернется. «Вот сучий кот, дармоед! – ругалась Клавдия Афанасьевна. – Туфельки за копейки раз в год прислал! Да он тебе хотя бы по тридцать рублей в месяц должен!» Мать жалела мужа и защищала его. «А в чьем это он саду ягоду растит? – негодуя, спрашивала Суханова. – Я бы на твоем месте давно бы ему оторвала башку!..» Успокоившись, снова просмотрели письмо строчку за строчкой, старались увидеть за словами потаенный смысл и в вопросе отца, не вернулся ли в Никольское из Тулы его приятель Шибанов, учуяли намек на сомнения самого Алексея: а не вернуться ли? «Вот тут прямо так и пишет – не вернулся ли Валька Шибанов из Тулы… А? – растерянно повторяла Настасья Степановна. – Вот, глядите…» – «Воротится Лешка, – говорила Клавдия Афанасьевна. – Помяните мое слово, через год, через два, а воротится…» – «Да зачем он нам нужен, дьявол-то этот?» – вздыхала мать. Вера слушала их разговор, а сама думала: если вдруг что случится, отец, какой бы он ни был, младших девочек не оставит. И от этой мысли Вере становилось спокойнее.
Однажды Вера вытащила из почтового ящика вместе с «Известиями» и «Работницей» письмо от Леши Турчкова. Она хотела сразу же разорвать письмо, однако прочла его. Письмо пришло из Кинешмы, Ивановской области. Турчков печалился о том, что он давно не видел Веру и ничего не знает о ней. Все, что он говорил ей в последний раз, писал Турчков, не устарело и не умерло. Пусть ей смешны и противны его слова и чувства, но все оно так и осталось. В Кинешму Турчков попал месяца на три-четыре. У Волги стали строить филиал их завода, литейное производство, туда послали на помощь рабочих из Москвы, вот и Леша вызвался доброхотом, и не жалеет. Он ни о чем не забыл и никогда ни о чем не забудет, не отступит и от своей жизненной программы искупления вины. Почему же не начать дело в Кинешме? Письмо, объяснял Турчков, он написал просто так, без всякой корысти и надежды. Не мог не написать. И Верино право разорвать письмо и не отвечать ему. Вера и не ответила. Но что-то в письме тронуло ее. Снова ей было жалко Турчкова. И жалко себя. Если бы «того» не случилось,
ей было бы приятно вспомнить о Лешином признании в любви. Она понимала, что теперь, когда у них с Сергеем все выяснилось и наладилось, она отнеслась бы к Турчкову как взрослая женщина к мокрогубому мальчику – с жалостливой бережностью. А все равно было приятно сознавать, что кто-то тебя любит. Однако «то» случилось… И все же Вера была сейчас благодарна Турчкову: «Хоть одному из них стыдно…»Приезжал в Никольское следователь Виктор Сергеевич Шаталов. В последний их разговор он обещал Вере наведываться в Никольское часто, чтобы все знать о ее жизни и о жизни парней, но, видно, у него не получалось со временем.
Приехал он лишь однажды, читать лекцию «Правовые знания – населению». Встречу с ним устроили в агитпункте при пуговичной фабрике. Народу явилось мало, человек двадцать, все больше старухи да несколько мужчин-пенсионеров, а из родителей парней пришел один Николай Терентьевич Колокольников. Все же людей в зале могло быть и больше, однако санитарный врач из района, также собиравшийся прочесть сегодня лекцию «О проблемах домашнего консервирования и явлениях ботулизма», позвонил утром и сказал, что не приедет. Вера с матерью посчитали, что им нужно сходить на лекцию, – мало ли о чем станет говорить следователь. Настасья Степановна приоделась, сидела торжественная и серьезная. Вера смотрела на всех с вызовом. У порога она увидела Творожиху, и ей казалось теперь, что одни творожихи сюда и пришли. Из собравшихся Вера явно выделялась, такая была яркая и легкомысленная на вид – нарочно надела рыжую юбку на пятнадцать сантиметров выше колен. А сама себя чувствовала подсудимой.
За столиком перед публикой уселись следователь Виктор Сергеевич, заведующий агитпунктом Колосов и от общественности Клавдия Афанасьевна Суханова и учительница Евдокия Андреевна Спасская. Виктор Сергеевич был в форменном кителе, бумажек не доставал, но говорил так, будто бы именно и читал по бумажке. Опять употреблял казенные слова и ученые, приводил высказывания умных людей, публике было скучно. Однако слушатели явились добросовестные, сидели терпеливо. Вера все ждала, что Виктор Сергеевич станет говорить про ее историю, а он так и ни слова не сказал.
Наконец Виктор Сергеевич кончил, спросил, не будет ли вопросов. Вопросы были мелкие, связанные с пенсиями и собесовскими делами. Виктор Сергеевич на них отвечал. Потом поднялась учительница Спасская и попросила Виктора Сергеевича объяснить, почему история Веры Навашиной закончилась таким образом. Виктор Сергеевич сказал, что вопрос этот не имеет отношения к теме лекции, а дело тут деликатное и выступать с разъяснениями он не может. Публика, было заинтересовавшаяся, стала расходиться, хлопали сиденья сцепленных досками кресел. И Вера пошла к выходу, но в пяти метрах от Виктора Сергеевича она остановилась. Ей показалось, что и Виктор Сергеевич хочет что-то сказать ей. Но она не решалась начать разговор, и Виктор Сергеевич не начинал, будто по какой неловкости. И тут к нему подошла Евдокия Андреевна Спасская, взяла под руку. «Виктор Сергеевич, зачем же вы это сделали?» – сказала Евдокия Андреевна. «Что сделал?» – спросил, опешив, Виктор Сергеевич и оглянулся при этом на Веру. «Нет, нехорошо вы решили! Не так! Нельзя было так!» – произнесла с горячностью Евдокия Андреевна, чуть ли не вскрикнула. «Помилуйте, вы же сами подсказали именно такое решение», – улыбнулся следователь. «Нет, нет! Нельзя было так!» – «А как?» – спросил Виктор Сергеевич. «Я не знаю, как! Но не так!» – «Видите ли… – сказал Виктор Сергеевич уже сердито и прижал подбородок к груди. – Я удивлен тем, что теперь вы…» Тут Вере стало неловко оттого, что она слушает чужой разговор, и она быстро пошла на улицу, не сказав следователю ни слова. Ей показалось, что она видит его в последний раз. Так оно и вышло.
Мать ждала Веру у крыльца агитпункта. Мимо них пробежала Творожиха, суетливо заскочила вперед и остановилась в любопытстве прямо перед Навашиными. Глазки ее остренько поглядывали снизу вверх, не было в них обычной приторной сладости, они ехидничали нынче или злорадствовали, обещали: «Ужо тебе еще покажут…» Постояв, Творожиха покачала головой с печалью, словно Вера видением из Апокалипсиса сообщала ей о близком конце света, и сказала: «Срам-то какой, всю задницу видно!» Веру смутила на мгновение неожиданная воинственность Творожихи, но тут же она крикнула, да так, что всей улице было слышно: «А ну, пошла отсюда, старая семечка!» И Творожиха, опомнившись, припустилась по улице, тощие загорелые ноги ее с синими узлами вен мелькали впереди, черная ситцевая юбка била по кустам репейника. Творожиха оглядывалась, но не для того, чтобы пригрозить Вере из недоступного места, а от страха, и Вере стало жалко ее. «С чего она вдруг осмелела?» – подумала Вера.
Виктор Сергеевич видел, что Навашина направилась было к нему, но, закончив разговор с учительницей Спасской, он не нашел Веру ни в агитпункте, ни на улице. Идти же к ней домой настроения у Виктора Сергеевича не было.
«Экая дама! – думал Виктор Сергеевич о Спасской. – Ведь сама же упрашивала меня решить дело по-людски…» Ему было обидно. В прошлый разговор со Спасской, казалось ему, они нашли общий язык и поняли друг друга, и теперь Виктор Сергеевич ожидал от старой учительницы поддержки, может быть, он и ехал сюда для того, чтобы услышать от людей, и в первую очередь от таких, как Спасская, слова одобрения, а она пошла на него в атаку.