Происшествие в Никольском

А Вера ловко и ласково мизинцем достала ночную соринку из уголка его глаза. Ей нравилось прикасаться к Сергею, поправлять на нем что-либо из одежды или легонько ладошкой и пальцами отчищать запачканные места на спине и плечах. В особенности если это можно было делать на людях – в магазине, в электричке или на улице. И само прикосновение к Сергею было приятно, и приятно было чувствовать, ни на кого, кроме Сергея, не глядя, что люди вокруг видят их нежность, их право друг на друга и, может, гадают, кто они – «брат с сестрой или муж с женой, добрый молодец с красной девицей…». Иногда же ей были совсем неинтересны ничьи ощущения вокруг, а просто ей самой хотелось показать и себе, и Сергею, что он человек полностью зависимый от нее, как, впрочем, и она во всем зависимая от него. Это и было славно.

О поездке в Вознесенское, неприятной для них обоих, теперь не вспоминали. Дня два Вера ходила сама не своя, то она стыдила себя, называла себя бессовестной: «Только о себе и думаешь, а у него своя жизнь, своя семья, мать с отцом»; то она была в гордой обиде на Сергея: «И без него проживем!» А встретилась с ним и всю вину тут же взяла на себя. И Сергей готов был просить у нее прощения за то, что резко и нескладно вел себя в Вознесенском. «Я все продумал, – говорил он, – и мне в Вознесенском будет удобно жить». – «Да нет, – говорила Вера, – зачем нам это Вознесенское, проживем и без переезда!» Она уже считала, что смотрины Вознесенского затеяла по глупости, сгоряча, под влиянием неожиданного известия Клавдии Афанасьевны. А вот успокоилась и никакой нужды уезжать куда-либо из Никольского не чувствует. Теперь же, когда договорились не вспоминать о ее беде, следовало и вовсе запамятовать о поездке в Вознесенское.

Однако ни Вера, ни Сергей об отчуждении, возникшем в Вознесенском, забыть не могли. После той поездки были иногда минуты, когда они снова казались друг другу чужими, были в их любви и случаи неприятные и скучные. Вера раздражалась, но отходила. Сергей молчал, ждал, когда все рассеется само собой. Оба они понимали, что в их отношениях, теперь уже почти супружеских, появилось и еще появится нечто новое для них, не испытанное прежде, хорошее или плохое – неважно. Но это новое следовало осознать и к нему необходимо было привыкнуть. Они и привыкали, и часто им было хорошо.

Однажды в воскресенье они с Сергеем поехали в город смотреть «Направление главного удара» и у кино встретили Нину. Первым Нину увидел Сергей, он и толкнул Веру. Нина их не заметила или сделала вид, что не заметила. Под руку ее вел пожилой мужчина, лет двадцати восьми – тридцати, с деликатными манерами, на вид инженер или служащий. Был он в прежнем Нинином вкусе – тщательно одетый, в приталенном пиджаке с серебряными пуговицами, с бачками, как у Муслима Магомаева, и с зонтиком-тростью в руке. А Нина прогуливалась в синем макси и короткой накидке с кистями. «Ба-ба-ба! – подумала Вера с обидой. – А она мне о нем ничего не говорила. Когда же сшила-то? И как не помяла в автобусе и электричке?» Вера сделала движение навстречу Нине, но та проплыла мимо и не остановилась. «Ох-ох-ох! – сказала ей вслед Вера. – Птица-лебедь!»

Дня через три Вера ездила в Москву за продуктами и на Каланчевке чуть было не столкнулась с Ниной. Вел ее другой кавалер, помоложе, с большими усами и падающими на воротник черными красивыми локонами – под д'Артаньяна. И этот был одет дорого и хорошо. Нина же имела вид романтический, волосы ее были гладко зачесаны назад и сведены в пучок. Сегодня она надела мини и, как отметила Вера, французские колготы за девять рублей. Вера, несмотря на то что Нина была ей сейчас чуть ли не врагом, успела подумать: «Боже ты мой, какая она хорошенькая!» И кавалер, видимо, это понимал, ему очень нравилось вести Нину по людной улице, а Нина была с ним небрежна. Вера, не дожидаясь, пока Нина заметит ее, резко повернула вправо, услышала сзади: «Вера, Вера, постой», – но не остановилась, вошла в магазин, смешалась с толпой. Однако у прилавка бакалеи Нина схватила ее за локоть:

– Ты это что, сбегаешь от меня?

– Я тебя не заметила.

– Так уж и не заметила?

– А ты нас с Сергеем в воскресенье у кино заметила?

– Вы были у кино?

– А то не были! – возмутилась Вера.

– Ну, прости, – сказала Нина. – Я вас действительно не заметила.

– Куда уж нас заметить!

– Здесь толкаются и смотрят на нас. Выйдем отсюда.

Вышли. Встали у красного парапета из гнутых труб напротив очереди за арбузами. Метрах в тридцати от них курил Нинин кавалер с черными красивыми локонами, смотрел на трамваи.

– Ты обижаешься, – заговорила Нина, – что я дней десять как к тебе не заходила и на следователя не пришла, ты не дуйся, я забегалась, не высыпаюсь…

– Ну, понятно, – кивнула Вера в сторону молодого человека.

– Ай! – махнула рукой Нина. – Да не потому!

– А мне-то что! – сказала Вера. Ей было неловко и стыдно оттого, что она пыталась убежать от подруги, а та ее поймала, и она сердилась теперь на Нину, как в тот день, когда они дрались в Никольском туфлями.

– Верк, ну, серьезно, ну, не дуйся. – Нина обняла подругу, глаза у нее были влажные.

– Ну ладно, ну ладно, – сказала Вера, отстраняя подругу, однако она смягчилась.

– Я ведь и на работе бегаю, – говорила Нина, – и матери надо помочь, и в школу хожу вечером. Десятый класс, последний, теперь-то, перед институтом, надо всерьез, чтобы все запомнить… Я на будущее лето расшибусь, а поступлю в институт… А ты дуешься… Не таи на меня зла!..

– Ну, не пришла – и не пришла, – сказала Вера уже миролюбиво. – Дело-то какое! Вон тебя кавалер ждет. Иди. В Никольском поговорим.

– А-а! – рассмеялась Нина. – Пусть подождет. У меня таких кавалеров… Этот-то еще ничего. Он хоть может доставать билеты в театр. У него абонемент.

– А у того что? – не удержалась Вера. – С которым вы у кино прогуливались?

– У того что? – задумалась Нина. – Он просто приятный человек. С телевидения. С ним интересно ездить в электричке. Вечно новости узнаешь… А ты меня осуждаешь, что ли?

– Мне-то что!

– Господи, да без них скучно было бы! Я в иной день по четыре свидания назначаю. На какие иду, на какие нет. Ради забавы. Я без всякой выгоды, я так…

– Это не для меня, – сказала Вера хмуро.

– Ты думаешь, я серьезно все это? Ты думаешь, я забыла, что говорила тебе после того, как сходила в Серпухов, к отцу? Нет, Верк. Все то и теперь во мне. И навсегда.

Потом, помолчав, она добавила с печалью:

– Мне бы, Верк, влюбиться в кого, да по уши…

– Влюбишься, – успокоила ее Вера.

– А я сегодня Зинку Телегину встретила, – сказала Нина. – Помнишь, из соседнего класса? Она теперь на Часовом заводе сидит на конвейере, и продает шиньоны из своих волос.

Вера вспомнила худенькую и тихую Зинку Телегину по прозвищу «Земляной орех», еще и в пионерах славившуюся тяжелой каштановой косой, и воспоминание это сразу же вызвало мысль о парике, купленном ею самой в магазине ВТО у Пушкинской площади. Мысль эта не была ни тоскливой, ни злой, как прежде. Просто возникла – и все. Где он, парик-то?

– Верк, следствие-то, говорят, опять начали, – сказала Нина.

– Вроде бы начали, – нахмурилась Вера.

– Говорят, новый следователь был уже на месте происшествия и парней с родителями вызывал, правда?