Проклятая Мангазея

Тимофей начал издалека. Поведал свою жизнь в монастыре, сопровождение колоколов в Мангазею. Это заинтересовало старика, и он попросил поподробнее говорить. Чем дальше шло повествование, тем меньше подробностей позволял Тимошка. Он заметил, что хозяин начал клевать носом и голос чуть приглушил, сделал его монотоннее. А Бабуш одобрительно кивнул головой.

Наконец он сказал тихо:

– Можно замолчать. Отец заснул. То ваша большая заслуга. Ждите подарка. Он очень плохо спит последние дни. Теперь хоть передохнет малость. А вы идите в соседнюю кибитку. Там вас накормят. Завтра вам всё скажут.

Гости тихо вышли. Морозный ветер ударил в лица. Отвернувшись, они бочком вернулись в свою холодную полуземлянку. Однако дрова там были приготовлены и плошка горела. Кто-то позаботился о них. Стало теплее на душе.

– Однако, Настя, мне сдаётся, что дала наши могут наладится, – заметил Тимошка, растирая слегка замёрзшие ладони. – Однако, холод здесь собачий. Из-за ветра. Затопим очаг и потеплеет. Авось проспим до утра. Не то, что в степи. Намёрзлись мы.

Настя была задумчива и не стала вдаваться в разговоры. Видимо усталость валила её с ног. Отец тоже спешил улечься и тоже не стал себя бередить.

Началась новая жизнь с проблесками надежды. И надежды основательной. Правда, младший отпрыск Бабуш что-то не очень благосклонно относился к своим новым рабам. Поблажки делал слабые, но Настю выделял. Тимошка подумал, что то неспроста. Беспокойство, зародившееся в нем, росло с каждым днём. А дочке шёл всего двенадцатый год. Рановато даже для таких людей выходить замуж или стать наложницей. Хотя такое и тут случалось довольно часто.

Матвей частенько приглашал своих рабов к себе послушать русскую речь. Они поняли, что хозяину просто приятно слышать родные слова. Замечали, как он многое не улавливал, но продолжал слушать. И засыпал, что радовало всё его семейство. Жена его, ещё не старая женщина, приняла новых рабов вполне приветливо, видя как благотворно они действуют на супруга. А Насте иногда делала подарки старыми вещами, которые становились для девочки настоящими праздничными одеждами.

Тимофей работал с овцами и верблюдами. Их было много и работы хватало. Однако его не покидала мысль как-то улучшить их с дочкой жизнь. Но пока ничего не происходило, если не считать недобрых взглядов на Тимофея. Последнего такое мало беспокоило. Его больше радовало благоволение старого хозяина. Но его жи­знь висела уже на волоске. Он предпочитал не вставать и часто говорил, что дол­жен всё же дожить до весны и погреться на солнышке.

А вот что будет после его смерти, Тимофея занимало очень сильно. Побаивался совсем другого от Бабуша, чем от его отца. И постоянно раздумывал, прики­дывая, как можно использовать пока то, что имеется.

Уже весной заметил, что жена Матвея помаленьку меняла своё отношение к Насте. Это тоже настораживало. Она всегда корчила недовольную рожу, слыша, как Тимошка называет дочь русским именем. Сама она звала её только Минбелика. Никаких уменьшитель­но-ласкательных тонов.

Тем временем лёд в море сошёл и оно очистилось. И Настя и отец впервые уви­дели его во всей красе. Тимошка разочарованно заметил на это:

– Ничего особенного. Просто другого берега не видно, а так ничем не отлича­ется от Енисея или Оби в их нижнем течении. Словно губа Тазовская или Обская.

– Нет, тятя! – возражала дочь. – Смотри, какая вода с синевой. А там она почти всегда серая. Нет, море куда красивее. Я хочу искупаться. Да не опасно ли? Ещё кто заприметит, и тогда разговоров не оберёшься.

– А мы вечером можем прийти к морю и искупаться. Мне тоже охота попробовать.

– Никому не говори, тятя! – радостно заспешила проявить радость девчонка. – Я полагаю, что вода уже чуть нагрелась, – смеялась она и шлёпала по бережку боси­ком, распугивая мальков.

Старый Матвей много времени сидел на солнышке у кибитки и щурил блаженно глаза. Мимо проходила Настя, и он окликнул её:

– Чего не заходишь, девка? Я бы с удовольствием поболтал с тобой. Совсем бо­льшая стала. Девушка. Сколько тебе лет будет?

– Недавно было двенадцать. В марте, господин.

– Большая, – неопределённо заметил старик. Ему было лет семьдесят. Зубов во рту у него не было, и он слегка шамкал. – Хочешь на родину вернуться?

– А я даже не знаю где моя родина, господин. В тайге родилась. Там никого на сотни вёрст. Там мне было хорошо. Но и тут не хуже. Особенно при вас, госпо­дин мой. Вы так добры к нам. А можно я вас немного полечу, господин? – просите­льно смотрела в его белёсые глаза.

– Ты знахарка? – удивлённо поднял голову. – Давай. Мне нечего уже терять. А вдруг получится что-нибудь путное.

– Думайте только о хорошем и приятном, господин. У вас бок болит сильно, да?

– Точно, девка! Откуда знаешь? Кто сказал? – оглянулся он по сторонам.

– Никто, господин. Мне так показалось. А там у вас печёнка. Она плохая у вас.

– Я тоже так думаю. Да что с этим делать! Старость...

– Ещё сердце должно щемить. Так, господин?

– Вот, чертовка! Верно и это! Ну и девка! Значит, помочь сможешь?

– Трудно сказать, господин. Я никогда ещё не лечила людей. Зверей лечила, а людей не приходилось. Их просто не было вокруг. А те кто был, не хворали.

– Давай действую, проказница, поглядим.

Голос его жены заставил Настю вздрогнуть.

– Что ты там ворожишь, несчастная!? Сейчас же уйди от моего мужа!

Настя остановила пасы, оглянулась и вопросительно глянула на Матвея. Тот по­зеленел и крикнул:

– Исчезни, падаль баранья! Ещё помешаешь – прибью. Не сам, а прикажу!

Баба мгновенно засеменила прочь, грузное тело колыхалось во всё стороны.

– Успокойтесь, хозяин! – приложила ладонь к груди. – Вам может стать хуже.

– Уже стало! Ну и стерва! Вечно появляется неожиданно и некстати! Падаль!

– Прошу вас, господин! Вы мне мешаете! Надо успокоиться, иначе может быть ху­же. А мне сдаётся, что могу вам облегчить хоть немного вашу хворь.

– Ладно, дочка, – согласился хворый. – Погоди малость. – Он прикрыл глаза. Испа­рина покрыла его шею. Настя вытерла её воротником его куртки. Её он не снимал. Ему было постоянно холодно. Даже на солнце.

Настя ждала и молча наблюдала старика. И думала, что их ждёт когда он помрёт. И ничего заметно хорошего не могла предположить. А Матвей вдруг встрепенулся.

– А ведь отпустило! То твоя ладошка помогла. Ну-ка ещё немного!

Настя в молчании стала делать пасы и в уме молила всех богов помочь несчаст­ному хворому, отдалить неизбежный конец хотя бы на годик. Почему на годик, Настя объяснить не пыталась.

Почувствовав усталость и вялость во всем теле, Настя немного испугалась.