Проклятие

Драко холодно посмотрел на Поттера, заметив, каким взглядом тот смерил его от макушки до пят.

— Уходить надо красиво, — подчеркнуто безразлично протянул он.

— Я верно тебя понял? — спросил Гарри.

Драко утвердительно кивнул.

— Какие-то формальности с завещанием? Особые пожелания? — сухо поинтересовался Поттер.

Малфой сделал отрицательный жест головой.

— Тогда не будем терять время, — ответил Гарри, открывая дверь своего кабинета.

Он пропустил Малфоя вперед, и тот почувствовал, как между лопаток ему уперлась волшебная палочка.

— Формальность, ничего личного, — пояснил Поттер.

Малфою казалось, что они прошли с десяток каких-то коридоров и переходов, то поворачивали, то спускались, то поднимались. А может, у него окончательно сдали нервы. Потому что дрожал он весь — руки, ноги, да даже само сердце будто отплясывало в груди. А еще в голове боролись две мысли. Молотом стучал вопрос “Какого хрена?”, и перебивали этот вопрос эфемерные и нечеткие, маячившие где-то глубоко в сознании слова, что бояться ему нечего.

Шли они в полном молчании, только один раз, когда ехали в лифте, тишину нарушил Поттер.

— Почему ты пришел? — спросил он.

И что Драко должен был ответить?

Что он осознал, какой опасности подвергает волшебный мир? Но это неправда. Срать ему на этот мир.

Что делает это ради Грейнджер?

Что пришел сюда из-за взбесившегося внутреннего голоса, который твердил ему, что Авада в висок — это его личный Уроборос?

— Иди в жопу, Поттер, — ответил Малфой.

Когда Драко уже задумался, а не издевается ли над ним его спутник, или может, это такая изощренная пытка — гонять его по министерским уровням и коридорам, пока он не загнется от усталости, они пришли.

Гарри толкнул тяжелую деревянную дверь.

Они зашли внутрь и оказались в почти пустом помещении с низкими потолками. Интерьер Малфой не разглядел, потому что степень паники достигла своего апогея. Тело его трясло, сердце колотилось, а в горле стоял сухой ком. Даже дышать он едва мог, потому что уровень кислорода в воздухе упал до неприлично низкого уровня. Или это ему только кажется?

Помимо них в комнате находились два волшебника в темных мантиях. Никто не здоровался, не приветствовал друг друга кивками, лишь один из них сухо поинтересовался у Гарри о том, как все пройдет.

— Как планировали, — коротко бросил Поттер, делая шаг в сторону двери и собираясь, по всей видимости, запечатать ее.

А дальнейшие события происходили так стремительно и хаотично, что Малфой с трудом мог бы объяснить, что именно произошло и в какой последовательности.

Потому что в ту секунду, когда Поттер шагнул к двери, все завертелось.

Один из волшебников направил палочку на Драко.

Дверь распахнулась, хлопнув о стену, и в дверном проеме возникла раскрасневшаяся, как после быстрого бега, Грейнджер.

Второй волшебник и Поттер, моментально отреагировав, направили на нее какие-то щитовые или сдерживающие чары, и Гермиона так и осталась маячить в дверном проеме, без возможности переступить порог.

А самого Малфоя словно погрузили под воду или отгородили от остальных толстым стеклом, потому что фразы и слова он слышал приглушенно и будто издалека. И время, как по волшебству, замедлилось раз в -дцать.

Драко видел, как бьется о магический барьер Грейнджер, медленно раскрывая рот и крича ему, что передумала, что ошиблась и что-то еще, чего он не может разобрать. Как Поттер что-то коротко отвечает ей, продолжая поддерживать щитовые чары.

Как волшебник, что держал под прицелом самого Драко, медленно открывает рот и буква за буквой произносит Убивающее заклятие. И по мере того, как он говорит, на кончике его палочки формируется зеленая искра, которая все растет и растет, увеличивается, пока зеленый всполох не заполняет своим светом добрую половину помещения и, вырываясь наконец из палочки, ползет в направлении Малфоя.

И Драко чувствует, как сердце колотится от страха, как глаза застилает яркий свет, и жмурится, потому что сил смотреть на бушующую зелень уже нет. И, погружаясь в темноту, он не падает, а кружится, кружится в гигантском водовороте, влекомый все ниже и ниже какой-то неведомой силой. А где-то далеко то ли кричит, то ли рыдает Грейнджер. Зовет его по имени, срываясь на истошный вопль.

И пока вихрь все несет и несет его в неизведанные глубины, надорванный голос раз за разом стучит в ушах.

“Малфой! Малфой! Малфой. Драко. Драко, Драко”.

И по мере того, как фамилия сменяется именем, меняется и сам голос, зовущий его. И вот это уже не отчаянный крик Гермионы, а еле слышный голос матери.

А ослепительная зелень медленно сменяется мягким дневным светом. Таким приятным, что можно даже попытаться открыть глаза.

Драко сделал над собой усилие, пытаясь разлепить веки. И проснулся.

========== 10 ==========

Драко плеснул себе в лицо холодной воды и, оперевшись на раковину, уставился в зеркало.

На него смотрел кто-то отдаленно знакомый и потрепанный, с отросшими светлыми волосами, которые топорщились неопрятными хохолками, нарушая привычную геометрию стрижки. Кожа отливала нездоровым серым оттенком, а вокруг глаз залегли тени.

Пожалуй, чувствовал Драко себя еще хуже, чем выглядел.

Его передернуло. К горлу подкатывала тошнота, стоило хоть мельком вспомнить навязчивый вкус магловских помоев, к которым с такой простотой он прикладывался там. Мерзость.

Нужно быть натуральным извращенцем, чтобы вообразить себе его с чем-то подобным.

Что ж, похоже, этим извращенцем он сам и был. Иначе отчего вдруг его сознание так феерично нарисовало образ чокнутого маглолюба? Который спал с какой-то магловской девкой, жил в домах, лишенных всякой магии, и пробовал всю ту дрянь, что эти недолюди понапридумывали. Черт, и даже сейчас мерещилось, что от рук пахнет дымом и грязью!

Малфой уперся лбом в холодную поверхность зеркала. Что сейчас, что неделю назад, когда он очнулся, его мозги были грамотно и методично вытраханы. Как будто кто-то с упорством маньяка и прилежностью перфекциониста раз за разом имел его бедную голову. И даже сейчас он все еще делил реальность на эту и ту, здесь и там. Хотя на деле было только здесь, никаких “там” никогда не было и быть не могло. Кроме как в его нездоровом воображении.

Как часто бывает со снами — чем больше времени проходит с момента пробуждения, тем менее вероятным и логичным нам кажется увиденное. Малфой уже через пару дней стал воспринимать приснившиеся события не как их непосредственный участник, а скорее как зритель театральной постановки. Где главную роль играет кто-то с его лицом и именем, но при этом с абсолютно другим “содержимым”. Потому что поступки и действия, мысли, чувства, эмоции того Малфоя — все было каким-то чуждым и инородным.

Бравая и толерантная версия собственного “я” казалась утрированной и невозможной. Хотелось выставить руку в предупредительном жесте и скомандовать “Стоп!”.