Прокурор

Поезд шел по зеленому коридору елей. На их тяжелых лапах висели гирлянды прошлогодних коричневых шишек. В окно врывался смоляной дух прогретого леса. Мерный перестук колес успокаивал. Захару Петровичу нестерпимо захотелось прилечь и, не думая ни о чем, погрузиться в блаженную истому. Несколько дней подряд он спал по три-четыре часа, а в последнюю ночь и вовсе не сомкнул глаз - готовил доклад. Но не пойдешь же в купе, не попросишь попутчиков прекратить игру.

А его спутникам, по всему видать, было весело: резались в дурачка с шутками и прибаутками. Грач уже со всеми перезнакомился, то и дело слышалось его любимое "категорически".

Захар Петрович не выдержал, присел на откидной стульчик, прислонился к стенке и прикрыл глаза. В голове поплыли неясные образы, накатила дрема.

– Захар...
– словно издалека донесся до его сознания женский голос. Знакомый, но давно уже забытый голос, который когда-то снился ему по ночам.

"Заснул я, что ли?" - встряхнулся Измайлов, открывая глаза.

Рядом стояла женщина. Из его купе. Она держала в руках сумочку и смотрела на него.

– Не узнал?
– спросила женщина.

Измайлов удивленно разглядывал ее. Куриные лапки морщин возле глаз, седина, пробивающаяся сквозь краску, симпатичные сережки...

И вдруг его словно ударило током.

– Марина?
– воскликнул он.

Грустная улыбка коснулась ее губ, заиграла ямочками на щеках.

И вот эти ямочки словно открыли какой-то шлюз в нем, через который хлынули воспоминания.

Девичье лицо с серыми лучистыми глазами, чистоту и юность которого оттеняла белая медицинская шапочка, стройная фигурка в белом халате...

Перед ним, словно наяву, возникла та девушка, которую он последний раз видел в далеком Дубровске много лет назад...

– Неужели ты?
– спросил Захар Петрович. Сонливость как рукой сняло.

Она кивнула. Растерянная и радостная оттого, что он ее узнал.

– Ну, здравствуй, - произнесла Марина, подавая ему руку.

– Вот это встреча!
– Измайлов пожал ее руку, сухую и шершавую, почему-то боясь слишком долго смотреть на Марину, чтобы не выдать своих чувств.

"Боже мой!
– думал он.
– Неужели и я так изменился? Эти морщины, седина... А в общем-то еще симпатичная..."

– Как ты тут?..
– спросил он, не договаривая слово "очутилась".

– В Зорянске свекровь живет. Мать мужа. Ездила навестить. Болеет...

– А живешь где?

– В Рдянске... Значит, не узнал?
– грустно укорила она.

– Да и ты ведь сразу тоже...
– оправдывался он.

– Я тебя еще в Зорянске видела. С сыном. Сразу узнала.

– А почему не подошла?

– Зачем? Я и сейчас сидела, мучилась - выйти или нет.
– Она зачем-то оглянулась.
– Еще подумают бог знает что. А при твоем положении... Прокурор!

– О чем ты говоришь?
– поморщился он.
– Познакомил бы тебя с сыном.

– И что бы ты ему сказал, интересно?

– Имеет ли это значение?
– Он усмехнулся.
– А раньше ты была бедовая...

– Жизнь научила осторожничать, - вздохнула она.
– Да и жена у тебя, говорят, ревнивая.

"В Зорянске все всё знают", - с досадой подумал Измайлов.

– Сколько лет мы не виделись?

– Много, Захар...

– Да-а, - протянул он.
– Золотое было время. Молодость.

За окном кружились в хороводе березы. В вагоне стало светлее от их белоствольной чистоты.

Захар Петрович вдруг представил себя застенчивым подростком с охапкой сирени в руках, сорванной тайком в заброшенном монастырском саду, с волнением поджидающим молоденькую медсестру городской больницы.

Это было в Дубровске. Больше двадцати пяти лет назад. А тот несмелый паренек в застиранных штанах и драных ботинках - он, Захар Измайлов, студент лесного техникума.

Их свидания назначались в березовой роще на окраине города...

– Похоже на рощу за монастырем...
– сказала Марина, глядя в окно вагона.

Выходит, она вспоминала о том же.

Поезд сбавил скорость, приближаясь к станции.

– Ну, я пойду в купе.
– Марина снова опасливо оглянулась.
– А то увидят, что мы шушукаемся. И вообще, Захар, зачем кому-то знать, что мы знакомы?..

– А что в этом такого?

– Пусть не знают... Так лучше и для тебя, да, пожалуй, и для меня. Договорились?

Он кивнул.

"С чего она так печется о моей репутации?
– подумал Захар Петрович. А с другой стороны, может, она и права. В Зорянске, как повсюду, любят почесать языки на чужой счет".

На остановке Измайлов вышел из вагона. У крошечного здания вокзала несколько старух предлагали пассажирам зелень и жареные семечки.

Захар Петрович прошелся по перрону, размышляя о неожиданной встрече. Четверть века - срок большой. Как прожила его Марина? Удалась ли жизнь? Судя по морщинкам, скорее всего - не баловала. Особенного волнения Захар Петрович не испытывал. Но что-то все же шевельнулось в душе. Словно полыхнула далекая зарница. Отголоски прежних клятв, прежних обид и переживаний. А ведь было время, когда он страдал, не находя себе места. Едва не сбежал в самоволку, не думая о том, что может загреметь на гауптвахту. Хорошо, вразумил и остановил его Борька Межерицкий...

– Поднимайтесь в вагон, товарищ прокурор, скоро тронемся, предупредительно уведомил проводник, лузгая семечки из бумажного кулька.

– Спасибо, - поблагодарил Измайлов, стараясь припомнить, где он его видел.

"Наверное, был у меня на приеме или встречались на судебном процессе", - подумал Захар Петрович и тут же констатировал: да, он на виду, и предосторожность Марины имеет под собой почву. Хотя сам Измайлов не понимал, что можно усмотреть плохого в беседе двух когда-то очень близких людей...

В купе заглянул проводник:

– Прошу закрыть окно. Гроза впереди.

Альберт Ростиславович поднялся, закрыл окно.

– Это случаем не ваша гитара, Альберт Ростиславович?

– Моя.

– Уважьте компанию.

Альберт Ростиславович охотно согласился.

– Что-нибудь этакое, - попросил Николай Сидорович.
– В смысле романса.

– Сейчас сообразим.
– Альберт Ростиславович настроил инструмент. Марина... Как, простите, ваше отчество?

– Антоновна.