Прокурор

– Бальмонт... Это тот символист?..

– Ингуша, ну зачем обязательно клеить ярлыки?
– как от боли, поморщилась подруга.
– Просто прекрасный поэт.

И она, раскрыв книжку, прочла:

– О, люди, я вслушался в сердце свое

И знаю, что ваше - несчастье...

Увидев, что эти строки не произвели на подругу впечатления, она перелистала томик.

– А вот послушай еще:

Я хочу порвать лазурь

Успокоенных мечтаний.

Я хочу горящих зданий,

Я хочу кричащих бурь!

– Слишком много "я", - заметила Инга Казимировна.

– Ладно, - вздохнула Самсонова, пряча книгу в сумку.
– У каждого свой вкус... А, между прочим, Бальмонт в свое время был кумир, почище, чем теперь Евтушенко или Вознесенский. Правда, с закидонами.

– Обыкновенный псих.

– Вовсе нет!
– возразила Вера.
– От поэтического и душевного экстаза...

– Я же говорю, юродивый.

– Бальмонт был образованнейший человек. Читал на всех европейских и древних языках...

– Вернемся к прозе жизни, - сказала Инга Казимировна, ставя приборы на стол.
– Лично я голодна, как волк.

– Знаешь, хорошо приготовить - тоже поэзия... Ну и пахнет! Божественно!

Однако к еде она едва притронулась. И чем больше Гранская приглядывалась к приятельнице, тем сильнее замечала в ней какую-то перемену. Синева под глазами, которую не могла скрыть косметика, замедленность, нерешительность в движениях, печальный взгляд.

– Ты плохо ешь, голубушка, - сказала Инга Казимировна.
– Я понимаю, другое дело у тебя в саду, на свежем воздухе...

– А мне там нечем дышать, - с каким-то тихим отчаянием призналась Самсонова.

И Гранская поняла, что подруга пришла к ней не для того, чтобы болтать о поэзии... Что-то тяжелое было у нее на душе.

– Я в последнее время часто вспоминаю один случай. Мне отец рассказывал. Он ведь в сорок первом воевал в ополчении под Москвой... Как-то был жестокий бой, погибла масса народу. Отца тоже ранило. Но легко. Ползет он под пулями. Слышит стон. Видит, в снегу, в луже крови, девчонка. Совсем молоденькая, школьница еще. С санитарной сумкой. Отец наклонился к ней, говорит, держись, мол, сейчас я тебя перевяжу и дотащу до наших. Она смотрит на него и головой качает. Отец ей: чего тебе? Попить? И подставляет к губам фляжку. А девочка шепчет: "Поцелуйте меня... Меня еще ни разу никто не целовал..."

Самсонова замолчала.

– Умерла?
– спросила Инга Казимировна.

– Отец не знает. Вытащил он ее с поля боя. Отправили в тыл, в госпиталь... И вот я думаю: а была ли у меня в жизни любовь?

– Вот те на!
– изумилась Инга Казимировна.
– Прожила с мужем полтора десятка лет...

– Ну и что?
– перебила ее Вера.

– Да и Глеб...

– Не то, не то ты говоришь, - поморщилась Самсонова.
– Не помню, почему и как я вышла за него. Что-то показалось... А на самом деле... она вяло махнула рукой.

– Просто ты вбила себе в голову!
– решительно сказала Гранская. Пройдет. Я читала, в семейной жизни бывают кризисы. Первый раз - после женитьбы. Все мы ждем чего-то необыкновенного и разочаровываемся... Второй кризис - когда подрастают дети. Это очень опасный момент. Действительно, Катька твоя почти невеста...

– Катя ни при чем...
– Самсонова сцепила свои длинные пальцы. Она сидела некоторое время, потом с болью и отчаянием сказала: - Жить не хочется.

Инга Казимировна испугалась.

– Не говори глупостей! Что ты решила?

– Не знаю, Инга, не знаю. Ничего не знаю.
– Вера безвольно опустила руки на стол.
– Весь ужас в том, что и хочу уйти от Глеба и не могу... Ты что на меня так смотришь?

– Переживаю за тебя.

– А мне показалось, боишься.

– И боюсь.

– Не надо, - серьезно сказала Вера.
– Я не люблю, когда меня жалеют.

У Гранской немного отлегло. Она достала припрятанную пачку сигарет. Но Вера решительно отобрала у нее курево.

– Бросила, так крепись, - сказала она.
– Тоже мне, следователь...

– Вот такая ты мне нравишься, - нервно засмеялась Инга Казимировна. Так в чем же дело? Какая муха тебя укусила?

– Все очень сложно...

– Или очень просто... Я дам тебе почитать одну статью в психологическом журнале. Это, по-моему, то, что тебе надо знать. А зная болезнь, можно считать, что уже наполовину вылечилась...

– Интересно, - с иронией протянула Самсонова.
– Что же в этой статье?

– Как раз твой случай. Понимаешь, при длительной несовместимости двух супругов возникают разные расстройства - депрессия, раздражительность. Дальше - хуже. Неврастения, ипохондрия, психопатия... Махните-ка вы на юг. Будь с ним понежней, дурачься...

– Ну-ну, - продолжала иронизировать Вера.
– Интересно...

– Еще один вопрос, - увлекшись, продолжала Гранская.
– Не замечала, Глеб в последнее время не прикладывался к рюмке?

– Да, в общем, не прочь, - неопределенно ответила Самсонова.

– Типичный случай!
– воскликнула Гранская.
– У мужчин добавляется склонность к алкоголю. Так сказать, компенсация и...

– Эх, Ингуша, - остановила ее жестом подруга.
– Ты ничего не поняла... Один писатель сказал замечательные слова о человеческом общении. Он так и считает, что человеческое общение - это роскошь!.. Взять хотя бы тебя и Кирилла...

Но она не договорила. Хлопнула входная дверь, которую Гранская по привычке не закрывала днем на запор. В прихожей раздались чьи-то уверенные шаги и стук поставленного на пол чемодана.

На пороге кухни возник сын. Загорелый до черноты, в выцветшей рубашке.

– Юрочка!
– Инга Казимировна бросилась к нему. Юра смущенно поцеловал мать и поздоровался с гостьей.

– Здравствуйте, Вера Георгиевна.

– Здравствуй, здравствуй! Тебя прямо не узнать...

– Чудик ты этакий, - все еще не могла успокоиться Инга Казимировна. Без всякого предупреждения... Без телеграммы...

– Без телеграммы, - прозвучал за спиной Юры голос Шебеко.
– Но зато с бородой.