Прокурор

Почему-то дела об алиментах родителям Измайлов принимал очень близко к сердцу. Это были грустные, тяжелые дела. Старость сама по себе штука невеселая, а уж несправедливо забытая, заброшенная, оскорбленная - ранила до боли.

А сколько еще подобных тихих, не видных чужому глазу трагедий и драм кроется за скучными словами - гражданское дело? Захар Петрович знал это отлично.

Его задело замечание Авдеева о какой-то славе. Корреспондента городской газеты он пригласил на процесс совсем для другого. Хамству и непорядочности надо давать бой, об этом должно говорить во всеуслышание. Потому что, если не говорить и не осуждать, - расцветут они еще пышнее.

Суд должен был рассмотреть дело старушки, которая пустила в свой собственный домик чужого парня. Прописала. Он стал ее опекуном. А затем, как говорится, сел на голову. Дошло до того, что выжил больного пожилого человека из ее же дома.

Разумеется, участие прокурора, поддерживающего иск незаслуженно обиженного старого человека, было не обязательно. Суд, без сомнения, иск о выселении наглеца удовлетворит. Но, во-первых, Захар Петрович дал старушке слово, что выступит на суде, а во-вторых, он не хотел ограничивать судебное разбирательство только юридическим актом. Несправедливость должна быть наказана общественностью, и поэтому его участие в процессе придаст нужную весомость...

Дома Захар Петрович сказал только, что вызвали в Рдянск, стараясь не выдать своего волнения.

Судебное заседание началось в девять. К одиннадцати все было кончено. Так, как и прочил прокурор, - иск старушки удовлетворили.

Были газетчики, и главное, много народу, что на подобных процессах встречается редко.

Захар Петрович, не заходя домой, поехал в Рдянск.

Еще накануне, когда позвонил Авдеев, Измайлов подумал, как ему добираться. Утренним поездом он, естественно, не мог. Рабочим, что уходил во второй половине дня, тоже - приехал бы лишь вечером. Май лежал в больнице, и Захар Петрович остался как бы без машины... Можно, конечно, попросить машину у Никулина, он не откажет. Но этот вариант Измайлову не нравился.

И Захар Петрович решил поехать на своем служебном "Москвиче" сам. За рулем. Водительские права он имел. А чтобы не терять навык, иногда подменял Мая, когда они отправлялись в долгие поездки.

Выехав из города, Измайлов с тревогой прислушивался к работе двигателя - не дай бог подведет. "Москвич" вопреки всему резво тянул по шоссе, и Захар Петрович, выйдя на трассу, поддал газу, влившись в поток мчащихся к югу автомобилей с номерами далеких городов - Москвы, Ленинграда, Владимира. Люди неслись к морю, к солнцу в предвкушении отдыха и неги. Долгое время впереди маячил нарядный заграничный лимузин с иностранным номером. Через заднее стекло на Захара Петровича не то удивленно, не то с жалостью смотрел кокетливо подстриженный королевский пудель серо-голубоватой масти. Потом машина ушла вперед и исчезла из виду.

Глядя на эту массу людей, направляющихся на отдых, Измайлов вспомнил о том, что Галина отказалась от затеи навестить родных в Хановее. Приступ радикулита у мужа испугал ее, и она ни за что не хотела оставлять его одного.

Удивительно, но Володька был доволен, что озадачило родителей, которые знали страсть сына к разного рода поездкам и путешествиям.

На днях Галина сказала, что их сына часто видят с самсоновской дочкой. Катаются на мопеде. Наверное, эти встречи и были причиной того, что сын с радостью остался в Зорянске.

"Что ж, - решил Захар Петрович, - такая у них пришла пора. Пора свиданий и вздохов".

Думая о сыне, Измайлов пытался представить, как поведет себя Володя, если вдруг отец перестанет быть прокурором.

"Поживем - увидим, - вздохнул Захар Петрович.
– Испытание может оказаться серьезным. Если человек - выйдет из него с честью. А если слабак..."

А что он сам будет делать, если придется распрощаться с должностью? Ведь зашибиться можно крепко. По пословице: высоко летать - низко падать.

А главное - больно!

Впервые в жизни Захар Петрович пожалел о том, что, может быть, зря не пошел дальше по своей первой дорожке. Был бы сейчас лесником, бродил по рощам и борам, наблюдал таинственную жизнь деревьев, трав и животных. Не исключено, стал бы даже ученым и занимался проблемами, далекими от человеческих дрязг. Вон Авдеев, и тот признавался ему, что сам бы охотно подался на стезю природоведа.

А может, кокетничал? Впрочем, на Владимира Харитоновича это было непохоже. Просто многим, видимо, кажется: то, что они не сделали когда-то, заманчивее того, чем они занимаются теперь...

Перед самым Рдянском Измайлов посмотрел на часы - он, кажется, побил рекорд Мая, классного водителя. Несколько раз прокурору срочно надо было быть в областном центре, и Соколов выкладывался на полную катушку.

"И мы, значит, кое-что можем, - с удовольствием подумал Захар Петрович, от чего у него поднялось настроение.
– Рано я хороню себя. Надо принять бой".
– Он вспомнил слова Межерицкого, когда тот вез Захара Петровича, беспомощного, скрученного радикулитом, с садового участка: если тебя загонят в угол, не сдавайся, иди напролом; прорвешься - сам черт не брат...

– ...Садись, - предложил Авдеев, когда Измайлов появился в его кабинете.
– Будет мужской разговор.

– Давно бы так. А то тянете за душу...

– Погоди. Не знаешь ведь, о чем. Не догадываешься...

– Да уж не о хоккее, - съязвил Захар Петрович.

– Эх, Измайлов, Измайлов, - покачал головой помощник облпрокурора. Намылил мне шею Зарубив за то, что ты не явился с утра.

"Так, - безрадостно отметил Измайлов.
– Даже это хотят использовать. Свой принцип, мол, перед начальством выставляю... Ладно, терять мне уже нечего".

– С людьми имею дело, а не с деревяшками, - огрызнулся он.

Владимир Харитонович проглотил этот выпад. И, помолчав, спросил:

– Ты мне все рассказал о ваших отношениях с Мариной Белоус?

– Все!
– выпалил Измайлов, злясь, что Авдеев, вероятно, снова будет задавать вопросы, на которые ему уже тошно отвечать.

– Так у вас с ней ничего не было?..

– Я уже тысячу раз говорил!

– От прямого ответа ушел.

– Ну, не было! Ничего не было!

– И в Дубровске ничего не было?
– испытующе посмотрел на Измайлова Авдеев.

Захар Петрович вздохнул и отрицательно покачал головой.

– А вот Федор Белоус утверждает, что первая дочь у Марины Антоновны от тебя, - сказал Авдеев.

– Чушь!
– воскликнул Измайлов.
– Чушь и ложь!

– Я тоже сначала так подумал, - спокойно продолжал Владимир Харитонович.
– Но Марина Антоновна подтвердила это... И случился грех перед твоим отъездом в армию. Вспомни.

Последние слова, как пули, пробили отверстия в памяти.

...Их последний вечер с Мариной в том маленьком зеленом городке, где осталась юность... Высокие березы над головой... Осеннее звездное небо, трава, на которой они, подстелив его пиджак, сидели обнявшись, мокрая от росы... И все это сквозь туман какой-то бесшабашной легкости, которую вливает в человека любовь. А может, еще и алкоголь...