Прокурор

Межерицкие подождали Измайлова в машине, пока он делал свои нехитрые покупки. И тут же отправились в обратный путь.

Еще в самом начале Захару Петровичу показалось, что при встрече с ним Межерицкие смутились. Чувствовалась какая-то скованность. Борис Матвеевич нет-нет да и поглядывал на Измайлова, словно хотел что-то спросить или сказать. Но не решался.

И все-таки не выдержал:

– Слушай, Захар, твой вид мне не нравится...

Измайлов мучительно думал: открыться или нет? А рассказать обо всем очень хотелось. Слишком долго он терзался наедине со своими мыслями и сомнениями. В душе накопилось столько, что он был уже не в силах сдерживаться.

– Хотите сенсацию?
– сказал он с нервной веселостью.
– У меня, оказывается, есть взрослая дочь и внук.

Сказал, и что-то перехватило в горле.

– Я это знаю, - сказал Межерицкий.

– Как?
– воскликнул пораженный Измайлов.
– Почему молчал?

– Вчера узнал.

– От кого?

Борис Матвеевич кивнул назад, на жену, Захар Петрович обернулся к Лиле.

– А что?
– пожала она плечами.
– Я знала это с самого начала. Когда Марина забеременела, тут же прибежала ко мне.

– И ты скрывала все эти годы?
– все еще не мог поверить Захар Петрович. Он даже не предполагал в Лиле такой стойкости: обычно она ничего не могла утаить, готова была делиться с миром всем, что знала.

– Когда Марина уезжала в Москву, взяла с меня слово молчать, объяснила Межерицкая.
– Но не в этом дело. Меня, честно говоря, подмывало написать тебе. А потом подумала: зачем? Раз она тут же вышла замуж за другого.

– Ну а когда я приехал в Зорянск?
– допытывался Измайлов.
– Могла ведь сказать?

– Тем более не следовало говорить. Зачем тебя травмировать? Ты еще должен благодарить меня...

– Спасибо, - горько усмехнулся Захар Петрович.

– Зря кривишься, - назидательно произнесла Лиля.
– Жил спокойно...

– Нет! Как ты могла скрывать такое?!
– вырвалось у Захара Петровича.

Лиля промолчала.

– У тебя, говорят, из-за Маринки неприятности?
– напрямик спросил Межерицкий.

– Кто говорит?
– мрачно отозвался Измайлов.

– Господи! Да весь город!
– ответила Лиля.
– Галина, и та вчера приходила ко мне душу отвести. Понимаешь, позвонили ей... какие-то незнакомые люди... Я уж разубеждала ее, успокаивала...

Эта новость поразила Захара Петровича: значит, жена уже знает! У него сжалось сердце.

– Что Маринке надо?
– снова задала вопрос Межерицкая.
– Почему вдруг все это выплыло?

И Измайлов рассказал о том, с чего начались для него черные дни, которые продолжаются и поныне. Не скрыл, что все это может отразиться на его служебном положении.

– Ну и дрянь же она!
– возмутилась Лиля.
– Симпатичная была девка, но дрянь! Ребенок от одного, замуж выскочила за другого. И тебя обманула, и его...

– Зачем ты так, - поморщился Захар Петрович.
– Обстоятельства...

– Ерунда! Не вздумай, кстати, клевать на эту удочку, - строго предупредила Лиля.
– Повесит тебе на шею дочь, внука...

Борис Матвеевич, молчавший долгое время, вдруг рявкнул:

– Замолчи ты, наконец!

– А почему это я должна молчать?
– опешила Лиля.

– Говоришь так, словно речь о каких-то щенках! Это ведь люди! Понимаешь, живые люди!
– Он со злостью ударил рукой по баранке.
– Ей-богу, лучше помолчи. Ты, Захар, как надумал поступить?

– А ты, Боря, что стал бы делать на моем месте?
– вопросом на вопрос ответил Измайлов.

– Дочь есть дочь, - убежденно произнес тот.

– Вот именно!
– произнес Измайлов.
– Она не виновата!
– Он повернулся к Лиле.
– Я должен с ней встретиться и сказать правду.

– Ну и глупо! А о Галине ты подумал?
– возразила Лиля.
– Легко вы, мужчины, относитесь к семье.

...Самым тяжелым для Измайлова были последние ступеньки перед своей дверью. Он решил рассказать Галине все.

Ключ долго не попадал в замочную скважину. В квартиру Захар Петрович вошел с бешено колотившимся сердцем. Были приготовлены первые слова объяснения. Но его встретила тишина. Мертвая тишина. Все окна почему-то были наглухо закрыты.

Тягостное предчувствие холодом обдало душу.

На столе в большой комнате белел лист бумаги.

Измайлов взял его в руки. Галиным почерком было написано всего одно слово: "Прощай". Тут же лежала фотография Марины с маленькой Альбиной на коленях.

И, как последняя капля, как точка, которая отбивала конец чему-то, на столе лежало обручальное кольцо Галины...

* * *

После работы Гранская зашла на рынок за зеленью и овощами. Обещала прийти Вера Самсонова. По холостяцкой привычке Инга Казимировна не баловала себя разносолами, но для подруги решила приготовить что-нибудь вкусное.

Вера пришла в длинном свободном платье из бледно-зеленого японского шелка. Женственная, воздушная. Особую прелесть придавала ей россыпь родинок на шее. Глеб Артемьевич как-то сказал, что эти самые родинки и свели его когда-то с ума.

Самсонова сидела на кухне, пока Инга Казимировна священнодействовала над гуляшом по-венгерски, готовить который научил ее Кирилл.

– Не понимаю я тебя, - сказала Инга Казимировна.
– Отпуск, а ты торчишь в Зорянске. Съездила бы куда, встряхнулась...

– Поеду, поеду. И может быть, навсегда, - вздохнула Самсонова.

– Что-что?
– не поняла Гранская.

– Ничего, - тихо ответила подруга.
– Я так... Понимаешь, Ингуша, год какой-то тяжелый. Ничего не получается. Даже статью, которую заказали в журнале, не могу осилить.

– Спокойное солнце, - сказала Инга Казимировна.

– В каком смысле?

– Ученые считают, что на нашу психику влияет активность вечного светила... Эйнштейн, например, свои знаменитые работы написал в те годы, когда на Солнце были всплески. В это время хорошо творили писатели, композиторы. Берлиоз, Россини, Паганини... А солнечная активность повторяется через одиннадцать лет.

– Тогда подожду, - улыбнулась Вера.
– Может, действительно озарит. А пока остается наслаждаться творениями других. Знаешь, я открыла для себя Бальмонта...
– Она достала из сумки томик.
– Из Москвы друзья прислали...