Прокурор

– Ну и слава богу, - с облегчением произнесла Зубцова.
– Уж я ее холю, как дитя какое. Кормилица ведь моя. Единственный доход...

– А разве вы не получаете пенсию?
– удивилась Гранская.

– Откудова, - протянула старуха.
– В собесе сказали, что не положено.

– Вы что, не работали?

– Всю жизнь домохозяйка. Дом на моих плечах был да сына воспитала это почему-то не считается.

– А муж ваш где трудился?
– поинтересовалась Инга Казимировна.

– На фабрике слесарил. Сорок лет оттрубил...

– Вам должны за него назначить пенсию, - сказал Коршунов.

– Потеря кормильца.

– Мы не были расписаны... Тридцать лет прожили. Так и не сходили в загс...

– А за сына?
– спросила Гранская.

– Не родной он мне. Если, конечно, по крови считать. А по-людски - с двухлетнего возраста вынянчила...

– Как же фамилия?
– удивилась следователь.
– Вы Зубцова?

– Не Зубцова я. Яшина моя фамилия, - ответила хозяйка.

Гранская и Коршунов переглянулись. Во всех протоколах старуха фигурировала как Зубцова.

– Ничего себе!
– невольно вырвалось у старшего лейтенанта.

Он, как и следователь, думал, как же теперь быть с документами, подшитыми в "дело".

Хозяйка же эти слова приняла на свой счет и со вздохом произнесла:

– Конечно, кому до меня дело... Пожила, мол, старуха свое, пора и честь знать...

– Вы не правы, - мягко сказала Инга Казимировна.
– Делу вашему можно и нужно помочь...

– Кто мне поможет?
– недоверчиво посмотрела на следователя Яшина-Зубцова.

– Надо обратиться в суд. Вы ведь фактически были замужем за Зубцовым, так?

– Тридцать лет...

– Вызовут свидетелей, - продолжала Гранская.
– Представите кое-какие документы. И признают, что вы были мужем и женой...

– Многие подтвердят, почитай, все соседи, - оживилась старуха.
– И родственники мужа. Это уж точно! Только я не знаю, какие бумаги и как оформлять надо в этот самый суд...

– А вы зайдите ко мне завтра в прокуратуру, - предложила Инга Казимировна.
– Я все объясню. Помогу составить исковое заявление...

Хозяйка растрогалась, не знала, как и благодарить.

Когда Гранская с Коршуновым, отпустив понятых, сели в машину, Юрий Александрович заметил:

– Ну, насчет молочка, единственного якобы дохода, она прибедняется. На книжке кое-что имеет. Да еще вещички сына потихоньку распродает. Дубленку вон за девятьсот рублей...

– Одно к другому не имеет отношения. По закону ей положена пенсия пусть получает. Ведь действительно трудилась - такой дом содержать, скотину. И сына воспитала.

– Воспитала, - протянул инспектор.
– Не погибни он, еще не известно, где сидел бы - в своей мастерской или у нас, в изоляторе...

– А мать при чем?

– Конечно, - согласился Коршунов, - она к его делам никакого касательства не имеет. Это я так, в порядке замечания.

– Да, - вспомнила вдруг следователь, - я все хочу спросить у вас. Помните, Май в больнице сказал, что Марчук якобы имел дела с Бабаянцем, директором автобазы?

– Зятем нашего мэра Чибисова?

– Да. Удалось установить что-нибудь?

– Марчук на автобазе бывал. Но все интересы кончались автомобилями. Запчастями.

– Только?

– Только. А насчет дефицита... Зачем Бабаянцу лезть в спекуляцию? Он и сам на дефиците сидит... Помните, у Райкина?

– Да, - улыбнулась Инга Казимировна и серьезно добавила: - Я вот о чем думаю. Очень сомневаюсь, справятся ли в нашей лаборатории с исследованием образцов почв? Здесь, по-моему, нужен специалист высокой квалификации.

– А давайте сразу заедем в лабораторию, - предложил старший лейтенант.

Они так и сделали. Гранская оказалась права. Ей посоветовали провести экспертизу в области.

* * *

Уезжал Измайлов из Рдянска в полной неизвестности. После разговора с Авдеевым он помчался в общежитие, где работала Марина Белоус. Но там сказали, что утром Марина Антоновна подала заявление об уходе с работы. Причем просила уволить ее немедленно. Ночь Захар Петрович провел в гостинице. Затем полдня проторчал в прокуратуре области, ожидая сам не зная чего. К Зарубину его так и не вызвали. Лишь после обеда Авдеев коротко сказал:

– Езжай домой, продолжай пока исполнять свои служебные обязанности.

И все.

В довершение всего, когда Измайлов сел за руль своей машины и завел двигатель, что-то заскрежетало под полом. Шофер Первенцева, осмотрев "Москвич", вынес убийственный приговор: полетел карданный вал. И вообще, ремонтировать нет смысла, лучше списать.

Машину отбуксировали во двор облпрокуратуры. Захар Петрович почувствовал себя кавалеристом на поле боя, оставшимся без коня.

И кавалеристом ли? Слово "пока", произнесенное Владимиром Харитоновичем, имело недвусмысленный намек. Значит, ходить ему скоро в пехоте, рядовым, необученным.

Правда, Авдеев не рассказал Измайлову, что и само руководство не пришло к единому мнению.

Первенцев, выслушав сообщение помпрокурора области о том, что Захар Петрович готов признать свою дочь и даже помогать ей и внуку, усмехнулся:

– А что Измайлов теряет? Даже наоборот. Двадцать пять лет дочь росла без него. Алименты с него теперь не возьмешь. Никаких тебе забот и хлопот - сразу внук! Играйся с ним, радуйся, что уже дед... Многие бы так хотели. Ничего себе встреча через двадцать пять лет.

– Теперь этот факт надо рассматривать с другой точки зрения, серьезно сказал Зарубин.
– Одно дело - пойти к незнакомой женщине, пить с ней вино и заночевать. Другое - к человеку, с которым связывало когда-то настоящее глубокое чувство. Тем более, к матери своего ребенка. Может быть, она хотела ему открыться? Надо обсудить...

Обсуждали бурно и долго. Так ничего и не решили.

Всего этого Измайлов не знал. Он был озабочен: как добраться домой? Поезда шли только утром, а еще один день терять не хотелось. Можно было, правда, автобусом с двумя пересадками. Захар Петрович им никогда не пользовался, но другого транспорта не было. По пути на автовокзал он решил заглянуть в хозяйственный магазин, купить кое-что из садового инвентаря. И надо же: в магазине он нос к носу столкнулся с четой Межерицких. У Бориса Матвеевича в руках были рулоны обоев. Приехали они из Зорянска на своем "Запорожце".