Промежуточная станция

— С каких это пор беглецов потянуло в заключение?

Он прав. Полным безумием было то, что ей дали уйти и что она этим воспользовалась. Пережитое казалось ей теперь слишком далеким и безвозвратным, чтобы быть реальностью. Миновало чуть больше суток, и все прежнее ушло Бог знает куда.

Мария вышла на площадку, вокруг которой стояли лачуги. В темных проемах дверей сидели мужчины и женщины. В центре площадки — пепел кострища. Там дальше — пологий бугор, поросший густым кустарником. Мария отыскала узкую тропинку и двинулась вверх, пока не уперлась в стену, а точнее — каменную насыпь. Она была не очень высока, и Мария влезла на нее, чтобы осмотреться. Перед ней лежала широкая равнина. Воздух искрился от зноя. Словно фата моргана, высились вдали горы. Не видно было ни сторожевых постов, ни заграждений. Мария достигла самой вершины, и обзор стал еще шире. На целые мили вокруг не было никаких препятствий для передвижения, и если побежать и бежать достаточно долго, можно, наверно, забыть все на свете. Прямо, только прямо, иметь попутчиком лишь солнце, все дальше, никуда не сворачивая. А по вечерам сидеть у окна и слушать усыпляющий шорох. А город станет долгим кошмарным сном, который удалось наконец стряхнуть.

Ей было приятно рисовать в воображении такие картины. Нельзя было только заглядывать в ров по ту сторону насыпи. Мария наклонилась. В тот же миг раздался выстрел. Часовой промахнулся, но Мария почувствовала, что пуля просвистела у самого виска, и бросилась наземь. Тут же последовало предупреждение через громкоговоритель:

— Уйдите с полосы, приближаться к пограничным сооружениям воспрещается. Уйдите с полосы…

Мария кубарем покатилась с насыпи и, припав лицом к земле, осталась лежать в кустах. Ну что же, теперь она по крайней мере знает, что здесь такое. Тут можно жить, но отсюда нельзя уйти, а там, откуда не уйти, нельзя жить. Ее коснулась чья-то рука. Над ней склонился все тот же мужчина.

— Вы не ранены? Идти можете?

Она приподнялась и посмотрела на него.

— Еще один сумасшедший шаг. Зачем вы это сделали?

— Я не знала, что здесь стреляют.

Он выпрямился.

— Насыпь — это граница. Неужели вы думаете, что мы стали бы сидеть здесь, если бы можно было уйти?

Он начал стряхивать с нее пыль.

— У вас в самом деле есть лодка?

Мария пошла вслед за ним в лагерь.

— Не знаю. Когда отплывала, у меня была краденая полицейская форма, сейчас я в своей старой одежде. И не помню, как переодевалась. Ничего не помню.

— Может, вас сюда доставили.

Он остановился, и она встретила пытливый взгляд его узких глаз.

— Может, вы…

— Что?

— Ах, не все ли равно. Мы ничего не теряем. Стало быть, давайте искать лодку. Не так-то просто пристать к берегу. Есть, собственно, одна возможность. За мостом берег крутой и высокий, а у моста — часовые. Стреляют они без предупреждения. Если промахнутся, затравят собаками.

— Как и в наших краях, — сказала Мария.

— Где это?

— На Севере. Часовые, собаки и винтовки, которые всегда наготове и не знают промаха.

— Вы с Севера?

— Мы беженцы, — пояснила Мария. — Думали, здесь живут по-другому.

Утром пятого июня Геллерт был сильно не в духе. О Марии Савари до сих пор никакой информации. Прошло уже три ночи и два дня, и в любой момент она, не имея с ним связи, могла попасть в руки Учреждения.

Возле дома стоял связной ИАС. Геллерт смотрел в небо и ждал. Если агент подойдет и попросит у него прикурить, значит, след Марии найден. Но, увидев Геллерта, мужчина отвел глаза и уставился на витрину.

Итак, ничего. Если Учреждение уже схватило Марию, ему, Геллерту, надо немедленно покинуть город. Он пошел вниз по улице, купил газету и бегло просмотрел ее. Если Учреждение столь же бессильно, как и он, своим бегством он, конечно же, привлечет внимание властей к своим друзьям. Так вот убегаешь всю жизнь в надежде на какой-то прорыв, а все идет по кругу. Ласточки в то утро летали высоко. Семь пятнадцать. У него еще оставалось время, минут десять, может быть, четверть часа, но принять разумное решение было почти невозможно. Он повернул назад, сел в свою машину и уехал.

В утренних сводках не было ничего нового. Ночь прошла спокойно: ни демонстраций, ни арестов, ни объявлений о пропавших гражданах. Около девяти ему передали отчет водной полиции. Минувшей ночью из воды извлечено три трупа: один мужчина и две женщины. Что касается мужчины, то это был пьяный матрос, который упал с баржи и утонул. Его личность уже установлена. С одной из женщин тоже все ясно: самоубийца, оставившая на берегу предсмертную записку. О второй никто ничего не знал, правда, по описанию, она никак не походила на Марию.

Геллерт отложил отчет в сторону. Утро тоже было спокойным, слишком спокойным. Он вызвал адъютанта и сказал ему, что собирается съездить в гавань, чтобы осмотреть трупы женщин. Не доехав до реки, он оставил машину возле доков и дальше пошел пешком. День выдался жаркий и безоблачный, чересчур знойный для начала июня. Выше по течению река просто слепила глаза, невозможно было различить, где вода, где небо, где берег. Геллерту показали неидентифицированный труп. Кто угодно, только не Мария Савари. Дело о стрельбе два дня тому назад не продвинулось ни на пядь. Из ИАС новых сведений не поступало. Геллерт знал только, что убитого звали Виллем. Второй мужчина с легким ранением был доставлен в безопасное место. В отношении ночного взлома также не было никаких сдвигов. Он получил пластину с отпечатками пальцев и велел сверить ее с центральной картотекой. Потом немного побродил по докам.

Около полудня Геллерт снова сидел в кабинете. Госбезопасность желала получить сведения о двух новых сотрудниках его отдела, а Учреждение затребовало материалы по определенным розыскным действиям. Он отмахнулся от того и другого, вызвал адъютанта и передал ему отпечатки пальцев. Он уже не был так взвинчен, как утром. Пока Учреждение и Госбезопасность бомбят его запросами, все идет нормально. Затем последовал звонок от самого шефа полиции. Тот хотел знать, почему не ладится совместная работа с Учреждением и затребованные данные не поступают по назначению. Геллерт поспешил со всем согласиться, но сказал, что без обоснованного судебного решения он не намерен передавать Учреждению какие-либо личные дела или документы. Шеф спросил, ведает ли полковник, что творит. Геллерт ответил утвердительно, положил трубку и пошел есть. Учреждению ничего не было известно, это факт. Он плотно поел и выпил полбутылки итальянского вина.

В кабинете его ожидал адъютант с результатами дактилоскопического анализа.

— Вы хотели без промедления получить любые сведения о некоей Марии Савари. Вот. — Адъютант положил на стол карточку с отпечатками пальцев. — Позавчера ночью она совершила взлом в гавани.

— Ошибка исключена? — спросил Геллерт, меняясь в лице.

— Полностью.

Геллерт сравнил оба отпечатка и кивнул.

— Знаете ли вы, — сказал он, — насколько опасно то, что мы делаем? Кто-нибудь еще имеет пальчики?

— Никто. Абсолютно никто. Я просто забрал карточку.

Геллерт снова кивнул.

— Оставьте у меня. — Потом еще раз повторил: — Вам следует осознать, что все это очень-очень опасно. Вы хоть понимаете, о чем я толкую?

Адъютант мотнул головой.

— Не хотите ли выпить? Джин с тоником?

— Просто тоник.

— Вы догадываетесь, что сейчас происходит?

— Может быть, — ответил адъютант, — но не хочу говорить об этом. Твердый орешек для Учреждения.

— Большинство молодых людей вашего возраста предпочитает иные поприща.