Промежуточная станция

— Моя слабость — потерянные вещи, — ответил адъютант.

Геллерт выпил.

— Что же, потакайте своей слабости, но смотрите, как бы однажды вам не пришлось стать единственным болельщиком в своей же игре.

Адъютант ушел, а Геллерт принялся рассматривать отпечатки, Мария Савари в качестве взломщицы вряд ли могла его заинтересовать, но дверь была открыта с помощью универсального ключа. Да, бывают такие дни, которые хочется вычеркнуть из календаря. Универсальный ключ такого рода имели только сотрудники водной полиции и Учреждения. Геллерт закурил сигарету, сделал несколько глубоких затяжек, потушил и взялся за вторую. К обоим ключам никому не было доступа, разве только агенту ИАС, внедренному в водную полицию. Тогда они должны, черт побери, знать, где Мария, и нечего им гонять его по всей округе. А может, ему больше не доверяют? Доверие предполагает нечто большее, чем общие интересы. Он снова приложился к джину с тоником и, сделав глоток, выплеснул остальное. Ему нужна ясная голова. Если ИАС не доверяет ему, значит, они используют его в качестве источника информации и одновременно пытаются держать в неведении. Да, бежать… бежать… А что, если Мария Савари сотрудничает с Учреждением? Этому противоречит их затея с психушкой, но ведь рано или поздно любой человек может сломаться. Только это уже из другой оперы.

Он сел за письменный стол и заставил себя углубиться в последние донесения. Ровным счетом ничего. На вечер была назначена встреча с одним из людей ИАС. Как просто было на обычной войне. Одна-единственная линия фронта, и невооруженным глазом видно, где находятся друзья, а где территория противника.

— Тупица! — громко аттестовал себя Геллерт. — Всегда был идиотом!

Война и впрямь раньше казалась ему игрой по четким правилам, пока однажды он не попал на ту сторону, за линию фронта, и не увидел своими глазами, каких дел могут наделать снаряды соратников, и не убедился, что раненые кричат точно так же, и крик этот не менее страшен оттого, что его издают враги. Таких войн, может, больше и не будет. Сейчас идет совсем другая война, линии фронта попросту не существует, и все время приходится опасаться чужих ушей, даже с самим собой лучше разговаривать шепотом. Раньше он считал себя способным судить о людях, все зависело от того, сумеешь ли ты схватить момент, чтобы понять главное: слабак перед тобой или сильная личность. Мария Савари не годилась в сотрудники Учреждения. Возможно, какой-нибудь чиновник забыл запереть сарай и не решился потом в этом признаться, а Мария оказалась в лодке, толком не зная, как попала туда. Игра случайностей.

Секретарша принесла папку с исходящей корреспонденцией. Он внимательно прочитал каждую бумагу, прежде чем поставить на ней свою подпись. Этот взлом не выходил у него из головы. Он должен добиться ясности, понять, что все-таки произошло. Не исключено, что Мария Савари сидит теперь в лагере, попав, как говорится, из огня да в полымя, и уже не имеет свободы передвижения.

Он снова вызвал адъютанта, уже в третий раз за день. Они вместе покинули здание полиции и сели в машину Геллерта. По дороге поменялись местами. Тормознули у какой-то стройплощадки, Геллерт быстро выскочил из машины, адъютант поехал дальше. Ему было велено колесить по городу не менее часа, а потом зайти в какое-нибудь кафе. Этой игрой они занимались уже не в первый раз, до сих пор она себя оправдывала.

Знакомыми обходными путями Геллерт дошел до своего второго автомобиля и вскоре уже катил по улицам. Немного не доехав до контрольно-пропускного пункта ИАС, как он язвительно называл про себя место встречи, Геллерт вышел из машины и двинулся пешком. На нем не было полицейского мундира, парик существенно изменял внешность, и агент мог узнать его лишь благодаря паролю.

Агентом оказалась женщина. Он смерил ее холодным взглядом. Женщины могут быть первоклассными агентами и великолепными друзьями, но эта ему не понравилась. Если женщина заражается фанатизмом, горе тому, кто имеет с ней дело. Отрешившись от всего, чем жила прежде, она становится настоящей бездушной машиной. Мужчины-фанатики тоже утрачивают все живые чувства, кроме ненависти, но они не отказываются от того, что составляет нормальную жизнь. Так уж они устроены: по началу со страстью отдаются какому-то делу, а затем теряют к нему всякий интерес. Сперва увлекаются одним, потом другим, и так всю жизнь.

Коротко и с явным неудовольствием он изложил свои соображения.

— Мария Савари, вероятно, совершила взлом в гавани. Вы это знаете. Как это могло случиться, пока непонятно, надо быстро выяснить.

Женщина кивнула.

— И передайте в свой Центр, чтобы меня больше не заваливали указаниями. Вызволить моего сына из тюрьмы Госбезопасности настолько же в моих интересах, насколько и в ваших. Еще скажите, что здесь я больше ни с кем встречаться не буду.

— Где же тогда?

— Я хочу поговорить с Роландом Савари. Пусть он сам решает, как выйти на меня. Если не произойдет ничего непредвиденного, в ближайшие дни я не изменю своим привычкам. Поэтому он всегда будет знать, где меня можно найти. А человека, который по утрам отирается у моего дома, лучше убрать и не заменять никем другим. Больше никаких контактов. Только Роланд Савари.

— Чего вы опасаетесь?

— Ничего, — раздраженно ответил Геллерт, — или всего сразу. Это одно и то же.

Лодка

Они решили искать лодку, пятеро мужчин и Мария. Сейчас они выжидали, когда стемнеет. Сумерки тянулись бесконечно долго, пока наконец не сгустились до темноты. Все шестеро сидели у костра и угрюмо молчали. Все, что можно было сделать для подготовки задуманного, они сделали. У них был карманный фонарь, надо было только дождаться полной темноты.

— Хорошо, что земля на берегу мягкая, — сказал тот, которого называли Инженером. — Есть шанс найти след.

Рядом с ним сидел смуглый человек, которого в лагере все звали Индейцем. У остальных не было ни имен, ни прозвищ.

— Пора, — сказал Индеец. — Темнее такие ночи не бывают.

Они встали и пошли к берегу, пара за парой. Индеец шел с Марией. Он довольно хорошо знал местность. С тех пор как существует лагерь, Индеец жил в пойме, ставил силки и мастерил верши, в которые иногда попадала рыба. Он был отличным охотником, за что и получил свое прозвище.

Узкая тропинка то и дело виляла, но все же вела к берегу. Когда кусты стали пониже, им пришлось идти сильно согнувшись. Если лодка, которую они ищут, находится близко от моста, то их может засечь луч прожектора, а если часовые заметят силуэты, с них станет пальнуть наугад. Индеец несколько раз останавливался, трогал землю и качал головой.

— Если вы шли здесь, — сказал он Марии, — следы должны бы сохраниться. После дождя никто из наших здесь не был. В ямках все еще стоит вода, следы хорошо отпечатываются. Вы были здесь?

Мария этого не знала. Она вообще ничего не помнила. Потратив на поиски около часа, (причем Инженер подбирался к самой воде), решили передохнуть.

— Здесь никаких следов, — подытожил Инженер. — Неужели вы совсем ничего не помните?

— Нет.

— Н-да, где же нам искать?

— Я думаю, на юге, — предположил Индеец.

— Но там берег уже низкий.

— Я помню, что был обрыв.

— Тогда надо искать ниже по течению.

Чуть ли не ползком они отправились дальше.

На тропе, которая шла вдоль берега, кустарник стал выше, и они смогли выпрямиться. До них доносился плеск волн и запах воды. Иногда на реке вспыхивали прожектора патрульных лодок.

— Тоже ищут, — заметил Инженер.

Одна из лодок приблизилась, затем поплыла вниз по течению, развернулась, и ее стало медленно относить к берегу.

— Гаси фонарь, — шепнул Индеец, — а то будут стрелять.

Луч начал обшаривать берег. Все шестеро пригнулись и замерли. Лодка повернула назад и двинулась вверх по течению.

— Если они что-нибудь найдут, нам придется худо, — сказал Инженер. — Нам тогда и с места не сойти, не то что бежать.

Полоснул лучом прожектор часовых и осветил катер с экипажем из четырех человек, двое в спасательных жилетах. Катер стоял у самого берега носом против течения, экипаж пытался удержать его в таком положении.

— Есть! — раздался голос одного из полицейских.

— Что?

— Женская туфля.

— Только одна? Пошарь еще.

— Ее, наверно, волной прибило, больше ничего не видать.