Прорвемся, опера! Книга 4

— Привет, — дружелюбным голосом поздоровался я и улыбнулся. — Слушай, а расскажи вкратце, что случилось.

— Здрасьте, — она уставилась на меня большими глазами. — Ну, как, иду я домой… Темно уже, вечер, и вдруг кто-то сзади прижался резко так. Я бежать хотела, а потом сначала дышать тяжело стало, — девушка снова потрогала шею. — Будто сдавило всё. А потом вдруг свободно стало! Сразу вздохнула. Вот и побежала.

— Так, а тебе через воротник дышать тяжело стало? — уточнил я.

— Через шарф, — она показала мне розовый вязаный шарф. — Бабушка связала. Будто шарф давил, а потом перестал.

— А когда ты домой вернулась, ничего у тебя на шее не было? — я потёр лоб. — На воротнике или на шарфе? Какой-нибудь проволочки или лески?

— Нет! — девушка помотала головой. — Но… вот когда задыхалась. Будто какой-то звук был такой… треньк! — воскликнула она.

— Ага. Так, а где это было? Помнишь это место?

Пусть работы и вал, но надо проверить, убедиться, насколько это серьёзно. Может, грабитель схватил её за шарф и выпустил, может, у него была удавка, но он её не удержал.

Или лопнула струна, та самая, на которой уже было несколько жертв. И если это так, значит передо мной чудом спасшаяся жертва нашего маньяка, а сама удавка может лежать где-то там, на месте, если маньяк её не нашёл.

Надо срочно всё проверить.

— Поехал я, Маратыч! — крикнул я. — Чую, что-то недоброе было.

— Ну…. езжай, — согласился Сафин с явной неохотой. — Устинова с собой возьми… и рапорт на автомат напиши, я подмахну у начальства. Возьми ещё броник и не снимай его, понял? Спи даже в нём, пока всё не закончится.

Достала уже Сафина всё эта карусель.

— Понял, Маратыч, — я усмехнулся и пошёл в оружейку.

Глава 9

— Звонит новый русский другому, — водитель Степаныч громко заржал над своим же анекдотом, — ах-хах-ха! Звонит, говорит, Петруха, здорово! А Петруха ему отвечает — да некогда мне говорить, тихо, я на кладбище. А тот ему — а кто тебя так, Петруха? Ах-хах, прикинь, Иваныч!

— Ну что, Степаныч, да разве это анекдот? — Василий Иваныч покачал головой. — Чё у тебя сегодня анекдоты такие дебильные? То про кладбище, то жопа какая-то яблоки жрёт? Херня какая-то это на лыжах, а не анекдоты. Ты бы хоть хорошее что-нибудь рассказал, а то только анекдоты несмешные травишь или про шурина своего рассказываешь, как он что-то мутит.

— Да про шурина-то нечего, — водитель махнул рукой и насупился. — Чё там говорить-то про него? Вышел из магазина, поскользнулся, упал на копчик. Всё-то в больнице лежит, ходить не может. И-эх, он и так не работал, да хоть какие-то деньги домой тащил, а теперь лежит, мне и своих кормить надо, и его семье помогать ещё, пока он не оклемается.

— Да ладно-ладно, — Устинов примирительно поднял руки. — Ну, бывает, в жизни всякое случается. Давай я тебя развеселю.

— Не надо, — Степаныч отклонился, с опаской глядя на него. — Я за рулём вообще-то. Знаю я, как ты веселишь. Врежемся ещё!

— Да мы уж приехали. Здесь же, Пашка?

— Угу.

Захватили мы с собой Сан Саныча, а у рыжей девушки я на время взял шарф, который был на ней во время нападения, пообещав непременно его отдать. Шарф лежал в пакете, который я нёс в правой руке, а левой придерживал сумку с автоматом, чтобы не колотила по бедру. А поводок с собакой взял Устинов, Сан Саныч его вполне слушался.

— Ух, щас мы с Саньком всех маньяков найдём, — Василий Иваныч погладил собаку и пожал лапу. — Всех-всех маньячелл арестуем.

— За тем магазином, — я показал направление. — Про него она говорила. Срезала дорогу через те постройки, и напали на неё там.

Когда-то, всего пару лет назад, здесь собирались строить жилые дома, но успели только поставить коробку с три этажа. Потом стройка заглохла, когда владельца строительной фирмы расстреляли в сауне, а его зама закрыли за мошенничество.

И в итоге почти в центре города остался большой пустырь с недостроенным домом, через который люди часто срезали дорогу, чтобы не обходить за тридевять земель. А домину здесь хотели отгрохать высокую, скорее всего, планировали целый комплекс. В итоге осталась только заброшка, где ютились бомжи и наркоманы, и магазин, размещавшийся в длинном здании из белого кирпича. Вернее, это было два магазина, у него два входа, с одной стороны хозяйственный, с другой — продуктовый, но владелец у них один.

Мы зашли в оба, поспрашивали продавщиц, но никто ничего подозрительного не видел и не слышал. Они уже и внимания не обращают на крики и беготню, район неспокойный, хозяин магазина даже развозит их вечером по домам, чтобы не идти по улице.

Не узнав ничего стоящего, мы пошли на саму стройку.

— Саня, — я достал шарф. — Нюхай… Нюхай. Молодец, хороший пёс… Ищи!

Пёс жадно уткнулся носом в мохеровый вязаный шарфик розового цвета, пахнущий духами, и нюхал долго и шумно. Потом немного походил вокруг и гавкнул, смотря на меня — мол, ничего нет.

— Попробуем там, — я показал на арку, ведущую во двор недостроенного дома.

Вот экономят три минуты времени, чтобы срезать путь там, куда я, подготовленный мент в бронежилете и с оружием на руках, без важного повода бы и не сунулся. Тут чего только не было под аркой: валялись бутылки и обрывки газет, блестело битое стекло, щерились иглами шприцы, поэтому собаку я вёл аккуратно, чтобы Сан Саныч не поранился. А Устинов подумал-подумал и прошёл дальше, внимательно глядя по сторонам. Тоже взял след.

— Пашка! — крикнул он откуда-то впереди. — Она в какой обувке была? Помнишь?

— Сапоги такие женские с каблуком, из замши! — почти не думая выдал я. — Примерно тридцать шестой размер.

Вот же ментовская привычка, я, даже не осознавая этого, списал приметы потерпевшей и запомнил. Давно это за собой заметил, уже лет через десять после службы в органах.

— Хорошая память, — одобрительно сказал Устинов, выглядывая из-за угла, и показал мне большой палец. — Прямо как у опера со стажем. Не знай я тебя, подумал бы, что ты лет двадцать работаешь, ёклмн.

— Знаешь, Василий Иваныч, — я прошёл чуть дальше, продолжая тянуть поводок, чтобы Саныч ничего здесь не подобрал, — я вот редко специально обращаю внимания, какой у человека цвет глаз, но прекрасно его запоминаю. Спроси — не ошибусь, сразу картинка в памяти всплывает. Вернее, не картинка, а будто сразу протокол писал, с приметами.

— Ха, поверю на слово… ты лучше девкам это говори, а то они порой обижаются, если не помнишь. Да чё-то ту девочку вспоминаю, — он поманил меня к себе. — Которая проститутка была, задушенная. Я вот таких глаз почти никогда не видел, прям чтоб изумрудные были. Обычно же оттенки, или освещение так падает, что кажется, будто зелёный, а на деле другой. А такой яркий цвет встречается редко. Два процента, умники говорят.