Прорвемся, опера! Книга 4

— Занимался вопросом? — я подошёл к нему.

— Да как-то приходилось искать злодея, — он начал шарить по карманам, — и из примет только цвет глаз был, вот и крутился, общался со знающими людьми. И ещё, помню, в советское время такая неприятная история была… вот, смотри! Вот чё я заметил.

— Ну, кто-то нагадил, — я мельком глянул туда и подтянул поводок к себе, а то я знаю этих собак, так и норовят съесть что-нибудь подобное.

— Кто-то нагадил, — Устинов выпрямился, — а кто-то потом наступил, хе! Весна покажет, кто где срал, как на радио говорили, ха! Но я к чему… вот молодая красивая девушка в модных замшевых сапожках…

— Под ноги смотреть будет, — я кивнул.

— Вот! — он одобрительно кивнул. — И надо знать, что у женщин зрительное внимание рассредоточенное, а у мужиков — сфокусированное. Мужикам надо в одну точку смотреть, чтобы увидеть, а всё, что в стороне, он даже не заметит. А вот женщина сразу любую мелочь приметит, едва на глаза попадёт. Так что это мы можем вляпаться случайно, а женщина — никогда, особенно в такой обуви.

— Понял, про что ты. Убегала в панике, наступила, значит, где-то здесь он на неё и напал. Саня, — я снова сунул ему шарф. — Ищи!

Пёс на этот раз взял след быстро и повёл нас через снег. Под ногами хрустели камни и битый кирпич, потом пошли какие-то ржавые консервные банки и куски шифера. Я придержал собаку, чтобы не наступил, а потом, у остова брошенного кем-то запорожца, Сан Саныч гавкнул и начал рыть снег лапами.

Я поправил перчатки, чтобы не морозить пальцы, и сам достал вещичку из снега. Ага, вот кусок проволоки и кусок пряжи, едва заметные волокна прилипли, того же цвета, что и шарф. Потянул за проволоку… нет, не за проволоку, за струну. Струна лопнула, оплётка расплелась, а к одному концу привязано большое кольцо. Ага, предусмотрительный маньяк не хотел травмировать себе руки, колечко примастрячил.

Вторую половину мы не нашли, но даже и половинки хватит. Скорее всего, маньяк забрал половинку, что в руках осталась, а вот эту — потерял. Ну, нам же лучше.

— Странное дело, — я убрал струну в пакет. — Если подумать.

— Чё такое, Пашка? — отозвался Устинов.

— Я говорил же, что с профессором общаюсь из Москвы, экспертом по криминальной психологии. Мне Турок говорил, что с этим мужиком почти по всем маньякам консультировались ещё с советских времён, и по Чикатило, и по Сливко, и по Фишеру… короче, профессор говорит, что у всех жертв обычно есть какая-то связь, общая черта, и вот учёный считает, что убитые в глазах нашего маньяка — преступники и грязь общества. Алкоголичка, проститутка, бандит… а вот эта заявительница, — я показал шарф. — Она не преступник и не маргинал. Приличная девушка, даже симпатичная, работает на оптическом заводе, замуж собирается зимой.

— Это в твоих глазах она не преступница, — заметил Устинов. — А вот как маньяк мыслит — кто его разберёт? Мы-то таких академий не кончали, чтобы мысли его читать. Может, она для него преступник, потому что летом в короткой юбке прошла или от него отшатнулась, когда он её за попку ущипнул. Или бабке где-то дверь не открыла, или с парнем до свадьбы переспала.

— Да, и такое может быть. Но что-то общее должно быть, более явственное, и для нас это может казаться полным бредом, а вот для маньяка это всё очень логично. В его извращённой душонке свои логические цепи, железные. Ладно, струну надо на экспертизу, а с девушкой поговорить, осмотреть, и к серии это нападение приобщить.

— Коню придётся поработать, нового подозреваемого искать вместо озабоченного, — Василий Иваныч усмехнулся.

— И вот насчёт этого я тоже хотел перетереть сегодня с тобой и Якутом. Есть одно подозрение, и мне оно очень не нравится. Но попозже, ещё других дел полно.

— Ла-адно, — удивлённо протянул он. — Потрещим попозже, ага…

* * *

— Давай сначала в гости зайдём к товарищу, — предложил Василий Иваныч, когда мы заехали на территорию больницы. — А то обидится, что сначала по работе идём, а только потом к нему.

— Сам хотел предложить, — я кивнул.

Баланс между личной жизнью, работой и друзьями соблюдать сложно, особенно в милиции, но ведь действительно будет неправильно отправиться по своим делам и пройти мимо больницы, где лежит Толик, схвативший пулю, чтобы прикрыть меня. Успеем ещё поработать, а сейчас пока можно всё обдумать мимоходом.

В магазине у больницы я купил раненому сока, три апельсинки, пакет вафель с прослойкой из шоколада и сникерс, а Василий Иваныч выбрал Толику сигареты. Потом зашли в аптеку, купили трубочки для капельниц и одноразовые шприцы, а то в больницах этого вечно нет, уж в эти годы особенно.

Приёмные часы были с четырёх до шести, но нас знали, пустили без вопросов, даже халаты белые вручили, только Сан Санычу придётся подождать снаружи, с собакой всё-таки сюда не пускают.

Линолеум в коридоре под ногами ходил ходуном, то поднимаясь, то опускаясь, будто мы шли через топи, в нос бил сильный запах лекарств, хлорки и уколов. Сколько ходишь по больницам, а всё равно привыкнуть к этому сложно. Устинов приотстал, оставшись позубоскалить с медсёстрами, я прошёл дальше.

Толян почему-то находился теперь в другой палате, в двухместной, а не в общей, и лежал один, вторая койка пустовала. Палату эту держали для обеспеченных больных, кто был готов подмазать руководство отделения. Тут чище, теплее и даже кровати поновее. Разве что подушка — типичная больничная, с рядами старых полузатёртых штампов на наволочке.

— Ну и чё там было? — Толик отложил книжку в блестящей обложке и приподнялся на локте здоровой руки. — Все говорят — опять в тебя стреляли, а ты молчком, Паха! И нахрена я тебя закрывал, если ты опять в блудняк вписался? Вот ни на минуту одного нельзя оставить.

Он с осуждающим видом посмотрел на меня и, кряхтя, сел, опустив ноги в полосатых больничных штанах на тапочки.

— Так видишь, с автоматом хожу и в броне, даже в больницу, — я сел на край кровати и поставил пакет с передачей на тумбочку. — Ты как здесь оказался, в этой палате? И что читаешь? «Молчание ягнят»? — я пригляделся к обложке. — Фильм разве не видел?

— Видел, да книжка вроде ничё. Буду про маньяков читать, вдруг надыбаю чего полезного, — он заулыбался. — Пришли тут ко мне утром подозрительные дяди в штатском, все в костюмчиках, мандаринок принесли и книжек, детективов всяких. С кем-то перетёрли, и меня сюда перекантовали. Кто был, что был? Вообще без понятия! — Толик засмеялся.

— А, это наши смежники, — догадался я. — Душил вчера одного, Гришу Туркина, если помнишь его. Сказал ему, что стреляли в меня из-за того, что я помогал им Сафронова в казино давить, а ты в замес попал ни за что. Вот и говорил, что надо проведать, помочь, вину загладить. Из-за вас пацан пулю схлопотал, всё такое.

— Вон оно чё, — протянул он и зевнул, но оживился. — Так что там было, стреляли же? А то в газетках уже понаписали всякой хрени.

— Собака лает… разберёмся. В общем, выпасли нас у Артура на усадьбе, — я вкратце пересказал события ночи. — Так что хотели использовать и место, и всё остальное, чтобы Сафронову жопу прикрыть, а нас объявить продажными ментами. Вот в газетки и тиснули, как ты говоришь. Ну а пока РУОП крутит задержанных на предмет причастности к недавнему убийству нашего коллеги.