Прощание с Джоулем
Шрифт:
Один из жандармов быстро осмотрел салон и сразу утратил к происходящему интерес. Он развалился на переднем сидении, опустил тяжелый короткоствольный пулемет на колени и даже закрыл глаза, как бы давая понять всем присутствующим, что все это ему уже давно надоело, и что пусть оно все идет от него куда подальше вместе со своими сопроводительными документами, тяжелым запахом жареного гнилого мяса, какими-то отпускниками, собаками и всеми остальными прелестями. Этот усатый жандарм как бы давал понять окружающему миру, что он устал, очень устал от него и поэтому должен хоть немного и прямо сейчас отдохнуть от его досмотров, сопроводительных документов, да и от всего остального тоже.
Второй
– В U-218 направляетесь?
– спросил, принимая в свои широкие красные ладони временное открепительное удостоверение сержанта.
– Да.
– С какой целью?
– С целью совершения серии диверсий в ваших борделях, - без выражения ответил Дей.
– И еще с целью выгула вот этой собаки в ваших парках.
– Я бы не советовал вам так шутить. Другие тоже вот так шутили и дошутились.
– А вы просто внимательно читайте мои бумаги, там все написано. Для этого их, собственно, и выдумывали.
После этих слов жандарм буквально влип, впился своими большими миндалевидными глазами с хитрым прищуром в бумаги Мая. Он долго держал их перед своим широким лицом, словно бы вчитываясь в каждую букву, в каждую точку и запятую, пристально изучая каждое тире, внимательно исследуя все вопросительные и восклицательные знаки.
Дей с безразличием наблюдал за выражением широкого усатого лица, которое имело такой вид, будто оно было специально создано самой природой для изучения самых разных бумаг, будто бы специально для такого вот дела его хозяин и был когда-то рожден на белый свет своей далекой жандармской матерью.
– Почему у вашей собаки нет личного номера?
– через некоторое время, быстро и с затаенной радостью спросил жандарм.
– Потому, что это внештатная собака, - устало сказал Дей.
– Читайте внимательно мои бумаги, там все написано.
– Я хочу ее досмотреть. Немедленно.
– Валяйте.
Жандарм решительно направился к Джоулю и даже протянул к нему свою волосатую руку, но тот так страшно оскалил зубы и так низко и утробно зарычал на него, что у бедняги сразу же пропало желание делать досмотр.
"Наши собаки тоже не любят жандармов, хотя ничего о них не знают и знать не могут, - злорадно подумал Май.
– Никто не любит жандармов, эту гвардию тыловых песчаных карьеров".
– Жандо, да брось ты, в самом деле, - не выдержал сержант-кондуктор.
– Зачем ты занимаешься этой ерундой?
– А ты, Мото, лучше помалкивай, - жандарм с неохотой вернул бумаги Маю и небрежно козырнул ему двумя пальцами.
– Сейчас и до тебя дойдет очередь. Уж я-то тебя хорошо знаю. Скажи лучше сам - где ты прячешь контрабанду?
– Да ты что, Жандо?
– вполне натурально возмутился сержант-кондуктор.
– Какая с фронта может быть контрабанда? Ты сам подумай - ну какая?
– Уже подумал, - жандарм с угрожающим видом двинулся к сержанту-кондуктору.
– Я тебя хорошо знаю, Мото, слишком хорошо. Поэтому предлагаю сдать контрабанду добровольно. В противном случае у меня есть приказ вскрывать полы.
– Да подавись ты, - сержант-кондуктор выдвинул из-под своего кресла плоский золотой цинк и сапогом пнул его в сторону жандарма.
– Вот так бы сразу, - довольно сказал тот, вынимая из поясного футляра золотую разрешительную печать.
– А то уж больно
– Я одного не могу понять, Жандо - на кой тебе сдалось это фронтовое золото?
– пропуская мимо ушей речь жандарма, спросил сержант-кондуктор.
– А если завтра титан упадет, а золото опять взлетит?
– жандарм провел мясистым розовым языком по золотой печати и приложил ее к протянутым сержантом-кондуктором бумагам.
– Что ты тогда скажешь, Мото?
– Оно уже никогда не взлетит, Жандо, разве не ясно?
– Это биржевая бабушка еще надвое нашептала, - заметил жандарм, хватаясь обеими руками за тяжелый цинк.
– Дурак ты, Жандо.
– Ты у меня дождешься, Мото. Когда-нибудь я вскрою здесь все полы, отдеру крышу и расковыряю ломом твой туалет.
– Ладно-ладно, - примирительно сказал сержант-кондуктор.
– Забирай свое золото и проваливай. Видеть тебя больше не могу.
– Это местный сумасшедший?
– спросил Май, когда за жандармами закрылась дверь, и автобус проехал под поднятым шлагбаумом.
– Ему так нравится золото?
– Это как сказать.
– Но тогда почему он не оприходует какой-нибудь танк?
– сержант широким жестом обвел панораму за окном.
– Я думаю, что он сбывает золотые патроны криминальным сутенерам, а танки им как раз не нужны. Во всяком случае - пока.
– Вот оно что, - сказал Дей вслух, подумав при этом: "Да ведь в тылу все черные рынки уже буквально завалены золотыми патронами всех возможных калибров, на любой вкус и стоит все это смешные вафельки. Или этот Жандо сбывает свои патроны по полвафли за цинк? Впрочем, с этих дорожных жандармов станется. Не зря же про них рассказывают столько историй".
После этого он снова отвернулся к окну и начал наблюдать за дорогой. Впрочем, смотреть там было уже не на что. Сразу за шлагбаумом выгоревшая земля закончилась, и как по команде пошли однообразные зеленые квадраты насаждений молодой кукурузы гэмэо. Изредка взгляд Дея цеплялся за выгоревшие полотняные накидки на спинах полевых батраков, да один раз автобус пронесся мимо большого белого джипа с эмблемой "Фонда Мировых Хлебных Заготовок". Рядом с джипом стояло два человека в черном, скорее всего это были инспекторы или чиновники ФМХЗ на выезде. Черные костюмы, сорочки, туфли, галстуки-бабочки и очки производили тягостный похоронный эффект и Дей автоматически отметил это обстоятельство.
– Сколько еще до U-218?
– спросил он у сержанта-кондуктора.
– Около четырех часов, - ответил тот, поерзав в своем кресле.
– Самое время вздремнуть. Теперь никаких дорожных жандармов до самых городских ворот не предвидится.
ОДисс подумал, что сержант-кондуктор полностью прав - мягкий ход автобуса по гладкому асфальту и унылые мирные виды за окном как бы сами приглашали вздремнуть, но спать почему-то совсем не хотелось. Поэтому сержант решил прибегнуть к испытанному фронтовому снотворному - чтению пропагандистской брошюры по основным противоречиям Лизма-Низма. Он покопался в походном мешке и извлек на свет потрепанную книжицу в лиловой обложке, раскрыл ее наугад, сделал над собой волевое усилие и уперся глазами в засаленные и залапанные страницы.