Прощание с Джоулем
Шрифт:
Благодаря мастерству неизвестного скульптора и качеству древней отливки священная триада выглядела как единое существо.
"Да, сейчас такое уже не встретишь, - думал ОДисс, всматриваясь в скульптуру и открывая для себя все новые и новые подробности и детали, - сейчас каждый художественный агитационный скульптор отливает что попало, причем в этом грязном золоте, как бы жалея потратить на свое произведение даже грамм благородной меди, олова или бронзы".
Это была чистая правда, Май уже пару раз встречал изображение Маммонэ в виде убегающего от обманутых хомо, тощего и поджарого золотого Гермесиса, или в виде бога гибридной медицины Асклепсуса, танцующего с тяжелым, заваленным тугими пачками вафель, подносом. Да что там какие-то второстепенные боги? Маммонэ уже не стеснялись изображать даже в виде приземистого
Одного только старину Морса все эти современные творцы все еще боялись трогать и даже в храмах самой новой постройки он все еще представал в своем классическом виде массивного жертвенного стола, седла или плахи, правда, часто уже без скрещенных под буквой "М" мечей, и без черепов, а иногда уже и без самой буквы, но такое еще как-то можно было стерпеть истинно верующему военному прихожанину. Особенно если ты бывший искусствовед, специалист по античной культуре и еще помнишь, как беднягу Морса изображали настоящие древние скульпторы.
Впрочем, вот это конкретное изображение говорило, что среди ранних скульптурных пропагандистов попадались настоящие мастера своего дела, эдакие никому неизвестные лисиппы золотой эры. "Чего уж теперь, - подумал Май.
– Других все равно уже не будет".
Сержант залюбовался скульптурой и настолько глубоко ушел в свои размышления о прекрасном и древнем, что очнулся только тогда, когда Джоуль сильно дернул за поводок и залился громким лаем. Этот лай сразу вызвал к жизни многоступенчатое гулкое эхо, которое начало, отражаясь от стен и купола, метаться по всему залу.
ОДисс резко обернулся назад и увидел перед собой худую низкорослую фигуру в широкой серой рясе с глубоко надвинутым на маленькую, как бы птичью головку, капюшоном. Капюшон был очень большим для такой маленькой головы и оканчивался широким темным раструбом в котором абсолютно ничего нельзя было рассмотреть даже несмотря на обилие факелов и светильников. Обернувшись, сержант так и застыл - с широко раскрытыми глазами, с расширившимся зрачком левого глаза и с механически положенной на кобуру ладонью. Он молча всматривался в темноту капюшонного раструба и не знал, что сказать. Наконец он почему-то решил, что перед ним стоит какой-то младший храмовый служка из тех, которые обычно отвечают за чистоту в очистительных залах да поддерживают огонь в светильниках. Эта тишина и противостояние явно затягивались, но вдруг по тоге служки прошла слабая вибрация (так это выглядело в полутьме) а потом высокий писклявый голос из самого центра темного раструба произнес:
– Мира и войны вам.
– Войны и мира нам всем, - автоматически ответил Май на стандартное храмовое приветствие.
– Джоуль, молчать. Фу.
– Вы пришли сюда с собакой?
– Да.
– И правильно сделали, - сказал служка.
– Триада любит животных. Правда, пока не очень крупных. Но это будет стоить вам несколько лишних килокалорий. Вы к нам за напутствием, знаниями или просто так - зашли посмотреть?
– За напутствием и за знаниями. И просто так.
– Покажите ваши вафли.
"Все жрецы Маммонэ одинаковы по всей Гее, - подумал ОДисс, вынимая из походного мешка пачку килокалорий.
– Всегда и везде, по обеим сторонам от линии фронта".
– Хорошо, - сказал служка, пару раз качнув капюшоном в сторону пачки.
– Все вместе обойдется вам в сорок килокалорий.
Май начал было отсчитывать вафли,
но служка остановил его нетерпеливым жестом.– Потом, - сказал он.
– Возможно, вам придется за что-нибудь доплатить. Общий баланс подведем в конце нашей беседы. Вы не возражаете?
– Нет.
Служка обернулся к скульптуре и начал что-то неразборчиво бормотать, словно бы обращаясь к массивным круглым коленям Маммонэ. Через равные промежутки времени он совершал стандартные ритуальные телодвижения. Служка протягивал руки вверх и некоторое время как бы тер пальцами густой, напитанный благовониями воздух, словно бы проверяя на прочность невидимое тонкое полотно, потом едва заметно покачивал бедрами, энергично двигал тазом и сразу проводил пальцем под капюшоном, где-то в области горла, а потом снова принимался бормотать что-то невнятное и тереть пальцами воздух. Это продолжалось довольно долго и Май подумал, что это уже слишком и что такое представление не стоит и сорока килокалорий.
Словно бы услышав мысли сержанта, служка прекратил бормотать, развернулся к сержанту, низко склонил капюшон и уже совсем другим - низким и сильным голосом сказал:
– Сначала знания. Спрашивайте.
– Я хотел бы узнать, - сказал Дей прокашлявшись, - почему наши Маммонэ, Афродизи и Морс выглядят именно так. Ведь в самом начале они выглядели совсем иначе.
– Вы имеете в виду античные образы?
– Да.
– Это объяснить очень просто. Видите ли, после обмена ядерными ударами, когда старые боги не уберегли мир и были немедленно сброшены со своих пьедесталов, перед выжившими философами встал вопрос о настоящей божественной истинности. Но не древней истинности, ведь и древние боги тоже были когда-то сброшены в пыль, растоптаны и забыты, а новой, или даже новейшей истинности. К счастью, этот вопрос оказался не сложным, и новая истинность была очень быстро обнаружена. Ведь, строго говоря, из всех древних богов только Маммонэ, Афродизи и Морс не нуждаются в храмах или каком-то особом поклонении. Все и так служат и поклоняются им ежедневно и повсеместно. Без лишних вопросов, храмов и всего прочего.
– Вы в этом уверены?
– Оглянитесь вокруг. Какие еще боги нужны этому миру? Гермесий? Афинко? Аидос? Гифестий? Все это лишь различные личины Маммонэ, Афродизи и Морса, а если разобраться, то во всех них можно легко увидеть образ единого и неделимого Маммонэ. И все остальные боги таковы.
– Но откуда такие дикие имена?
– спросил Май.
– Почему нельзя пользоваться старыми добрыми именами?
– А почему нельзя пользоваться старой одеждой?
– особенно проникновенным и низким голосом вопросил служка.
– Потому, что она истлела. А почему нельзя пользоваться старой едой? Потому, что она испортилась и превратилась в отраву.
– А старым вином?
– А где его взять? Где взять старое вино, если оно давно выпито, и даже от старых мехов не осталось и следа? К тому же, как воспользоваться вином, когда вокруг бушуют настолько сухие законы?
– Вы говорите разумные вещи, - кивнул головой Май.
– Ну а если кто-нибудь узнает старые имена?
– Бросьте, - раструб капюшона затрясся в беззвучном смехе.
– Кто сейчас это может узнать? А главное - откуда? После многократных ЭМИ и разрушения информационных сетей это невозможно. Сегодня за всем этим просто некуда больше лазить.
– А почему их нужно было разрушать?
– Да как же? Такое обязательно нужно было разрушить. Ведь до кризиса и войны все хомовечество было превращено ими в скопление лишенных индивидуальности идиотов. Их настоящим, одним на всех, мозгом на момент начала последнего кризиса как раз и была та самая сеть. Причем, этот общий мозг постоянно промывался и продувался разрушительными информационными ветрами, которые брались неизвестно откуда и исчезали неизвестно куда. Сейчас можно сказать, что все хомо тогда были самыми настоящими биологическими дронами, которые под воздействием ежесекундной промывки и продувки этими зловонными сетевыми ветрами дергались на невидимых ниточках радиоволн и принимали это подергивание за настоящую жизнь. Это же ужас, правда? Сегодня мы не можем даже понять, каким именно богам поклонялись эти дроны. Кошмар, да? А ведь так было на самом деле. И совсем еще недавно, если воспринимать все эти процессы в хоть немного развернутой исторической перспективе.