Прощание с Джоулем
Шрифт:
– Да потому, что ее ведут дураки, причем уже много-много тысячелетий, - служка тихо рассмеялся, убрал руку от головы Мая и вытер окровавленный палец о свою рясу.
– К тому же, как военный хомо, вы должны понимать, что более-менее приличная, разумная война должна вестись разумными существами, которые хоть в чем-то не согласны друг с другом. Иначе пропадают все смыслы ведения такой войны и она быстро превращается в фарс. Ну, или в ту самую дурацкую войну, как вы это называете. А если эти существа согласны абсолютно во всем, да еще одеты в одинаковую форму, используют одно и то же оружие, награждают друг друга одинаковыми медалями и в их карманах хрустят одинаковые
– Потому, что эта война одновременно идет в огромном количестве дурацких голов в расчете на выгоду, которую невозможно получить?
– Именно. Причем, это одна и та же война сразу по всем параметрам - от особенностей восприятия всех ее участников до фасонов сапог на их ногах. А если на самом деле нет никаких различий, то их нельзя выявить, осознать и устранить посредством самых ожесточенных сражений, переговоров, побед или капитуляции. Поэтому эта война будет длиться вечно.
– Но ведь чай у нас разный? Может быть, все дело в чае?
– Может быть, - служка опять рассмеялся.
– Но остальное вы поняли? Хоть немного?
– Да, кое-что я понял, - Май расслабился и быстро вытер рукавом кровь, которая тонкой струйкой текла по его переносице и капала на китель.
– Не все, если честно, и не до конца, но это все же лучше, чем ничего. Благодарю. Разрешите задать вам последний вопрос?
– Разрешаю.
– Это ад?
– Что?
– раструб капюшона быстро качнулся и замер.
– Мы находимся в аду? То, что нас окружает - это ад? Тартур?
– Вы понимаете, что только что оскорбили Священную Триаду? Как вы отважились задать подобный вопрос в таком месте? Как вы вообще можете думать о таком?
– Я-то как раз могу.
– Почему?
– Потому, что я изучал современных богов. В университете, еще до этой дурацкой войны. Впрочем, если считать эту войну вечной, то... неважно. Причем тогда эти боги любили совсем другой металл. Вы понимаете - о чем я?
– Думаю да, - низким голосом сказал служка.
– И как мне после этого в них верить?
В крипте установилось тяжелое молчание. Было слышно, как капает масло из прохудившихся светильников и потрескивает горящая пакля факелов.
– Вот что, - сказал, наконец, служка.
– Если вы изучали богов в своем университете, изучали добросовестно и подробно, то я посоветовал бы вам поверить хотя бы во что-нибудь. Хотя бы в единого и неделимого Творца всего Универсума.
– Вы думаете, что это поможет?
– А разве вам не говорили в вашем университете, что Универсум состоит из бесконечного множества миров?
– Говорили, и что с того?
– А разве вас не учили там логически мыслить?
– Только этому меня там и учили.
– Значит, вы можете предположить, что в Универсуме существует бесконечное число обитаемых миров?
– Могу. Но при чем здесь вера в единого Творца?
– При том, что должно же быть у обитателей этих миров хоть что-то общее? Ведь согласно вашим же представлениям Универсум состоит из множеств практически одинаковых круглых звезд и планет. Про вакуум между ними можно даже не упоминать, он везде один и тот же.
Квадратных или треугольных звезд не бывает, уж поверьте, в Универсуме все создано словно бы по единому чертежу. Так почему бы вам не поверить в единого Творца? Если вам не нравится напыщенный стиль, можете назвать его Инженером или вон хоть Архитектором.– Это звучит логично.
– Вот и уверуйте в него, если местные Маммоны, Афродизи и Морсы вам больше не подходят. Если они, так сказать, стали для вас слишком малы.
– Вы думаете, это поможет?
– Во всяком случае, вы перестанете задавать глупые вопросы вслух и в подобных местах. А разве этого мало?
– Не мало, но...
– И прекратите уже сомневаться в логичности любого творчества. Это и не логично, и не онтологично. И еще это может оскорбить Инженера. Вообще-то обидчивость и злобность должны быть ему глубоко безразличны, он ведь не хомо, в конце концов, но как говориться - береженого и Инженер бережет. Или не делайте этого хотя бы из элементарных представлениях о космических приличиях, если не можете по-другому.
– Я попробую. Попробую не задавать больше подобных вопросов. Во всяком случае, вслух и в подобных местах.
– Вот и хорошо. Еще что-нибудь?
– Нет. Это все.
– С вас пятьдесят килокалорий, - подвел итог служка своим прежним писклявым голоском.
– Хотя если отталкиваться от настоящей божественной справедливости Маммонэ, с вас следовало бы взять все шестьдесят.
Май уже было потянулся к боковому карману походного мешка, но его правая рука вдруг словно бы зажила своей отдельной от остального организма жизнью. Она скользнула в нагрудный карман кителя и извлекла из него подарок капитана Зе. После этого она поместила древнюю титановую монету на ноготь большого пальца и замерла как бы в ожидании.
Служка ничего не заметил, так как он как раз вынимал из-под чуть приподнятой тяжелой стопы Маммонэ большой, покрытый толстым слоем зеленого налета и заваленный полуистлевшими вафлями, поднос. Закончив с подносом, он обернулся и подставил его под руку сержанта.
– Примите от меня вот это, - сказал Май, подбрасывая вверх титановую монету.
– В знак благодарности за терпение и мудрость. И еще за урок логики.
Монета взлетела высоко вверх, а потом начала вращаясь в воздухе и тускло поблескивая своими гранями в отсветах факелов и светильников опускаться на ворох полуистлевших вафель.
Сержант не видел выражения лица служки (да он и не мог, и не хотел его видеть), но по движению капюшонного раструба сразу понял, что тот внимательно следит за полетом монеты. И еще ему тогда представилось, что служка удивлен и взволнован неожиданным щедрым подарком. Да что там какой-то служка? В тот момент Маю показалось, что само время замедлилось как бы от удивления такой небывалой щедростью, и даже пространство сжалось до точки, в которой теперь вращался крошечный титановый кружок, но тут случилось то, чего он никак не ожидал.
Джоуль, который во время всего разговора проявлял беспокойство и постоянно дергал за поводок, вдруг дернул слишком сильно, слабые золотые карабины не выдержали этого рывка и разжались, и он серой мохнатой тенью взлетел вверх, поймал монету зубами уже у самой поверхности подноса, а потом стремглав бросился к выходу.
– Собака плохая!
– закричал служка пронзительно и тонко, с грохотом роняя поднос на пол.
– Плохая!
– Прошу прощения, - смущенно пробормотал Май, торопливо отсчитывая пятьдесят килокалорий и роняя их на поднос.
– Он у нас совсем молодой и почти дикий, внештатный. Сейчас я все исправлю.