Прошедшие войны

— По-твоему получается, что мы все в конце концов станем говорить по-русски? — спросил озабоченно Цанка.

— Да… Может быть. Хотя мне это очень прискорбно. Но это неизбежно, вон посмотри, мои внуки по-русски лучше говорят, чем на родном… А вообще-то этот процесс неизбежен. Я думаю, что в скором времени в мире будет всего три-четыре языка, это будет зависеть от потенциала той или иной нации. А потом неизбежно останется один язык, как он был в истоке человеческом. Ведь Адам и Ева говорили на одном языке, а потом с ростом населения стали появляться разные языки.

— А почему они стали появляться? Почему на разных языках заговорили люди?

— Я думаю, что все это от вранья. Люди стали говорить неправду, и язык стал раздваиваться, и он все ширился, ширился, изменялся, множился. И чем больше язык врет, тем больше людей на нем говорят и значит больше земли они занимают. — Так значит по-твоему: андийцы — честнее чеченцев, а чеченцы — честнее русских?

— Да, так оно и есть, чем меньше народ, тем чище его язык, там наивнее и прямолинейнее его взгляды, мысли, действия. И в целом можно сказать, что этот народ глуп и необразован. А на самом деле этот народ пристально честен, верит в слово и верен своему слову.

— Тогда почему малые народы исчезают с земли, вымирают? Почему Бог не сохранит их на Земле?

— Земля — грешна, и видимо Бог забирает в другие миры и лучших и, разумеется, худших.

— Так значит получается — чем величественнее народ, чем больше у него земли и богатств, тем он лживее.

— Да, все богатство, все земли, колонии приобретаются путем насилия, обмана и алчности.

— Так я не хочу, чтобы мой язык, мой народ исчезли с земли, — воскликнул в возбуждении Цанка.

— Я тоже не хочу, — ответил старик, — но это неизбежно… А народ не исчезнет, он ассимилируется в новую формацию.

— Такого никогда не будет! — вскричал Арачаев.

— Не дай Бог!.. Но я одно скажу, когда в молодости мне сказали, что будут летать железные птицы — я не верил, и когда будут говорить через сотни километров — я не верил, когда будут показывать человека через горы — я не верил, а теперь все это реальность.

— Это просто технический прогресс.

— Вот именно, а он трансформирует сознание, быт, культуру и в первую очередь язык.

— Не верю, — вновь уперся Цанка. — Ну ладно… Допустим… Хотя такого быть не может. А как насчет религии?

— А с религией то же самое. Ведь посмотри, сколько сегодня религий? В одном мусульманстве сколько течений, даже в одном селе — несколько сект. Отчего? Потому что люди искажают слово Божье как хотят, в свою угоду.

— Не люди, а муллы, попы — короче духовенство.

— Не все. А некоторые, — поднял многозначительно палец старик. — Но люди образумятся и отвергнут все эти лжерелигиозные течения.

— А как насчет язычества?

— Понимаешь, Цанка, человечество должно было пройти через все формы земного бытия, чтобы прийти к истине. Технический прогресс приближает человека к Богу, ставит его на путь истинный, верный, но до Бога человек никогда не дойдет в своем развитии, наступит предел, за чертой которого человечество погибнет.

— А что будет дальше?

— Снова Адам и Ева… Наверное.

— А как насчет коммунизма?

— Это тоже этап развития. Человечество должно было пройти от эпохи многих Богов до безбожия, чтобы прийти к истине, к вере в одного Бога. И нельзя считать, что ближе к Богу какая-то религия и отдельно взятый человек. И наверное ты прав, что такие социальные институты, как церковь, мечеть, синагога и другие, не всегда стоят на пути верном, истинном. В вере единого Бога не должно быть конкуренции и соперничества, и вера должна быть не на кончике языка, и тем более не в форме одежды, а в самом сердце.

— А коммунизм исчезнет?

— Да, в муках человеческих, — спокойно ответил старик.

— Так значит, дед, если язык один, то и религия будет одна? — не унимался Цанка.

— Да, сын мой, один Бог, одна религия, и один язык, на котором мы будем говорить с Богом… Тогда в мире наступят согласие, мир, земной рай.

— Неправда, — Цанка в возбуждении встал. — Посмотри, какой мир пестрый, многогранный! Его таким создал Бог! И он прекрасен!

— Но посмотри, как все друг друга едят, угнетают сильные слабых, какая идет борьба.

— Правильно, борьба — это развитие.

— Да, именно в борьбе, пройдя все этапы развития, мы придем к единству во всем.

— И борьбы, и войн не будет?

— Нет. Зачем? Ведь мир богат. Просто надо умерить свои аппетиты. Зачем нам этот хрусталь, эти ковры, эти машины?

— Хе-хе-хе, — усмехнулся Цанка. — Как это зачем? Нет, дед, ты не прав. Когда на наш народ нападает внешний враг — мы объединяемся в единое. Как только нет внешней агрессии — мы враждуем между собой. Значит, без борьбы нет единства, без единства нет борьбы.

— Дорогой Цанка — это из философии. Это закон общественный…

— Нет, дед, это закон естественный, — перебил его Цанка, — а если честно, то кое-что в твоих взглядах — верное, но с одним я не соглашусь… Мой народ есть, был, и должен быть! — Дай Бог!

— Посмотри, как многолик мир! Таким он и должен остаться. А если пойдет, как ты говоришь, к единому образцу — то мир действительно прекратится. Только многообразие взглядов, видений и мышлений может привести к природному, естественному равновесию, к балансу, — говорил в азарте Арачаев. — Вот посмотри, как только нас выселили, даже форель в роднике исчезла, а еще лет через десять много чего исчезнет, в том числе и ваш андийский народ…

— Правильно, что-то каждый день исчезает на земле, и мы идем к единообразию во всем.

— Так ведь и нарождается новое, — воскликнул Цанка.

— Новое в технике, но не в природе… Природа чахнет, под гнетом людей, а люди бегают за несметными богатствами, а эти богатства можно получить только выжимая соки из земли, из окружающей среды, а она не бесконечна.

— Короче, дедушка, — махнул рукой Цанка, — ты видимо очень образован и начитан, а у меня другие проблемы — более низменные… Пойду я.

— А куда ты пойдешь?

— В горы… Мне тоже надо хорошенько подумать… Я много пережил. Мне не о вечном, а об насущном надо подумать… Но тебе все равно спасибо. Отвлек ты меня от моих горестных мыслей… Значит, говоришь, все погибнем? Конечно, и до нас умирали… Лишь бы не видать горя младших, а остальное всё логично и банально.

— Да, ты прав, видеть горе младшего собрата, особенно утрату ребенка, — это невыносимо… Ты, видимо, знаком с этим?

— Я потерял всех, и младших и старших. Остался один в фамилии. Правда, судьба одного сына неизвестна, а впрочем я ни во что хорошее не верю.