Прошедшие войны

Не вынес этого Цанка, сдало его сердце, а после и слабые легкие дали о себе знать. Слег Арачаев, не мог вставать. Может, так бы и умер, но помогли земляки — ухаживали за больным по очереди, не отходили от него ни днем, ни ночью. А Волошин дважды ездил в Кзыл-Орду за лекарствами, потом из Алма-Аты по почте его жена выслала очень редкие медикаменты… Ничего не помогало. В сентябре у Арачаева обнаружили туберкулез. После этого положили в районную больницу. Ситуация не улучшалась, и тогда вновь при помощи Волошина Арачаева перевели к отдельный бокс санчасти водхоза, где за ним стала персонально следить опытный врач из спецпереселенцев Клавдия Прокофьевна Тимошенко.

В апреле 1950 года Цанка вышел из санчасти, а в июне, ровно через год после гибели сына, приступил к работе, и в это же время ему в голову пришла бредовая идея — поехать на Родину, на Кавказ, в родное Дуц-Хоте. Он решил, что перед смертью должен выполнить завещание матери — поставить могильные памятники на родном кладбище-газавата ей и всем остальным покинувшим этот свет Арачаевым… А после этого всё… Жизнь — опостылела…

* * *

Мысль о поездке на Родину все больше и больше стала довлеть над сознанием Арачаева, потихоньку, незаметно изменила его существование, стала возвращать к жизни. Эта навязчивая идея и днем и ночью стала его преследовать. У знакомой учительницы он достал контурные карты СССР и стал вырабатывать оптимальный вариант маршрута. По ночам, вновь и вновь изучая карту, он почему-то все чаще и чаще вспоминал каморку Бушмана, где они когда-то разрабатывали план побега из заключения. И сейчас, спустя десятилетия, он почему-то посчитал, что то время было значительно лучше этого. Оказывается, на Колыме он был счастлив, он был жив и хотел жить. В то время у него была живая мать, жена, дети, родственники, а сейчас он одинок. Тогда он страдал один, и у него была возможность вернуться на Родину, хотя бы отсидев срок, а теперь возвращаться было некуда, а главное не к кому… Он остался один!

Была только одна надежда, что где-то живой средний сын — Гелани, но в это верилось с трудом, хотя Цанка не терял надежды и вновь и вновь рассылал письма по всем инстанциям страны. Иногда ему казалось, что Гелани ждет его на том же месте, где его потеряли, — на железнодорожном вокзале в Грозном. Эта мысль до того въелась в его изнеможенное сознание, что он стал видеть во сне, как его сын стоит посредине металлических рельсов, слезно плачет, кричит, зовет его, а сзади на огромной скорости, рыча, выпуская пары, с яростным перезвоном летит страшный поезд. И вот-вот он налетит на маленького, беззащитного сына. А маленький Гелани беспомощно задрал вверх ручки и, чувствуя свою беспомощность и слабость, зовет отца, просит его прийти к нему, помочь в надвигающемся ужасе, избавить его от страдания и страха. А глаза ребенка такие жалостливые, молящие и в то же время упрекающие. И пытается бежать Цанка на помощь сыну, кричит, рвется навстречу, в ярости задыхается но тяжело ему — ноги непослушны, предательски медлительны, слабы и не успевает он, нет, не успевает… О, ужас!.. Он вскакивает в холодном поту, не может понять, где он и что с ним. Еще долго сидит в постели, в нервном трепете бьет его лихорадка, надрываясь, стучит в ушах пульс, и в это время за окном действительно проходит скорый поезд, дает приветственный гудок… Бедный Гелани! Жив ли сынок? За что такие страдания? За что?.. Почему меня не унесло с Бушманом на Колыме? Почему? Думал Цанка, что ему одному повезло, а оказывается ему одному выпали все эти наказания… А в боях под Москвой? Ведь смерть была неминуема, в упор стреляли самолеты, танки, автоматы, пистолеты. Мало этого — в землю вдавливали гусеницами. Потом еще ходили фашисты по полю, добивали всех, и раненых и даже уже мертвых, а его одного, ну еще двоих, видимо таких же несчастных, оставили в живых. Для чего? Зачем? Специально… Чтобы мучительно было, чтобы казалась счастьем смерть на поле боя… Как меняется жизнь! Как она изменчива и многогранна! То, что казалось благом и счастьем, вдруг становится кошмаром и обузой. Как все странно в мире. Ведь недаром Бог создал Землю круглой, и все круглое — все от звезд на небе, от Солнца и Лены — до дождевых капель и молекул. И все куда-то катится, не стоит на месте, и неизбежно — кто сегодня наверху, тот должен со временем очутиться внизу… Как найти эту срединную ось качения, как остановить этот мчащийся во времени шар… Почему на него не действует сила трения, почему она его не остановит. Ведь нет вечного двигателя, а энергия все равно теряет работоспособность со временем, ведь энтропия среды неизбежна… А ответ оказывается очень прост — оказывается всегда есть те, кто снизу лезет вверх, а те, кто наверху, расслабляются и летят вниз… Что это? Диалектика, естественный отбор, или борьба за существование… Нет. Это вечное столкновение добра и зла… Это жизнь… И не вечно добро — добро, а зло — зло. Со временем они перерастают друг в друга… И происходит перестановка, переосмысление, перемена эпох и жизненных циклов… А человек?.. А человек велик только в своем сознании! Не и более того. И за жизнь свою человек не раз узнает, что он самое слабое, самое беззащитное и самое неприспособленное создание… А его величина, и его творения не более чем самообман и отторжение от реальности… Жизнь на земле — ты сурова и бездушна!

…Вскоре авантюрная идея похода на Родину полностью овладела всем существованием Арачаева. Он перестал сомневаться или обдумывать — идти или нет. Решение было принято окончательно, и доводов в его пользу было очень много. Теперь, после гибели Дакани, все мысли устремились в сторону среднего сына — Гелани. Цанка верил, что он жив и что он должен быть где-то в районе грозненского вокзала. Это обстоятельство стало на первый план, оттеснив назад могильные памятники. «Вначале будем думать о живых, а потом об ушедших» — оправдывал себя он. На третьем месте была ностальгия, желание увидеть родные места, побывать там, испить воды из родника, подышать горным воздухом. И наконец, был еще один довод — четвертый. Об этом он боялся сознаваться даже себе и боялся поставить его на второе, а может временами и на первое место. Это было припрятанное в курятнике золото… Золото Бушмана.

После двухнедельного анализа выработалось два варианта продвижения домой. Цанка назвал их северный и южный. Северный требовал больше денег и меньше риска, а южный все наоборот. Теперь вопрос уперся в две проблемы: деньги и документы. Поговорив с тремя местными уголовниками, понял, что документы сделать можно. Но опять нужны деньги. Денег не было. Зарплаты инженера по технике безопасности едва хватало на жизнь. Но Цанка не унывал — у него много золота, он очень богат. Только надо до этого клада добраться.

Раньше он об этом не думал. Годами не вспоминал о золоте, но теперь почему-то вспомним. Частые беседы с Волошиным, воспоминания доводов Бушмана привели его к выводу, что жить в этой стране нельзя. Долго думал Цанка и наконец решил, что если найдет сына, то возьмет золото и уедет в другую страну. Может со временем он и вернется, но только на Кавказ, и если не будет большевиков.

Все эти мысли так заразили несчастного Арачаева, что он не находил себе покоя. Время шло, а пути приобретения денег не было. По ночам в голову лезли разные бандитские варианты — вплоть до ограбления банка или еще чего-нибудь значительного. Дело дошло до того, что он стал невольно наблюдать за жалким фасадом местной сберкассы, даже вырисовал в голове план размещения. Узнал, кто живет в квартире над кассой, есть ли внизу подвал, когда приезжает инкассация и так далее.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что ищет оправдание своему планируемому поступку — раз государство так жестоко к нему, то и он должен быть таким же… Главная цель — добыть деньги. Государство не обеднеет, а он решит свои проблемы и претворит в жизнь свою задумку. Правда, могут быть и невинные жертвы. Но он тоже многих потерял… Его в Грозном на вокзале ждет сын, и ради его спасения и просто встречи с ним он должен пойти на любые жертвы, тем более чужие.

Раз двадцать он заходил в сберкассу, долго наблюдал за ней со стороны. Потом с трудом познакомился с заведующей кассой — немолодой, некрасивой овдовевшей казашкой. У нее дома встречаться не мог — были взрослые дети, стал приглашать к себе. Делал из себя влюбленного, с отвращением целовал и спал с ней. Друзья его не понимали; Волошин просто удивлялся, разводил руками; чеченцы вначале смеялись, потом стали попрекать, говорили: посмотри, сколько овдовевших чеченок вокруг, а ты за старухой инородной бегаешь. А еще курьезнее вышло с врачом Клавдией Прокофьевной — она как-то вечером зашла к Арачаеву и в обиде сказала:

— Да, нас насиловали, нас использовали все до того, как Вы нас не взяли в водхоз… Но ведь это прошло давно, и это было помимо нашей воли… Неужели мы недостойны Вашего внимания и уважения? Неужели мы хуже этой старой уродины?.. Почему Вы нас бросили, не заходите, не обращаете на нас внимание… Из-за Вас и Петр Иванович стал нас сторониться… Всего в округе два-три мужика приличных, и те ненормальные… Что Вы в ней нашли, или стали альфонсом?

Что такое альфонс Цанка не знал. В тот же вечер побежал спросить к Волошину. Тот ввиду своей интеллигентности ответил серьезно, но когда увидел смеющегося Арачаева, не выдержал и захохотал тоже.

— Тебя назвали альфонсом?.. Ты альфонс?.. А это одно на уме — видя вас вместе с кассиршей.

Однако и это мало трогало Цанка, он упрямо шел к своей цели. Всю осень очень скрупулезно выуживал информацию, поэтапно строил план ограбления кассы. До каждой мелочи просчитывал ситуацию, предполагал различные варианты, непредвиденные преграды и методы их преодоления. Вся эта затея так захватила его, что он забыл обо всем на свете. Оказывается, эта авантюра, этот риск, этот попросту разбой — были настоящей игрой. Это был тот же бой, та же схватка, тот же пыл, тот же страх и та же жажда победы, как и во время яростных боев под Москвой, под Воронежем, под Киевом. И здесь на кон было поставлено всё, и даже человеческие жизни. Хладнокровно, цинично, с явным увлечением и непомерным желанием двигался Цанка по этапам осуществления грабежа. Неожиданно наступил такой момент, что он даже забыл цель грабежа. Незаметно деньги ушли на второй план. Им овладел азарт, он хотел осуществить это, теперь он желал самоутвердиться, почему-то рвался на рожон, шел на явный риск, делал вызов всем и хотел доказать прежде всего себе и негласно обществу, что есть еще отчаянные, смелые, расчетливые парни, которые могут и Колыму перенести, и гнет большевизма вынести, и под танки бросаться, и если надо банк унести.

В начале декабря план был разработан до мелочей. Цанка шел ва-банк, рассчитывал снять куш. В конце декабря должны были привезти огромную сумму денег, для годового расчета, премий и прочего. Было приготовлено все — вплоть до снаряжения. Из подручных средств были — ножи, один обрез, веревки, взрывчатка, маски из чулок. Весь этот арсенал был приготовлен на случай провала основного варианта. А основной вариант был очень прост. Он был рассчитан на точный, до секунд, расчет и главное на безалаберность и халатность работников кассы.

Осталось последнее. Нужны были два исполнителя. Дело в том, что сам Цанка в грабеже прямо не участвовал. Он, как доверенное и родное лицо в кассе, должен был способствовать созданию атмосферы романтичности и любовной расслабленности, и используя это обстоятельство, два грабителя должны были по разработанному до мелочей сценарию выполнить план операции. В случае провала основного варианта в ход должны были вступать все подручные средства, и тогда шум, кровь и насилие были неизбежны.

В выборе напарников были проблемы. С одной стороны, многие односельчане были надежны в любом деле, но с другой, чеченцы не привыкли к командам, к расчетам, к деликатным ситуациям. Цанка составил большой список претендентов и постепенно сокращал его, используя метод исторического анализа прошлого, при этом он восстанавливал в памяти генеалогию каждого. Нужен был человек надежный в своем корне, который не подведет, не выдаст, не продаст. Наконец выбор был сделан. Осталось только пригласить земляков, вначале по одному, поговорить с ними, и при согласии, а это было бесспорно, начать репетиции и проработку на месте.