Прости за любовь

Иду впереди, Марсель следом. Преодолеваем ступеньку за ступенькой. Пролёт за пролётом.

Переступаю битые стёкла от бутылки и бычки от сигарет, брошенные прямо на пол. Раньше тут такого не было. До того, как поселились новые соседи.

Останавливаюсь у нужной двери. Достаю из кармана ключи. Поворачиваюсь.

— Здесь живёт Филатова? — спрашивает он, нахмурившись.

— Да.

— Ясно. Баллончик перцовый пусть себе купит. На всякий.

Молчу.

— Рабочая вещь.

Баллончик.

Именно с него всё когда-то началось и закрутилось. До сих пор себе удивляюсь. Как не побоялась им тогда воспользоваться?

Поднимаю взгляд на Марселя.

Встречаемся глазами и почему-то кажется, что мыслями он тоже там, в лесу.

Я на земле. Он сверху. Дыхание частит из-за погони. Впервые разглядываем друг друга.

— Спасибо, что довёз, — благодарю тихо.

— Может, я и конченый, но не настолько, чтобы бросить тебя одну посреди ночи, — произносит в ответ, убирая руки в карманы.

Киваю.

Не понимаю, что уместно сейчас сказать.

Минуты тянутся, а мы молчим, стоя в метре друг от друга и слушая тишину, изрядно давящую на психику.

В груди тяжело, но не спешим прощаться. Наверное, потому, что оба прекрасно понимаем: больше никогда не увидимся. То, что случилось сегодня, точно не повторится. Это случайный сбой с орбиты, на которую в срочном порядке необходимо вернуться. Дальше каждый сам по себе, как было все эти четыре года.

Моргаю, не в силах больше терпеть. Чувствую, как по щеке одна за другой вниз скатываются слёзы. Ощущаю их соль на своих губах.

Марсель, к сожалению, это видит.

Напряжённо стискивает челюсти.

Дёргается кадык.

Наблюдает за тем, что со мной творится.

Когда вдруг протягивает ладонь и касается пальцами моей скулы, разогнавшее ритм сердце, буквально трескается на части.

Оторопев, замираю. Абсолютно не ожидала, что у него возникнет порыв прикоснуться ко мне.

Не дышу, пока осторожно проводит пальцем по щеке, стирая с неё влагу.

— Не плачь.

Только хуже становится. Шумит и звенит в ушах. Голова кружится. Воздуха не хватает.

Я не выдерживаю того, что со мной происходит. Организм попросту не справляется с эмоциональными перегрузками.

Не осознавая, что делаю, за секунду преодолеваю тот самый несчастный метр, разделяющий нас.

Обнимаю Его. Крепко-крепко.

Так мечтала, что однажды смогу…

— Прости меня, — шепчу, перемещая руки за крепкую шею. — За всё прости.

Прильнув к горячей коже, заливаюсь слезами.

Так больно мне внутри сейчас.

Так больно!

Невыносимо…

Глава 18

Марсель

Просыпаюсь тяжело и не сразу.

Нехотя оторвав голову от подушки, принимаю сидячее положение.

Морщусь. Трогаю затылок. Чердак трещит так, как будто накануне кто-то отсыпал мне добрую порцию пиздюлей.

Потираю глаза. Пытаюсь сообразить, что за грохот разбудил меня, и вдруг до меня доходит тот факт, что в дверь настойчиво стучат.

Убираю в сторону одеяло. Свешиваю ноги вниз. Предпринимаю первую попытку встать, но она заканчивается провалом. Теряю равновесие.

Обматерившись, пробую снова. На этот раз получается не просто подняться, но и добраться по стенке к источнику шума.

— Здорова.

Первое, что вижу, когда открываю дверь, — недовольная рожа Ромасенко.

— Ты в норме, бро? — обеспокоенно интересуется Горький.

— Да. Чё случилось?

— Случилось то, что мы проебали из-за тебя самолёт, — отвечает Макс, заходя в квартиру.

Самолёт.

Концерт.

Начинаю догонять.

— Никто из нас не мог тебе дозвониться. Что с телефоном? — Паша заходит следом.

— Сел, по ходу.

— Ты один? — оборачиваясь, уточняет Ромасенко.

— Да.

Перемещаемся в глубь студии.

— А эта сука грузинская где?

— Фильтруй речь, Ромас, — одёргиваю я его и не спеша наклоняюсь за пачкой сигарет, лежащей на тумбочке возле кровати. Кружится блин всё вокруг.

— Не жди от меня этого.

— Дай жигу, — обращаюсь к Горькому потому, что свою найти не могу.

— Держи.

— Холодно блядь как в морге, — Макс берёт пульт и выключает кондёр. — Судя по тому, что ты забухал, ваш тет-а-тет с Джугели прошёл дерьмово.

Молча открываю дверь на балкон и выхожу. Пацаны за мной. К сожалению, эта дурная привычка у нас одна на троих. Только Чиж, молоток, не курит.

— На хера о встрече просила? Что ей от тебя надо было?

— Поговорить.

— На тему?

— На тему того, что произошло четыре года назад.

— Очень «вовремя». Ещё б лет через десять объявилась, — кривится он.

— Объяснилась? Сказала, почему исчезла? — подключается к разговору Паша.

— Типа не хотела больше тревожить меня и мою семью.

— Падла! Сбежала, не дав показания!

— Макс… — предупреждающим взглядом в него стреляю.

— Что Макс?

— Горозия-старший её шантажировал. Вроде как, у него был какой-то компромат на её отца.

— Это её ни хера не оправдывает. Она была обязана дать показания!

— Да класть мне на показания. Я думал, что узнаю почему она ни разу за это время не позвонила… — глубоко затягиваюсь и через несколько секунд выдыхаю дым.

— И?

— Кроме извинений и сожалений ничего конкретного не услышал.

— Пошла она куда подальше со своими извинениями! Надо отлить.

Ромас тушит окурок в пепельнице и возвращается в квартиру.

— Как у неё дела? — Горький опирается спиной о перила. — В Барселоне живёт?

— Да. Играет в свой любимый теннис, спит с тренером. Всё зашибись. Исключая тот факт, что папаша в тюрьме до сих пор.

Друг выгибает бровь.

— Про тренера сама, что ль, сказала?

— Ага, типа съезжаться планируют, — снова делаю затяжку. — Вот на кой икс мне эта информация? — усмехнувшись, стискиваю зубы.