Просто друзья
Шрифт:
Но понимаю, что я не чувствую ничего. Глухо и пусто. Словно никаких чувств и не было. Я чистый холст. Рисуй, что хочешь, пиши, что считаешь нужным. Если взять синий, то можно нарисовать море или глубокий океан. А если взять голубой, то небо. Желтый — солнце, зеленый — деревья, коричневый — земля. И вот, картинка уже есть. Она цветная. И жизнь преобразилась красками. Они обычные, с нормальными названиями. Нет никаких ультрамариновых, пепельных и лазоревых. Но проблема в том, что я не хочу брать краски и раскрашивать свою жизнь.
Или наоборот, я не чистое и белое полотно. Я смесь всех имеющихся красок,
Отворачиваюсь к окну. Там снова дождь, он не прекращается. Словно хочет смыть все, что мы натворили. Есть желание выбежать на улицу и ощутить холодные капли на своем лице, на теле. Они бы стекали вниз и оставляли дорожки от красок, что внизу смешивались бы в некрасивый и безымянный цвет.
Дверь открывается тихо. Мила заходит и замечает меня у окна. Ее не вижу, просто чувствую спиной. Она напряглась и оглядывает свою комнату. Думает, я навел здесь беспорядок. Впрочем, вспоминаю стаканчик с ручками и карандашами. Пару из них закатились как раз за стол. Довольно улыбаюсь себе.
Глаза красные, немного опухшие. Не удивлен. Но уже не трогает.
— Ты что здесь делаешь? — голос низкий, немного охрипший.
— Да так, читаю… показываю на ее дневник.
Паника, что отразилась на ее лице, не сходит ни через секунду, ни через две. Думал, она возьмет себя в руке. Но нет. Она так и стоит, поглядывая то на тетрадь, то на меня. В голове ворох мыслей: что именно я прочитал, как долго я читал?
— Да, я прочитал все. Интересное чтиво, надо отметить, — прохожу через всю комнату и усаживаюсь на край кровати, по-свойски закинув ногу на ногу. Улыбаюсь широко, но это игра. Мне вовсе не весело и не смешно. Мне больно. Да, пожалуй, одно чувство все-таки есть — боль.
Мила тихо подходит ко мне и садится рядом. От нее пахнет холодом, немного весной и шоколадом. Мое наваждение, мой запрет. Она протягивает руку, чтобы я вложил в нее свою. Зачем? Просто смотрю на открытую ладошку с длинными пальцами, аккуратными. Кожа нежная, всегда была. Вспоминаю, как она гладила меня ими, как пыталась оттянуть волосы, когда покрывал поцелуями ее тело, ее грудь.
— Мы договорились, что, если я почувствую опасность, что ты свернул не туда, что тебе будет нужна помощь, я обязательно ему сообщу. Это было условием нашей сделки.
— Значит, чувств все-таки не было? Только расчет? — мне отчего-то важен ее ответ. Я жду его, затаив дыхание.
— Почему же… Все, что ты прочитал, все правда. От первого до последнего слова.
— Там нет последних дней, только твое выступление, день… — запинаюсь, — аварии. И все…
— Потому что той Милы больше нет.
— Хм… Ты знаешь, а я думаю, что никто и не знал, кто такая настоящая Мила Апраксина.
— Может, ты и прав.
Мы сидим на краю кровати. Близко друг другу, но очень далеко. Мы больше не близкие люди. И виноваты в этом оба. Как она писала? Мир? Мировое соглашение, когда победителей быть уже не может, потому проиграли все. Так оно и есть.
Мы сидим на краю кровати. А кажется, что на краю той пропасти. Мы все-таки не упали, еще тут, держимся. Но дыхание
той свободы, что пьянит и давит, оно близко. Опасное, но желанное.Мы сидим на краю кровати. И это последняя наша встреча, когда мы еще может хоть немного, но коснуться друг друга. Я кладу ей свою руку в ее еще раскрытую ладонь. Она сжимает ее, как-то отчаянно, с болью. Понимаю, что ей тоже больно.
— Глеб, я уезжаю во Францию, — голос тихий. Но каждый звук отскакивает от стен, как теннисный мячик.
Должен ли я ее остановить? Она говорила, что это ее мечта. А оказалась нет. Ее мечта — я. Несбыточная и далекая.
— Как обычно говорят? Удачи? Или ни пуха ни пера?
— Может, пожелаешь просто счастья?
—.. и любви?
— Любви не надо.
— Тогда просто счастья.
Мы сидим на краю кровати. И каждый хочет встать и уйти, но что-то держит, останавливает. Словно нас держит незримая связь, порвать ее уже невозможно, она сильнее стали.
Сдаюсь первым. Пытаюсь высвободить свою руку. Мила держит ее очень крепко, как за свое спасение. Проблема том, что я уже спасти ее не смогу. Не хочу.
— Ты… позвонишь? — надежда в голосе, в глазах.
Прикрываю веки. Делаю глубокий вдох и выхожу из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
Глава 33
Мила
— Так, смотри, вещи я собрала, обувь тоже, украшения по минимуму. Что еще, косметика — только основное. Дорогая, будешь в Париже, что будет еще нужно — купишь. Может, тогда и часть одежды выложить? — мама говорит это больше себе, нежели мне.
Я просто сижу рядом и невидящим взглядом отсчитываю то, что мама кладет в большой чемодан. Джинсы — один, футболка — два, ночная сорочка — три…
— Угу, — соглашаюсь я.
— Да, книги и конспекты я упаковала отдельно.
— Угу…
— Мила, ну что с тобой такое? Это ведь была твоя мечта?
Моя мечта сейчас в той квартире, а может, где-то в другом месте. Я уже не знаю.
Руки чесались набрать ему, просто услышать его голос. Но я останавливала себя. Потому что уже не имела права. Помню, я счетала счастливые дни, проведенные с Глебом. Что ж, отсчет закончен.
Встаю с пола и плетусь в гардеробную, чтобы забрать свои пуанты. Отчего-то они уже не кажутся такими красивыми, как виделись раньше. Уродливая обувь, которая калечит ноги. Но тем не менее подхожу к чемодану и остервенело кидаю их. Они отскакивают от косметички и отлетают в сторону, на ковер. Мне бы подойти, взять их в руки и положить обратно, уже аккуратно. Но не хочется. Так вот стою и смотрю.
Мама сама подходит и укладывает их в чемодан, отодвинув ту самую косметику и вещи. Находит им место.
— Хм… — только и сказала я, хотя понимаю, что надо было бы поблагодарить маму.
— Мила, — мама присаживается на кресло и участливо смотрит на меня. Вижу, что глаза ее блестят по-особенному. Нет радости в них, нет счастья, хотя, по ее словам, дочь исполняет свою мечту. Я замечаю только сожаление и сочувствие.
Свою историю моего прослушивания я рассказала родителям в тот вечер, когда ушла от Глеба. Начиная с раннего утра, со своих переживаний, заканчивая прощанием с девочками. Кем мы стали друг для друга, так и осталось для меня загадкой.