Против течения

День стоял солнечный. В сухом от мороза воздухе резкий ветер крутил одинокие снежинки, а на дороге извивался в водорослях снежных струй. Я стоял перед домом, и его унылое лицо, испещрённое оспинами бесконечных окон, отвратило меня к простору. Я шёл вдоль трамвайных рельс, заворожённый их скользким светом, но, почувствовав спиной растущую тень поезда, перешагнул их, ступив с асфальта прямо в поле. Это был край света — окраина города.

По рытвинам, сугробам, полузамёрзшим лужам и ручейкам рыжие кустики, припудренные мелким снегом, привели меня в ка-кую-то безнадёжную даль. Взобравшись на гребень зеленоватого отвала земли, я охватил одним взглядом многоэтажные коридоры, покинутого мной города. Сквозь грязноватую дымку, окутывающих улицы испарений, огромные дома выглядели, словно подмявшие друг друга влюблённые мастодонты. «Они пришли на водопой жизни вслед за нами», — подумал я, обращая лицо вновь к полю. — «Но куда же пойду я?»

Этот бескрайний простор, бездонное небо, дальняя деревенька, чернеющая на косогоре, птицы, взлетающие с редких деревьев… Они скользили по краю моего сознания смутным наброском одичавшей в неволе руки, и, догоняя её, я спрыгнул с пьедестала в сугроб, нанесённый в глубокую рытвину, а выбравшись из него, широко заковылял среди разъехавшейся трещинами земли.

Мороз, осадивший пропитанный пылью газовый туман, залил грудь потоками солнечных искр и голубой пеной чистого воздуха. Я вошёл по пояс в сухие камыши, звенящие под ледяными вихрями, словно колосья спелой пшеницы в сентябре, и радостное возбуждение, распирая голову, ломило мои виски.

Я топтал следы птиц, перебегал с холма на холм и, разогнавшись с одного из них, чуть было не влетел прямо в небо. Остановившись на самом его краю, я с трудом догадался, что это незамёрзшая вода, залившая искусственный котлован, где, вероятно, добывали какую-то зеленоватую породу. Вода была синей и чистой, и я долго стоял на берегу, старательно приколачивая сумасшедший образ летучей красоты к стропилам своей памяти.

Ветер у озера был нестерпим. Он обдирал лицо до живых костей, рвал никелированными зубами щели в одежде и постыло свистел в кустах. Розовые облака собрались в пучки какого-то серого хлама, которые хмуро ходили возле солнца. Я выбрался наверх и, прячась в редких зарослях, не спеша, обходил кратер голубой катастрофы. На противоположном конце его темнели кущи заблудившихся в двойных небесах деревьев. Безудержно неслись сумеречные облака над морозной землёй, и в сгустившейся кутерьме падающего снега и меркнущего солнца я искал защиты там. Я спотыкался о вывороченные камни в разбитой колее неведомой дороги и брёл почти на ощупь, когда внезапно всё стихло. Туча ушла дальше, заслонив своим могучим плечом стадо влюблённых мастодонтов. Ярко блестело отполированное снегопадом солнце, вновь кучерявились розовые одежды благовеста облаков. И мимо пробежал мальчик в большой тёплой шапке, подскакивающей у него на голове, как чёрная птица с обвисшими крыльями скачет по буграм.

«Эй, мальчик», — крикнул я. Он остановился на мгновенье, но, махнув рукой, кинулся бежать дальше. Я постоял в раздумье, глядя на косицу его следов, и тут услышал скрип торопливых шагов сзади. Из-за снеговой завесы ко мне приближались две запорошенные фигуры и, обогнув меня, справа и слева, прошли дальше. Я наблюдал за ними до тех пор, пока штриховкой древесных стволов их силуэты не вернулись в хаос бесформия. Задумчиво потоптавшись среди отпечатков шести ног, я заметил, что стою на хорошо утоптанной, но засыпанной бесследно тропе.

Размышляя о том, куда она может вести, я приблизился к первым деревьям, сгустившимся в лес, а вступив в него, с удивлением отметил, что неприметный издали, он разворачивается с каждым шагом. Кочки, незамёрзшие окна чёрной воды и искривлённые тела деревьев подсказали мне, что это болото. Я углубился в него, следуя прихотливым коленам тропки, и тут услышал голоса людей, идущих сзади. Так как я не спешил, то, отойдя в сторону, пропустил группу мужчин и женщин, довольно скоро проследовавших мимо.

И тут я подумал о том, куда же они все идут? Взобравшись на какой-то трухлявый пень, я увидел впереди всё то же болото, а дальше — бесконечный лес. «Откуда лес? — прошептал я, прыгая наземь, — его тут не должно быть. Может, где-то там озеро, а они — рыболовы?» — думал я, провожая спину ещё одного человека, на этот раз женщины в белой шубке, неторопливо проследовавшей вдаль. «Или все они идут на работу. Но ведь сегодня воскресенье!»

Теряясь в догадках, я вальсировал с кочки на кочку всё медленнее и, наконец, стал. Зимний день, рождённый кратким росчерком солнца по самому краю неба, заметно потемнел, и нужно было решить — стоит ли идти дальше и зачем идти. Но вдруг, рассердившись на себя за пескариную глубину приключения, я растоптал мутную картину тёплого насеста с асфальтированными ходами и выходами, исходами и заходами бытия, бурно ринувшись в гущу первозданного наста, и по шею провалился в снег. «Осторожно, — сказал я, выбираясь наружу. — Хорошо, что это был не кефир».

Всходя на пригорки, я видел вдали, в поле, между деревьями, чёрные точки идущих впереди, а спускаясь вниз, вновь обретал одиночество и растерянность. «В конце концов, — успокаивал я себя, — мы дойдём до какого-нибудь края света, а потом вернёмся обратно. И снова будут батареи центрального отопления, телефоны и теле… А если нет края света?» Это было как раз посередине спуска, и, утратив равновесие духа, я потерялся в каких-то никчёмных кустах, а выдираясь из них, встретил взгляд женщины в пальто с капюшоном. Она досмотрела разыгранное мной сражение до конца, а когда я поравнялся с ней, отвернулась в сторону.

«Смотрите, — сказал я, подходя ближе, — вы сошли с тропинки, а тут повсюду обрывы, ямы».

Она пожала плечами и встала со мною рядом. После стука мёрзлых ветвей и унылого скрипа снега стало необычайно тихо, и где-то у самого уха свистнула вдруг пичужка.

— Вы что, цветы ищете? — осторожно спросил я.

— Нет, — ответила она. — У меня замёрзли руки и нос. — И показала мне свои тонкие перчатки.

— Возьмите мои, наденьте их сверху, а потом согреете нос, — предложил я, протягивая ей свои толстые шерстяные варежки.

Она, снова пожав плечами, взяла их, надев, прикрыла лицо руками. Мы медленно двинулись вперёд и молчали в течение некоторого времени, достаточного, как мне казалось, на разогрев всей головы.

— Вам нравится здесь? — заговорил я первым. Она подняла было плечи, но, не опустив их, ответила:

— Просто я вышла подышать воздухом. Дома было так душно.

— А вы видели мальчика?

— Какого мальчика?

— Да, такого, в большой чёрной шапке.

— В шапке? Нет, в шапке не видела, — помедлив некоторое время, ответила женщина.

— А вы знаете, куда мы идём? — продолжал я через минуту.

— Я не знаю и не хочу знать, — ответила она уже дрожащим голосом, — И вообще, не мучайте меня. Я вышла на улицу и не могла ничего придумать, потому что было воскресенье.

— Сейчас тоже воскресенье, — перебил я, и мы остановились.

Из глаз её медленно покатились слёзы и, замерзая на лету, позвякивали о лёд под ногами.

— Почему вы хотите всё знать? Зачем это нужно?! Было воскресенье, и я вышла на улицу. Я не знала, куда идти, а потом увидела мальчика. Он бежал в эту сторону. Я окликнула его и хотела спросить, что за лес темнеет вдали, но он не остановился. Мне было всё равно, и я пошла за ним. Здесь проходили и другие люди. Разве это преступление — пойти за мальчиком?

Она плакала всё горше, и, сняв мои варежки, бросила их в снег. А я обламывал с дерева веточку за веточкой и думал про себя, что если все идущие по этой тропе просто пошли за мальчиком?

— Хорошо, успокойтесь, пожалуйста, — произнёс я, после некоторого молчания. — Я поступил так же, как и вы. А теперь пойдём дальше. Мы просто обязаны это сделать, иначе не обо что будет опереться даже в самом себе.

— Я не хочу идти больше никуда.

— Так оставайтесь здесь.

— Да, я останусь, а вы уходите.